Хотим ли мы быть свободными на самом деле?

В последнее время мы часто говорим о свободе. И редко задумываемся о том, что же это такое. Рождаемся мы свободными или обретаем свободу через опыт? Должна ли свобода непременно быть завоевана? И что общего у свободы холостяка и свободы, которую прославляет политик, выступая перед избирателями?

Внешние проявления

«Все люди рождаются свободными», — повторяют (и во все времена любили повторять) те, кто желал для человечества лучшей участи. Но всегда были и те, кто чувствовал: наши отношения со свободой не так просты, как кажется на первый взгляд.

Многие поколения школьников исправно раскрывали в сочинениях «тему свободы в лирике Пушкина», но только в уже более зрелом возрасте можно оценить, как много разных ликов свободы соседствуют в пушкинских строках: природная (воля), любовная, бунтарско-романтическая, либеральная, свобода поэта, наконец.

У психологов свой взгляд на свободу. Для них наша врожденная свобода, мягко говоря, неочевидна. Просто потому, что психология связывает свободу с нашими действиями, а не с нами самими. И до тех пор, пока нет поступков, рассуждать о человеческой свободе нет никакого смысла, вернее — повода.

Однако ребенок, появившись на свет, совершает множество действий. И скажем, в любящей семье ребенок спит, если ему хочется спать, ест, если ему хочется есть, а еще ползает, прыгает и играет — тоже тогда, когда ему этого хочется. Значит ли это, что он свободен? Нет, потому что все эти действия — проявления спонтанности, непосредственных импульсов, объясняет психолог Дмитрий Леонтьев¹.

«Свобода соотносится со спонтанностью как высшая психическая функция с низшей. Низшие психические функции действуют сами по себе, словно бы механически. Высшие функции — то, что мы совершаем осознанно, исходя из собственного опыта и представлений о том, как надлежит поступить». И хотя внешне проявления высших и низших функций могут быть схожими, причины их часто абсолютно различны.

Так какие же действия можно считать настоящими проявлениями свободы? Те, что мы совершаем с ясным осознанием последствий и готовностью за них отвечать. И если, к примеру, под окном среди ночи голосит сигнализацией машина, то немедленно сбросить на нее горшок с цветком — это проявление спонтанности.

А вот если, бросая, мы отдаем себе отчет в том, что сейчас на пороге возникнет разъяренный сосед с монтировкой в руке, то это уже свобода. Кстати, это означает, что поступать свободно — не значит поступать хорошо, свобода вообще не оценочная категория. Свободно — то есть по собственной воле, с полным осознанием последствий и готовностью за них отвечать — можно совершать и очень дурные поступки.

Две стороны медали

Есть и другая неожиданная сторона свободы, если смотреть на нее трезво: свобода существует не сама по себе, а только в неразрывной связи с ответственностью.

Дмитрий Леонтьев, изучавший психологические аспекты свободы больше 25 лет, предлагает еще более радикальную формулировку: «Свобода и ответственность — одно и то же, если мы говорим об их зрелой, полноценной форме. Две стороны одной медали, каждая из которых не существует сама по себе». И хотя мы слышали, что «свобода — это осознанная необходимость», для русского уха такой тезис звучит по-прежнему странно.

Словари русского языка считают очевидным синонимом слова «свобода» вовсе не необходимость и уж тем более не ответственность. Синоним же свободы — воля. Между тем в каком-то смысле эти понятия противоположны, утверждает Дмитрий Леонтьев.

В западной философской традиции принято различать «свободу от» и «свободу для», говорит он: «Свобода от» подразумевает отсутствие любых ограничений. Но само по себе их отсутствие не может быть конечной целью. И зачем бороться с ними, не понимая, что делать дальше? Свобода ценна только тогда, когда мы знаем, как ею распорядиться». К сожалению, в нашей традиции этот вопрос всегда оказывается второстепенным. Главное, все сломать, а уж что дальше — там видно будет.

Долой ограничения!

Русская воля — именно «свобода от», стихийный порыв, и никакого конструктивного продолжения не предусматривает. Вообще борьба с любыми ограничениями — яркая психологическая черта нашей нации (что не исключает также свойственной нам готовности подчиняться — как известно, крайности сходятся).

«Пристрастие к алкоголю, так характерное для России, означает, с точки зрения психологии, именно отказ от самоконтроля. А самоконтроль — это одно из ограничений, только не внешнее, а внутреннее. Мы же стремимся избежать любого управления собой».

Искать причины этого явления — задача для масштабных исследований. Но можно предположить, что наше упрямое стремление к «свободе от» при отсутствии «свободы для» связано с историей. Крепостное право — а фактически рабство — было отменено в России только в 1861 году, позже, чем в европейских странах.

К тому же свободу (со множеством оговорок) спустили сверху, а не завоевали снизу. Вряд ли это лучший способ: не бывает свободы без освобождения. У нас же путь к обретению свободы и к умению ей распоряжаться во многом так и остался непройденным.

Параллельные прямые

Свобода и ответственность растут из разных корней. Первоисточник свободы — та самая детская спонтанность. Ответственность в нас воспитывают ограничения: родительские запреты, моральные установки и религиозные учения, свойственные любой культуре, и, наконец, наш внутренний самоконтроль.

