Принять и прожить: как семейные травмы влияют на наше настоящее

Наша страна помнит немало трагических событий. Возьмем один только XX век: три революции, две войны, сталинские репрессии, «лихие 90-е»...

Масштабные исторические сдвиги оставляют след не только в жизни тех, кто встретился с ними лицом к лицу. Они отражаются и на их потомках, то есть почти что на всех нас. И часто превращаются из исторической в семейную травму.

Заговор молчания

Не каждое трагическое событие в жизни семьи — психологическая травма. Ее можно предотвратить, если назвать и прожить свои чувства, найти свое место в произошедшем, осмыслить последствия. Но сделать это можно только в безопасной обстановке. А защищенность, доверие и принятие — это как раз то, чего наши родители и предки часто были лишены.

Травма разрывает течение жизни, разрушает саму возможность создать связный рассказ. Ее носители молчат не потому, что не хотят рассказывать, а потому, что не могут. Наш разговорный язык мало приспособлен для того, чтобы передать то, что испытывает человек под пытками, с чем встречается в зоне боевых действий.

Булат Окуджава описывает эту несопоставимость повседневного и травматического опыта в автобиографическом рассказе «Девушка моей мечты»¹: после десяти лет лагерей мать возвращается к сыну, который стал взрослым. Он хочет устроить ей праздник, ведет в кино на любимый фильм и не понимает, почему мать не радуется. Единственным, с кем она в состоянии говорить, оказывается их молчаливый сосед по коммуналке, бывший заключенный.

Переживший нечто ужасное оберегает себя от мучительных воспоминаний, а близких — от своего рассказа, к которому они, вполне вероятно, не готовы.

Но тот, кто отрицает и подавляет боль, бессознательно принимает новые решения, например: не чувствовать, бороться, терпеть, не проявлять эмоции, ожидать худшего, защищаться агрессией, не терять контроль. И эти решения «консервируются» в теле и сознании представителей рода, создавая психотравмирующее семейное наследование.

«Во многих семьях часто заключается так называемая «молчаливая сделка», — объясняет клинический психолог, психосоматолог Екатерина Кужель. — Это запрет на то, чтобы хоть как-то высказываться о произошедшем».

Молчание организовано, чтобы сохранить безопасность, но оно же создает некий шаблон поведения и эмоций, по которому на протяжении нескольких поколений и живут члены семьи. Такой сценарий, наследуемый от предков, имеет большую силу: мы бессознательно действуем заданным образом, предопределяя развитие событий так, чтобы прийти к запланированной развязке.

Транзактный аналитик Фанита Инглиш сравнивает это с детской игрой «Горячая картошка», где участники бросают друг другу мяч, стараясь не удерживать его в руках слишком долго. «Горячая картошка» — это то неудобное, страшное или постыдное, о чем в семье не принято говорить и даже думать.

От памяти к поведению и обратно

Как это бывает? Представим себе ситуацию, вполне типичную для семей военнослужащих: солдат возвращается с войны, где получил несколько ранений и видел, как погибали его товарищи. Для всех он герой, однако его посещают ужасные воспоминания.

Он заново переживает события прошлого, его организм реагирует выбросом стрессовых гормонов (адреналина, норадреналина, кортизола), появляются чувства гнева, ярости, агрессии. Ветеран пытается бороться с ними, понимая, что для них нет причин в реальности, и становится холодным, отстраненным.

Его маленький сын восхищается отцом, но в то же время чувствует некую исходящую от него эмоциональную тяжесть. Видит, как сурово он общается с людьми, как срывается на мать. Почему отец так себя ведет? Об этом никто не говорит, потому что тема войны стала запретной для всех членов семьи — «чтобы не было больно».

В итоге мальчик перенимает поведение отца, для него становятся нормой и эти эмоции, и давящая атмосфера в целом. Травма достается ему по наследству. Ребенок вырастает, но остается привычка жить в тяжелой эмоцио­нальной атмосфере, молчать о своих проблемах и вести себя, как вел себя отец.

И вот уже его дети наследуют паттерны поведения, которые их дедушка выработал после своей войны. Эти неосознанные привычки будут мешать им любить, дружить, общаться и в целом быть счастливыми.

Чтобы изменить это, им предстоит проделать работу с семейной травмой: выявить причину, найти того, кого трагическое событие затронуло изначально, проработать проблему на уровне чувств, убеждений, поведения и телесных ощущений, а затем окончательно отделиться от прошлого.

Это не мой страх

«Ко мне обратилась 34-летняя Елена с множеством симптомов: тяжесть в руках, скованность в груди, ком в горле, сильное ощущение давления внутри головы, — рассказывает Екатерина Кужель. — Она жаловалась и на психологические проблемы: ей не удавалось построить отношения с мужчинами.

