«Несколько лет назад я была на презентации компании Dior. Тогда ее лицом была Шэрон Стоун, — рассказывает Анастасия Харитонова, директор отдела «Красота и здоровье» журнала Marie Claire. — Когда она появилась на сцене Малого театра, зал ахнул: безупречно стройная, в белоснежном брючном костюме, на высоких каблуках…
До сих пор не понимаю, как можно было так выглядеть в пятьдесят! Самое главное, что при столь цветущем виде она совершенно не старалась молодиться: ни в поведении, ни в словах. Ее философия — внимание к себе, позитив, идущий изнутри, существование вне противопоставления «юность-зрелость»… Это был тот случай, когда пример заразителен: ушел страх перед возрастом и пришла вера в свои силы».
Конечно, в реальной жизни лица 50-летних покрыты морщинами и силуэт у них не тот, что у топ-моделей. Тем не менее мы легко поддаемся иллюзии, будто можно «состариться молодыми». Мы мечтаем о долгой жизни, но не хотим видеть на телах и лицах печать времени, не хотим думать о том, что ждет нас впереди.
«Если в культуре господствует отношение к последней трети жизни как к возрасту «сбора урожая», когда мы можем увидеть плоды всего, что делали, и насладиться ими, то естественно следить за собой, подольше сохранять силы, — объясняет психотерапевт Екатерина Михайлова. — Но у нас в обществе, увы, пренебрежительно относятся к пожилым, отсюда и страх перед старостью (которая означает зависимость от детей или от государства, болезни и общение с врачами, бедность). Считается, что в это время уже неприлично чего-то хотеть, а жизнь превращается в доживание».
«Я приняла свой возраст, когда... перестала думать о нем»
Маша Трауб, писательница, 33 года
«Первое, что я заметила, посмотрев на себя в зеркало после рождения дочери, — две глубокие носогубные складки. Даже не складки, а борозды. И морщины между бровями. Складки и морщины появились от страха. За эту маленькую девочку. За семью. За сына, который лежал дома с температурой, пока я была в роддоме. Несколько лет назад, когда он родился, я тоже смотрела в зеркало — казалось, во мне ничего не изменилось. И вот теперь живот висел, руки в предплечьях, которые прежде мой муж мог обхватить большим и указательным пальцами и, наверное, за это меня и полюбил, расползлись. И, главное, я совершенно приклеилась к дочери.
Приехала мама. Посмотрела на меня и молча ушла на балкон курить. Я, ее дочь, ей не нравилась. Мы поссорились. Я доказывала, что уже не могу сидеть в кафе и спокойно пить кофе (ребенок обязательно опрокинет стакан), лежать и читать книжку (кто-нибудь из детей наверняка свалится). Что мне не восемнадцать и не двадцать пять. И что мне тяжело, в конце концов. Мама выкурила еще сигарету и уехала. Молча.
Я отправилась с детьми отдыхать. Их у меня оказалось четверо: двое моих и двое — наших друзей. Я одна и дети, которых нужно кормить, водить на море и воспитывать... Муж приехал к нам через месяц. Я шла по дороге ему навстречу. Он меня не узнал, пока я его не окликнула. Приехала мама и, кивнув, сказала: «Ты моя дочь. Я знала, что у тебя есть характер». Конечно, я не стала прежней. Я стала другой. Хотя муж по-прежнему может обхватить мое предплечье».
«В нашей стране еще нет образа безопасной и приятной старости, — соглашается гештальттерапевт Нифонт Долгополов. — Многих она пугает не только немощью, но и проблемами, связанными с нестабильностью в обществе. Хотя мы привыкли терять, поскольку много теряли — деньги при девальвации, человеческие жизни на войне и не только, — у нас недостаточно развита культура потерь. Мысль о том, что мы неизбежно что-то теряем с возрастом, вызывает протест, ощущение, что нас вновь обманули».
Редко кто из нас не пытается сделать менее заметным течение времени. Чтобы остаться в профессии, чтобы продолжать быть привлекательным, чтобы чувствовать себя лучше. Стройность и подвижность стали синонимами молодости даже в большей степени, чем отсутствие морщин. Если я худой — я активный; если я активный, это значит, что я действую, у меня есть будущее, следовательно, я не старый.
45-летний Валерий год назад впервые в жизни записался в фитнес-клуб. Для этого профессора гражданского права сохранить фигуру — значит сохранить бодрость духа. «Я чувствую себя энергичным, выгляжу моложе своих лет. Это помогает мне спокойнее думать о будущем: тренировки дают ощущение контроля над моей жизнью».
Когда мы начинаем стареть
- Начиная с 10 лет зрение слабеет. Но — хорошая новость — обоняние и осязание не деградируют никогда!
- В 20 лет появляются первые морщины и начинают снижаться когнитивные способности (связанные с обучением, мышлением и памятью).
- Примерно в возрасте 30 лет физическая сила уменьшается.
- Начиная с 35 лет снижается репродуктивная способность у женщин.
