Жить «здесь и сейчас»: зачем это нужно?

«Вовсе нет, — возражает гештальт-терапевт Галина Каменецкая. — Во-первых, это состояние переживают все дети, а те, у кого были принимающие родители, сохраняют эту способность на всю жизнь. Во-вторых, мы иногда переживаем его без всяких усилий, например, при встрече с близким по духу человеком или произведением искусства — мы узнаем это переживание как захватывающее чувство свободы, полноты и целостности».

Когда нам хорошо, мы стремимся воспроизвести этот опыт. Но что-то мешает пребывать в таком состоянии непрерывно. Это не завершенные в прошлом дела и не нашедшие выхода чувства.

Почему так трудно жить настоящим

У каждого «здесь и сейчас», по выражению Галины Каменецкой, есть родной брат — «там и тогда»: «В прошлом некая ситуация породила напряжение, которое там и тогда не могло разрешиться. Например, ребенок чувствовал себя обиженным и не мог найти защиты у родителей. Повторяясь, это переживание закрепилось, и теперь уже взрослый человек каждый раз, испытывая обиду, одновременно переживает беззащитность».

Поэтому он не может заявить о своих интересах: средства для этого у него есть, но он как будто не знает об этом, у него нет контакта с собой-взрослым. В ходе психотерапии моделируется ситуация «здесь и сейчас»: терапевт создает ее за счет своей включенности и принятия клиента. И она становится тем ресурсом, который требуется клиенту, чтобы позволить себе осознавать и безбоязненно выражать чувства, какими бы они ни были (например, гнев на родителей), получая новый опыт.

«Это эффективный, но не единственный способ, — считает Галина Каменецкая. — Если я обнаруживаю, что между мной и переживанием моей целостности есть препятствие, я тем самым делаю шаг к восстановлению контакта с собой. Я честно говорю себе: у меня есть сложность, и решить я могу ее по-разному. Терапия, духовные практики: йога, медитация, молитва, искусство, — все это разные пути к более целостному „Я“ и живому восприятию настоящего». Именно настоящее предоставляет нам возможность выбора и действия.

Где начинается и заканчивается настоящее

Эти границы изменчивы. Перед выходом из дома у нас заедает молнию на куртке, и мы нервно дергаем ее — это, несомненно, настоящее. Но и запланированная на следующий месяц поездка, и воспоминания о недавнем свидании тоже принадлежат настоящему.

«Настоящее — тот отрезок времени, с которым мы работаем, на который можем влиять, — подчеркивает философ Артемий Магун. — Есть прошлое, которое установлено безвозвратно, с которым мы ничего поделать не можем. Но при этом остается целый ряд незавершенностей, к ним и апеллирует настоящее».

Мы не в силах воскресить прадеда, но можем написать его историю, чтобы о нем помнили, можем родить детей и передать им свою память о нем. «Настоящее — это тот модус реальности, в котором мы подхватываем возможности прошлого и перебрасываем их в будущее как задачи, планы… и опасения тоже, — продолжает философ. — Например, мы помним, что был холокост, и сегодня предпринимаем действия, чтобы этого не повторилось».

Но ближайшее будущее — наше представление о нем — воздействует на то, что мы переживаем сейчас. Когда мы увлечены интересной задачей и видим перспективы ее решения, то она становится мерилом сегодняшней жизни.

Оказывается, у настоящего есть разные уровни. Крупные проекты создают контекст, который позволяет более полно проживать события, разворачивающиеся в данную минуту. «Если у нас есть большой масштаб, то для нас становятся доступными и мелкие масштабы», — замечает философ.

Верно и обратное: если мы пытаемся жить лишь сиюминутным, то и оно ускользает. Известный призыв Carpe diem — «Лови день» — приводит иногда не к расширению, а к сужению горизонта. Артемий Магун рассказывает, что уже в Древней Греции школа эпикурейцев учила: гедонист должен быть аскетом, избегать удовольствий, чтобы больше ценить их — в противном случае они обернутся страданием.