В ходе терапии выяснилось, что девушка сожалела, что недополучила любви от родителей. Но и ее родители в свою очередь недополучили любви от своих родителей, а те — от своих.

Во время Великой Отечественной войны ее прабабушка и прадедушка приняли бессознательное решение не чувствовать, заблокировать боль, чтобы выжить и не сойти с ума от страха и боли потерь. Это было время, когда ты либо во­влекаешься в происходящее, испытывая тяготы и боль, либо отмораживаешься, защищаясь от потрясений».

Вместе с психологом Елена обнаружила ранее принятые в роду негативные решения и изменила их, создав собственные решения о том, как она хочет жить и вести себя в будущем. Вместе с тем постепенно уменьшались и соматические симптомы, пока не исчезли полностью.

На консультации 30-летняя Ольга рассказала, что не может забеременеть, хотя результаты обследований подтверждают хорошее состояние здоровья.

«Такие запросы часто говорят о нерожденных и умерших детях в семейной системе, — подчеркивает семейный психотерапевт Дарья Шейко. — Поэтому после обсуждения ситуации я предположила, что существует история, которую никто никогда не рассказывал, и она связана с умершими детьми в семье. Ольга развела руками: «Кто знает?» Семейным системным терапевтам часто приходится занимать выжидательную позицию. Клиенты могут пропасть, не приходить на встречи, обесценивать — это привычное дело».

Спустя три месяца Ольга вернулась с рассказом.

Во время войны ее бабушка осталась без родителей. Старшая сестра заменила ей и еще четырем братьям и сестрам и мать, и отца. У сестры были две дочки-близняшки. Женщина ходила со всеми детьми в лес собирать ягоды и грибы, чтобы прокормиться.

В один из таких походов ее деревню окружили немцы и расстреляли всех жителей. Услышав стрельбу на опушке леса, она решила бежать вглубь. Все вместе они залегли в овраг и стали ждать. Вскоре они услышали, что немцы с собаками ищут спрятавшихся в лесу жителей.

И тут одна из близняшек громко заплакала и не могла успокоиться. У матери был выбор: либо умрут все, либо один. И она утопила свою дочь в болоте на глазах у других детей. Бабушка Ольги была свидетелем этого убийства во имя спасения.

Когда все дети выросли, эта женщина, спасшая детей, покончила с собой, оставив записку, в которой сказала, что уходит к своей дочери. Мать Ольги — дочь свидетеля этого события — ничего не знала о нем. Только работа с терапевтом и желание клиентки решить свою проблему приоткрыли завесу прошлого.

«Дети — самая большая ценность в этой семье, — продолжает Дарья Шейко. — Все женщины этого рода «вымаливали и выпрашивали» детей. Причиной трудностей с зачатием у Ольги оказалась семейная тревога: иметь детей опасно и страшно. А к исцелению привело ее принятие цены своего рождения: если бы не то убийство, Ольга не появилась бы на свет».

Ее жизнь напрямую связана с сильнейшими переживаниями всей семьи и этой тайной.

Не остаться униженным

Семейная системная терапия не ищет виноватых. Имеют значение факты, и они нейтральны, подчеркивают психологи. Это случилось, так было, вот именно так все и произошло. В работе с любой травмой используют разрешающие освобождающие фразы.

Например: «Я убила этого ребенка, я не нашла в себе силы вырастить его. Мне жаль». Это освобождающая фраза. «Мне жаль» и «извини» не синонимы. Я не выше и не ниже того, к кому обращаюсь. Я равный, и мне просто жаль, что так вышло. Мы не признаем вину, но берем ответственность. Мы не можем изменить случившегося, поэтому говорим: мне жаль.

Основная техника работы с историческими семейными травмами — уважение и принятие. Уважение ко всем членам семьи и к истории: к убийцам, к жертвам, к немцам, к войне, к жизненным выборам. Не нужно оправдывать или винить. Так было. Точка. Спасибо за жизнь, без вас всех меня бы не было!

Так историческая травма получает свое разрешение, а мы — свободу жить собственной жизнью. Мы не забываем и не вытесняем из сознания неприятное событие — мы становимся способны жить так, чтобы прошлое не оказывало на нас негативного воздействия, не искажало восприятие, реакции, решения.

Есть события, о которых мы не имеем права забывать. Эти травмы до сих пор определяют наши взгляды на жизнь, привычки и ценности. Они могут заставлять нас испытывать страх и тревогу до тех пор, пока мы не проработаем этот опыт.

Если мы будем говорить об этом, если проживем катастрофическую ситуацию, то справимся с тяжелыми последствиями и станем свободными и открытыми для нового опыта, и при этом вынесем важные жизненные уроки из прошлого.