- В 40-50 лет начинается ослабление «текучего» интеллекта, обеспечивающего творческое решение новых задач. А вот «кристаллизованный» интеллект, отвечающий за обращение к прошлому опыту, остается почти неизменным. В частности, словарный запас и восприятие речи 25-летних и 88-летних практически не различаются.
Противоречивые желания
Мы так хотим сохранить контроль, что чувствуем растерянность и боль, когда нашим старшим близким не удается прожить свои годы так, как нам бы хотелось. 48-летний Леонид с трудом удерживает слезы, рассказывая о своей 74-летней матери, к которой пришлось пригласить сиделку: «Физически она себя чувствует хорошо, но никого не узнает, бредит. Это ведь уже не жизнь! А я-то думал, что мама доживет до 90 лет и будет рассказывать семейные истории внукам и правнукам…»
Говоря о возрасте, не будем забывать, что мужчины и женщины остро чувствуют его в разные моменты. Если в жизни женщины критическим этапом остается менопауза, то для мужчин — востребованность на работе, и возраст оказывается покушением на их трудоспособность.
«Энергия нужности — очень важный фактор для мужчины, — подтверждает Нифонт Долгополов. — Мне необходимо чувствовать, что я продолжаю быть интересным, востребованным». Ощущение того, что где-то впереди отсутствие работы, слабость и болезни, призрак финансовых трудностей, — все это заставляет нас воспринимать годы за границей молодости и тем более зрелости как вызов и испытание, а не как время наслаждения жизнью.
Здесь и есть парадокс: всеми силами желая видеть старшее поколение в сиянии мудрости, безмятежного покоя и приятия жизни, мы еще больше боимся почувствовать себя незащищенными, одинокими и зависимыми. К тому же свои представления о светлой старости мы не всегда готовы применить к собственной жизни. 47-летняя Кристина с нежностью вспоминает бабушку, которая в 68 лет была такой красивой «со своим гладким пучком белоснежных волос, без всякого макияжа и от нее всегда пахло как-то нежно и еще хлебом с молоком».
Теплая, уютная бабушка, как на картинке в детской книжке. В принципе Кристина была бы рада оказаться такой же ласковой бабушкой для своих будущих внуков; ей не нравятся сверхактивные дамы, которые требуют от внуков называть их только по имени и больше похожи на их мать. Но она тем не менее не планирует отказываться от путешествий и тем более бросать занятия теннисом, которые сохраняют ее фигуру как в тридцать.
«Я приняла свой возраст, когда... начала жить здесь и сейчас»
Натали Гончарова, редактор, 45 лет
«Мне исполнилось 35, когда из скучающей домохозяйки я стала помощником руководителя модного Чайного клуба в саду «Эрмитаж». Это случилось в год миллениума — впереди открывалось целое тысячелетие! Если мне и было о чем мечтать, так это о женском счастье, которое упорно не давалось. Кризис компании наложился на мой «кризис среднего возраста»: я осталась без работы и по-прежнему была одна.
И тут жизнь преподнесла мне сюрприз: я влюбилась, а ему было всего 26 лет. Поначалу я отказывалась верить в наши отношения — 18 лет разницы! — но в водовороте, который крушил все, что было ориентирами моей жизни, я держалась за него, проживая философское «здесь и сейчас» как единственно возможную форму существования. Буря стихла, способ жизни остался. А еще остался интерес ко времени как к неявной, но живой и организующей бытие материи, к его природе и законам...
Мой друг — удивительный человек, не слишком похожий на сверстников: в чем-то обстоятельнее и взрослее меня, в чем-то все еще ребенок. Мы вместе заняты строительством нашего загородного дома. Я наблюдаю за тем, как сбываются мои прогнозы на фондовом рынке, это новое для меня занятие требует немалой выдержки! И привыкаю к своему новому «Я», более спокойному — возможно, потому, что выкинула из головы определенную картинку самой себя: мы меняемся, но в любом возрасте у насесть множество перспектив».
Отпустить вожжи, набраться мудрости, лучше узнать себя, сосредоточить свои желания и энергию на проектах, которые нам действительно дороги, — не это ли лучшее, что может предложить поздний возраст?
«Странно стариться, очень странно. Недоступно то, что желанно. Но зато бесплотное весомо — мысль, любовь и дальний отзвук грома», — писал один из самых замечательных певцов зрелости поэт Давид Самойлов. Но мы не умеем ценить это «зато», не готовы к встрече с новым временем и с новым собой.
«Западный культ юности любой ценой толкает нас замереть в нашем образе. А вот восточная идеология ориентирована на многообразие жизни, — размышляет Нифонт Долгополов. — Невозможно все время приобретать и потреблять, полезно уметь отпускать, расставаться. Причем не только с физическими способностями (острым зрением и слухом, возможностью бежать без отдыха), но и с ценностями. Мы привязываемся к тому, что ценили всегда, и не хотим меняться. Но чтобы хорошо чувствовать себя в любом возрасте, нужно понять, что для нас по-прежнему важно, а что уже можно оставить. Главное — не жадничать».
Только примиряясь с эфемерностью, открываясь переменам внутри и вокруг нас — словом, согласившись стареть, мы сможем жить по-настоящему.
