Дубль первый. Я очень люблю фотографироваться. Мне нравится смотреть, как я меняюсь.
Дубль второй. Я очень люблю фотографироваться. Мне нравится смотреть, как я НЕ меняюсь.
Оба эти признания как-то уживаются во мне. В любом случае моя страсть сниматься — это соревнование со временем. Кто кого, так сказать.
У Майи Плисецкой спросили, был ли в истории балета какой-то поворотный момент, когда все завертелось с другой скоростью. Она ответила: конечно — когда появилось видео! Тут мы, дескать, поняли, куда ноги закидывать. Так вот, у моего желания фотографироваться при каждом удобном случае та же задача — не пропустить важный поворот.
Поворот в чем? В личной биографии? Смешно отдать это сокровище под контроль объектива.
В собственной внешности? Ну что вы, не брошусь же я обзванивать пластических хирургов, обнаружив неучтенную морщину! Нет. Фотография — я уверена — это камера слежения за чем-то глубоководным.
Фотография успешнее всего приближает меня ко мне, позволяет не только конкурировать со временем, но и сотрудничать с ним
Я не буду рассуждать о том, что природа фотографии изменилась. Когда-то она рождалась из диалога с мастером, со своим собственным настроением, проступала из целого ритуала подготовки, ожидания, скрытой рокировки внутренних ролей — понятно, фотография была ценностью в силу редкости и трудоемкости. Она в случае портретов всегда постановочная, немного игровая.
С торжеством селфи вся эта философия покатилась по наклонной.
Это все равно что любителю кофе дать таблетку со вкусом кофе и тонизирующим эффектом. Будет ли он доволен? А фарфор? Аромат? Рисунок на донышке? Так же и с фоточками.
Щелкать себя по сто раз на дню кажется немыслимо увлекательным — так зато и век селфи — как у бабочки. Интересно, что селфи — это продукт для всеобщего обозрения, для массового использования.
Просто фотографию, конечно, тоже имеет смысл при случае показать — но именно при случае… А вообще, если повезет, твое alter ego с разных сторон позволит тебе на тебя посмотреть. Ведь щелкнул тебя кто-то другой: выбрал экспозицию, заставил замереть, повернуть голову. Ах, каждый охотник желает знать, что думает о нем другой (охотник).
Нарцисс из древнегреческого мифа глянул в озеро и влюбился не в самого себя, как принято толковать. Он обнаружил, что может существовать за границами себя, и потрясение было так велико, что он забыл обо всем на свете — даже прекрасную нимфу Эхо!
Вот и мы — едва нащупав общественное бессознательное, первым делом выпустили своих парламентеров: книги, картины, кино, фотографии. Все, в чем мы можем отражаться, максимально удовлетворяя любопытство большинства и тем самым оправдывая свое существование. Все наши гаджеты — это вторая кожа, наше следующее расширение в галактике Гуттенберга1.
И из всего этого карнавала моя фотография, та, на которой я смотрю в ненасытный объектив, пожалуй, успешнее всего приближает меня ко мне, позволяет не только конкурировать со временем, но и сотрудничать с ним, с его гениальным балетом. Чииииз!
1 «Галактика Гутенберга. Становление человека печатающего» — книга Маршалла Маклюэна, канадского литературоведа, социолога и культуролога.