Эти «параллельные прямые» пересекаются не сразу. А бывает, что и вовсе не пересекаются. Но точка потенциального пересечения (а в идеале и слияния) свободы и ответственности — подростковый возраст. Экспериментально исследуя соотношение свободы и ответственности с конца 1980-х годов, психологи выделили у подростков четыре типа поведения: автономное, импульсивное, симбиотическое и конформное².

Автономное поведение — это оптимальный баланс свободы и ответственности; так ведут себя те, кого с полным правом можно назвать свободными людьми. У импульсивных подростков (это, как правило, мальчики) спонтанность поведения явно преобладает над ответственностью за свои поступки.

«Симбиотические» подростки готовы подстроиться под любые требования: идеальные исполнители, они демонстрируют высокий уровень ответственности и явный недостаток свободы. И наконец, конформные подростки предпочитают просто плыть по течению — им не хватает ни ответственности, ни свободы.

Стабильная цифра

Через несколько лет социальная ситуация в стране резко изменилась. Многие жизненные ориентиры и нормы просто исчезли, им на смену пришли совершенно другие общественные требования. «Когда мы повторили свои эксперименты в середине 1990-х годов, — рассказывает Дмитрий Леонтьев, — мы увидели, что подростки стали другими. Свобода и ответственность перестали быть главными параметрами, и мы уже не обнаружили прежней четкой структуры».

С тех пор аналогичные исследования проводили несколько раз с участием подростков из различных социальных групп, от воспитанников детских домов и до детей из благополучных семей. И каждый раз четко определялся только один тип: автономный. «В том-то и дело, что это — свободные люди, которые не зависят от пертурбаций социума и окружающей среды», — объясняет Дмитрий Леонтьев. Во всех группах и на всех временных этапах число принадлежащих к автономному типу оказывалось примерно одинаковым — 25%.

Можно предположить (хотя такой вывод будет заведомо слишком смелым), что эта цифра и указывает процент потенциально свободных людей в обществе. Во всяком случае, в России.

Русские европейцы?

Косвенно это предположение подтверждают данные социологических опросов. Социологи Владимир Магун и Максим Руднев на протяжении многих лет изучают ценности, которые объединяют россиян и жителей других европейских стран³. Понятие свободы в их числе не фигурирует, но есть близкое к нему по смыслу понятие самостоятельности, причем важность самостоятельных действий россияне оценивают ниже, чем жители большинства государств Европы (россияне на 18-м месте из 25).

По сравнению с другими европейцами мы как нация не любим риск и новизну, не очень открыты изменениям, предпочитаем самоутверждение ценностям заботы и на первое место ставим безопасность.

И все-таки оказалось, что 22% наших сограждан⁴ разделяют общеевропейские ценности. Любопытно, что эти люди достаточно равномерно распределены по профессиональным и социальным группам, а также по месту проживания. Это опровергает расхожее мнение о том, что «русские европейцы» принадлежат сплошь к элите или «креативному классу» и проживают внутри МКАД.

Другой важный вывод состоит в том, что эти 22% имеют куда больше общего с жителями Франции или Швеции, чем с остальными 78% своих сограждан.

Главная ценность... не для всех

Итак, социологи и психологи сходятся в том, что автономных «от природы» людей не так уж много. Как и почему вырастают свободными и в детских домах, и в любящих семьях эти 22–25%, какими путями соединяются в них свобода и ответственность — вопрос, на который ответа пока нет. Хотя удивительная стабильность результатов заставляет задуматься о биологических предпосылках свободы. Но это не более чем догадка.

Может быть, даже важнее другое — как и почему обходятся без подлинной свободы остальные три четверти наших сограждан? «Свобода — это явление факультативное, не обязательное для всех, — констатирует Дмитрий Леонтьев. — До нее нужно дорасти. Свобода не входит в число базовых психологических потребностей человека и вовсе не гарантирует благополучия».

Сколько и какой свободы нужно каждому из нас? У каждого свои ограничения и свои потребности. Сегодняшняя жизнь демонстрирует это вполне наглядно. Почти у каждого наверняка есть знакомые, добровольно втискивающие себя в жесткие, а часто и уродливые рамки корпоративной культуры с ее дресс-кодами, присутственными часами, которые превышают число часов в сутках, тимбилдингами и хоровым исполнением гимна компании.

И также наверняка есть другие, вдохновенно-инфантильные, следующие на поводу у собственных желаний и практически никогда не задумывающиеся о последствиях. Не свободны ни те ни другие. Но и те и другие вполне могут чувствовать себя достаточно комфортно.

А если наша внутренняя несвобода нам мешает, у нас всегда есть способы ослабить давление внешних обстоятельств, собственного характера и личной истории. Тем более что свобода, уверены психологи, — пусть и факультативная, но главная ценность.

Выбрать свой путь

«Для меня очевидна связь свободы и психологического благополучия, — резюмирует Дмитрий Леонтьев. — Человек, который сам выбирает свой путь, чувствует себя лучше. А если этого не делать, то рано или поздно дефицит свободы даст о себе знать. Психосоматическими проблемами со здоровьем, ощущением пустоты своей жизни.

Другое дело, что и свободным быть очень непросто. Давит ответственность. Кроме того, в России свободе мешает исторически живущий в нас страх. А на Западе — гедонизм, возможность обменять эту свободу на новую порцию материальных благ. Словом, можно считать, что быть свободным или нет — дело вкуса».

С исключительной точностью эту мысль сформулировал в одном из интервью скульптор Эрнст Неизвестный. Он сказал: «В свободном обществе никто не может заставить человека не быть рабом».