«Терпи, это форма любви»: история одной сепарации

Всего на конкурс поступило более 400 текстов, из которых редакция Psychologies.ru выбрала дюжину для публикации на сайте. И сегодня мы хотим поделиться последним рассказом из этого цикла — «Формой любви» Саши Белянской.

«Форма любви»

— Покажешь платье? — спрашивает мама.

— Давай не сегодня? — отвечаю я.

Я не хочу показывать ей платье.

Одним из душеспасительных занятий во время отпуска был поиск платья на свадьбу подружки и на мою будущую жизнь. Разбор гардероба принес только четыре платья школьницы-вдовы — я могла бы отправиться в одном из них куда угодно, но хотелось хотя бы попробовать отыскать что-то новое. Так ежедневные набеги в винтажки, секонды и торговые центры по дороге в музеи и кафе стали отпускной рутиной. 

Две недели я примеряла все — от платья императрицы до плиссированного мини начала нулевых — и вполне себе примирилась с тем, что ничего нового не будет. В последний вечер пошла на прощальную прогулку по отпускному городу, зашла в шоурум с платьями больше от скуки, чем в надежде на что-то, и увидела его. Платье и в душу, и в сердце, и под глаза. Платье Кейт Мосс. Платье из самой смелой мечты. 

Я надеваю его и спускаюсь на первый этаж. Мама сидит спиной к лестнице. 

— Слушай, мне слишком сильно нравится это платье, поэтому если тебе захочется сказать что-то кроме комплимента, пожалуйста, не говори, — прошу я и обхожу ее.

Мама смотрит внимательно и очень серьезно. Сжатые губы двигаются из стороны в сторону.

— Нужно быть аккуратной с жидкостями, — говорит она через несколько долгих секунд.

— Мам, я же просила не говорить ничего, если не…

— А что я такого сказала? Нужно будет подобрать дезодорант. Если ты вспотеешь, все прекрасно будет видно. Вот и все, что я хотела сказать, — громко и быстро выпаливает она. 

— Хорошо, спасибо, — говорю я на выдохе и ухожу в комнату. Надеваю лосины и толстовку, кидаю платье на гладильную доску и возвращаюсь в гостиную. 

— Зачем ты сняла платье? 

— Я уже показала его тебе, не буду же в нем ходить сейчас. 

— Можно было не снимать так быстро. Мы могли бы подобрать украшения, — мама глубоко вдыхает и на выдохе говорит — ой, Женя… — чтобы резко встать и выйти на улицу. В окно я вижу, как она идет к озеру, садится на качели и смотрит вдаль. 

***

Мы сидим за столом на веранде. 

— Я там на кровати два кофра положила, можешь взять. Но они короче, чем твое платье, все равно оно помнется, — говорит мама.

Я не знаю, что такое кофр, и иду в спальню посмотреть. Она идет следом за мной. 

— Спасибо большое, я заберу один, — говорю я. 

— Нужно погладить платье, — замечает мама. 

— Да, я сейчас поглажу. 

Отпариватель со всеми кнопками и рычагами выглядит как космический корабль. «А как его настроить?» — кричу я в гостиную. Мама цокает так, что слышно через две комнаты. Каблуки ее домашних тапочек начинают стучать по деревянному полу, тот слегка поскрипывает. Она входит на тяжелом громком выдохе, хватает расстеленное на гладильной доске платье и одним движением руки надевает его на доску. Затем берет утюг, от которого, как усы троллейбуса, тянется шланг, и начинает быстро водить им по платью. Удивительное транспортное средство выдыхает так же громко и недовольно, как мама. 

— Я поняла, как все работает, давай дальше я сама? — я пытаюсь отвоевать хотя бы маленький кусочек себя. В эту секунду это не просто платье, это мои 29 лет, это то, как я горжусь собой, как мне удается любить себя и свое тело. 

— Мдаааа, вискоза самый прихотливый материал, оно будет у тебя такое мятое всегда, — она игнорирует мои попытки вернуть контроль над ситуацией. — Ты видишь, как тяжело она гладится? Это самая прихотливая ткань, — она проводит утюгом по серо-голубой ткани, и та как по волшебству становится гладкой. 

— Это у меня отпариватель такой хороший, а вот если простым утюгом, то ничего не выйдет, — продолжает мама, считав недоумение в моем взгляде. 

Я улыбаюсь мысли о том, что не собираюсь ничего гладить. Она возвращает мне контроль над ситуацией. Послезавтра мы обнимемся на прощание, и никто не знает, когда увидимся снова. 

— Ну-ка, надень платье. Я отрегулирую тебе лямки, их надо подтянуть, — говорит мама и ставит утюг на водную станцию. 

Я стою перед зеркалом и вижу, как ткань поднимается вверх по телу. Я смотрю на себя из зеркала. Я лишь отражение. Это тело мне больше не принадлежит. Как и эта ткань — она перекрывает ключицы и врезается в подмышки. Я вижу руку на своем предплечье.

— Ну-ка повернись, — говорит мама и легким движением руки разворачивает лицом к себе. — Мда, это, конечно, не дело, — она приподнимает брови.

Я понимаю, что она ищет способ спрятать то, что считает несовершенным, и чувствую радость от ее поражения: «Это мое платье-манифест, и ты не можешь подчинить его себе». Еще сильнее я чувствую злость: «От****сь уже, наконец, от моего тела и моего платья». Она возвращает лямки на место.

— А ну-ка примерь мой пиджак, — в ее руках материализуется вешалка с черным льняным пиджаком. 

— Спасибо, мам, у меня есть пара пиджаков дома, — тихо отвечаю я.

— Примерь-примерь, — ее голос громкий и уверенный. — Смотри, какой модный, льняной, без пуговиц, тебе очень пойдет. 

Я покорно надеваю мамин пиджак. У него накладные плечи, выточки на груди и непонятная сборка на талии. Из зеркала на меня смотрит восьмилетняя девчонка. Она стоит на картонке, рядом с ней мама и незнакомая женщина в меховом жилете.

Я смотрю на себя в зеркало и мысленно повторяю: «Это просто такая форма любви, потерпи. Это просто такая форма любви, потерпи. Это просто такая форма любви, потерпи».

— Ну-ка покрутись, — говорит мама. Я разворачиваюсь и вижу в ее руках вешалку с черным платьем с маленькими золотыми звездочками. — Жень, может, ты это платье лучше наденешь? Смотри, какое красивое. И руки немного прикроет. 

— Спасибо, у меня есть платье и пиджак, — отвечаю я, снимая платье, чтобы положить его на гладильную доску и натянуть толстовку. 

Я сажусь на заднее сиденье такси и вешаю кофр на ручку. Он просвечивает сквозь окно. Неужели соскользнуло с вешалки? Интересно, как давно? Мысль о том, что безупречно выглаженное платье уже шесть часов как лежит на дне этого большого тканевого мешка, который я аккуратно за вешалку переношу из одного транспорта в другой, заставляет меня улыбнуться.

Невесомое. Мятое. Мое.