Наслаждение не может быть целью: оно возникает лишь как побочный эффект в процессе реализации более масштабных задач.

Когда мы возвращаемся в настоящее

Наше переживание времени обусловлено не только личным опытом, но и культурой. «У нее есть три основных вида: культура тела, чувств и сознания, — размышляет психолог, создатель метода танатотерапии Владимир Баскаков. — Россия, несмотря на географически промежуточное положение между Западом и Востоком, слишком близка к Западу с его главенством интеллектуализма, чтобы практика пребывания „здесь и сейчас“ сохраняла для нас первоначальный смысл». Восток внимателен к повторам, к воспроизведению, а Запад стремится к достижениям и преодолению уже свершившегося.

«Простое наблюдение показывает, что мы редко присутствуем в настоящем по доброй воле, — продолжает Владимир Баскаков. — Чаще нас ввергают туда экстремальные или нестандартные ситуации». Например, когда поезд метро останавливается в туннеле, машинист говорит: «Просьба сохранять спокойствие. Поезд скоро отправится».

Откуда берется беспокойство? «Это легкая степень страха, которая возникает из столкновения с настоящим, — объясняет психолог. — Это реакция на непредсказуемость, а она — неотъемлемое свойство настоящего. Предсказуемы фантазии и невротические реакции. А реальность — нет. Мы не можем с уверенностью сказать, когда поезд тронется, и не знаем, что предпринять, если что-то пойдет не по плану».

И поскольку одна из сторон настоящего — воспроизведение, повтор — для большинства в силу культуры и воспитания оказывается закрытой (скучной, неинтересной), тем привлекательнее становится другая сторона: внезапности, экстремальности. Драки и пожары собирают зевак.

«Свойственная настоящему непредсказуемость привлекает нас, становится очень интересной, когда она не касается нас лично. Поблизости от нее мы чувствуем себя более живыми», — развивает мысль психолог. Можно сказать, мы прикасаемся к «сейчас», но не к «здесь» — ведь это происходит не с нами. И поэтому жажда быть живыми остается неутоленной.

Но вместо того, чтобы погрузиться в собственное настоящее, мы снова отправляемся на поиски сильных переживаний, эмоциональных всплесков, которые на какое-то время выведут нас из состояния оцепенения. «Остается только сожалеть о той свежести чувств и восприятий, которой мы все обладали в детстве, — размышляет Владимир Баскаков. — Парадокс, но ушедшее детство оказывается самым ярким примером переживания „здесь и сейчас“.

Как тело поможет ощутить связь с реальностью

Эмоциональность связана с телесностью, а утрата способности переживать свои эмоции — с пренебрежительным отношением к телу, свойственным нашей культуре. «Мы привычно говорим о „владении телом“, не замечая, что „владение“ — это отношение не равноправных партнеров, а хозяина и раба, — продолжает Владимир Баскаков. —  Тело всегда живет в настоящем. Но мы от него „уходим в голову“, тем самым изолируясь от чувств».

Однако наступает время бунта, когда тело-«раб» отказывается подчиняться: оно начинает болеть. Боль — сильное переживание, которое неизбежно возвращает нас в настоящее, в реальность текущего момента. Неслучайно, желая удостовериться в реальности переживаний, мы говорим «ущипни меня».

«Основной признак современной цивилизации — контроль, — говорит психолог. — Едва мы что-то замечаем, как стремимся взять это „что-то“ под контроль, начать им управлять. В отношении переживаний это означает уничтожение их естественности, спонтанности».

Действительно, мы часто мечтаем о том, чтобы чувства приходили к нам по заказу и выключались по первому требованию. «Но пребывание в настоящем требует иных навыков — внимания и доверия, — объясняет Владимир Баскаков. — Только при этих условиях мы сможем переживать настоящий контакт, соприсутствие с самими собой и с миром».

Похоже, у нас нет другого пути в настоящее, кроме постоянных вопросов: где я, что я чувствую, о чем я думаю, что ощущает мое тело, что со мной происходит прямо сейчас?