Обретая себя
Между вечным (и заранее проигранным) сражением с мельницами времени и горечью смирения с неизбежным нам предстоит найти собственную точку равновесия. Это равновесие предполагает новый взгляд на себя — то, что можно было бы назвать «активным принятием».
К 40-45 годам наше самовосприятие меняется.
«Мы встречаемся с родителями нашего отрочества; достигнув того их возраста, в котором мы их уже хорошо помним, мы задаем себе вопросы о том, что они оставили нам в наследство, — объясняет Екатерина Михайлова. — Эта встреча позволяет нам задать вопросы о наших страхах и желаниях: хотим ли мы прожить жизнь так же, как наши родители? Позволим ли мы себе жить по-другому? Появляется шанс осмыслить наше «приданое» и разрешить внутренние конфликты».
«Мы можем создавать себя, в том числе на телесном уровне»
Андрей Кончаловский
«Наше тело и те процессы, которые в нем происходят, — все это влияет на наши мысли. Юноша не слишком задумывается о смысле жизни. Лет до 26 его поступки часто безумны, гормоны толкают его делать то, чего он потом делать бы не стал, — лазать по водосточной трубе, например. Обычно мужчина становится философом, когда у него понижается тестостерон.
У женщин свои гормональные коктейли. Это легко заметить: вы видите 14-летних девочек, идущих по улице. Вы слышите, как они кричат! У них горящие щеки, красные уши и страшно блестят глаза — они пьяны от гормонов. В начале жизни животное начало воздействует на нас чрезвычайно, но со временем мы можем в некоторой мере взять его под контроль. Тогда уже воля, разум больше определяют то, как человек себя ведет, и во многом то, что происходит с его телом. И тогда мы можем создавать себя, в том числе на телесном уровне».
После сорока тело и лицо меняются, и мы словно перестаем узнавать себя — для многих из нас это источник беспокойства. Чтобы не стать чужими самим себе и ощущать каждый свой возраст как часть непрерывной линии жизни, нужно начать осваивать свое будущее, постепенно приспосабливаться к изменениям.
«Для большинства женщин это период незащищенности, они ощущают, что их женственность под угрозой, — говорит Нифонт Долгополов. — Но сексуальность не угасает с каждым годом: если мы позволяем себе проявлять сексуальную энергию, то притягиваем к себе, если же нет — гаснем. Женщины думают, что мужчины желают только юных девушек, но это не совсем так: их привлекают те, кто принимает себя, свою чувственность, кто любит жизнь!»
Время сорокалетия оказывается временем подведения итогов, печали, но и возрождения. При условии, что мы дали себе возможность жить той жизнью, которую выбрали, а не той, которую вынуждены терпеть.
Шаг навстречу другим
Другое важное условие — идти навстречу другим людям. Ольге 64 года. Второй год она ухаживает за детьми в больнице: «Оказалось, что совсем не сложно договориться с врачами и навещать их два раза в неделю. Я читаю им, мы играем, иногда меня просят отвести их на процедуры или поменять белье. Но это дает мне столько энергии — видеть, что тебя ждут, что тебе рады». Иногда достаточно полить цветы соседей, пока те в отпуске, чтобы почувствовать себя нужным.
«Теперь многие соседи оставляют мне ключи летом или приносят свои горшки с цветами, — рассказывает 75-летняя Инна. — Я радуюсь, когда они зацветают у меня на глазах».
Направлять энергию на общение, сохраняя прежний круг и создавая новые связи; реализовывать себя в творчестве, будь то блог, танцкласс или огород; придумывать новые — некоммерческие — проекты и делать это для собственного удовольствия; передавать знания и заботиться о тех, с кем жизнь обошлась более сурово… Есть множество путей к гармоничной жизни, следуя которым мы не будем вечно молодыми, но зато — и это гораздо важнее — останемся живыми людьми. Останемся собой.
«Границы юности отодвигаются»
Происходит естественная эволюция общества: мы поселяемся в стране юности и не уходим из нее, считает психотерапевт Маргарита Жамкочьян.
«Еще относительно недавно юности вообще не существовало: дети сразу становились взрослыми. После того как детство выделилось в отдельный возраст, появился подростковый период, а взрослыми стали считать 18-летних. Сегодня мы говорим про них «дети», потому что они ведут себя как дети; взросление отодвигается еще дальше, к моменту окончания института, выхода на работу или заключения брака.
Удлинение юности началось в шестидесятые: чтобы отличаться от взрослых, бунтующая молодежь изобрела свою субкультуру (музыку, кафе, клубы) и, главное, свою одежду — джинсы. Но, став 40-летними, они все еще носили джинсы, и новым молодым опять пришлось искать что-то свое. Тогда они порезали свои джинсы, надеясь, что 40-летние благополучные люди не будут ходить в рваных. Но и эта мода перешла к взрослым. Молодые стали оголять животы и делать пирсинг… Не помогло. У юности, конечно, есть граница, но когда мы до нее дорастаем, нам не хочется ее пересекать: уж очень привлекательна идея остаться молодыми».
