Охота на ведьм в прошлом и сегодня: как работает массовая истерия

Легкая ирония здесь вполне оправдана. Времена охоты на ведьм, безумных всплесков массовой истерии, когда обвинения и судебные процессы основывались скорее на страхах и слухах, нежели на фактах, должны были уйти в небытие вместе с массовым просвещением.

От средневековых городков до колониальной Америки — охота на ведьм стала метафорой иррационального страха перед другим, тем, кто отличается.

В этой статье эксперты табу-тока «Ведьмы среди нас: как работала средневековая ксенофобия?», который состоялся в Центре толерантности Еврейского музея, разбираются в механизмах массовой психологии и средневековых гонений.

От XVII века до современности, от костров до клавиатуры — история, культура и психология дают нам ответ на вопрос, как страхи и предубеждения человечества продолжают формировать реальность, несмотря на все достижения разума и науки.

Начать с начала: охота на ведьм в средневековой Европе

Охота на ведьм не возникла внезапно; это был постепенный процесс с целым перечнем социальных, религиозных и экономических причин.

Вера в магию и в колдовство существовала задолго до самого Средневековья. Ранние христианские тексты и церковные отцы отрицали способность человека влиять на мир через магию, считая это грехом неверия.

Особый интерес представляет Canon Episcopi — документ, освещающий позицию церкви по вопросам, связанным с ведьмовством и дьявольскими иллюзиями. Он вошел в состав коллекции церковных законов и директив, известных как «Корпус канонического права» (Corpus Iuris Canonici), и был создан примерно в начале X века н. э.

В документе говорится, что такие верования являются языческими и иллюзорными и что христиане не должны верить в существование ведьм и магов, поскольку вера в реальную силу ведьмовства противоречит христианской вере во всемогущество Бога. Короче говоря: вера в ведьм — это форма ереси. Как же общество перешло от тезиса «вера в ведьм — это форма ереси» к тезису «ведьмы реальны и угрожают церкви и людям»?

Уже к XII–XIII векам в церковных кругах в Европе начинается переосмысление положения вещей, не первое и не последнее. Растущее влияние инквизиции и борьба за церковную ортодоксию привели к тому, что внимание к колдовским практикам усилилось.

Кульминацией интереса к ведьмовству стали позднее Средневековье и раннее Новое время (XV–XVII века), когда в Европе вспыхнула массовая истерия.

В 1484 году папа Иннокентий VIII выпустил буллу «Summis desiderantes affectibus», признававшую ведьмовство угрозой христианской вере и разрешающую инквизиции преследовать ведьм. Этот акт, наряду с публикацией «Молота ведьм» (Malleus Maleficarum) в 1487 году, заложил основу для широкомасштабных преследований. Чтобы не множить мифы, отметим: сам «Молот ведьм» широко использовался во время охоты на ведьм, но никогда официально не признавался Католической церковью как руководство по инквизиции.

Процессы привели к тысячам судебных процессов и казням по всей Европе. Самыми ужасающими, пожалуй, были случаи в Северной и Центральной Европе, где обвинения в ведьмовстве могли коснуться любого, независимо от социального статуса, возраста и пола (хотя подавляющее большинство обвиняемых были все-таки женщинами).

Процессы в Пендле

Англия, 1612 г

Серия судебных процессов над ведьмами из Ланкашира стала одной из самых знаменитых в английской истории. Интересно, что в основу обвинений легли не только слухи о темных ритуалах и шабашах, но и личные обиды между двумя семьями — Девайсами и Чаттоксами. Двенадцать человек были обвинены в использовании чар для причинения вреда соседям. Десять из них были приговорены к смертной казни через повешение.

Процессы в Вюрцбурге

Священная Римская империя, 1626–1631 гг

Один из самых кровавых эпизодов охоты на ведьм в Европе. Судебные процессы тянулись в течение нескольких десятилетий начиная с конца XVI и до середины XVII века, но наиболее интенсивно — в период с 1626 по 1631 годы, в разгар Тридцатилетней войны.

По общим подсчетам, в Вюрцбурге и его окрестностях было казнено от нескольких сотен до тысячи человек. Среди жертв были не только женщины, но и мужчины, а также дети. Не обошли стороной ни бедных, ни богатых, включая высокопоставленных лиц, духовенство и даже аристократию.

Салемские процессы

США, Массачусетс, 1692 г

Один из самых известных и масштабных случаев охоты на ведьм в истории человыечества. Все началось с нескольких девочек, которые пережили странные «припадки» и обвинили в этом нескольких женщин. В результате были арестованы более 150 человек, 19 из которых были казнены на виселице.

Так почему все-таки женщины?

Дисклеймер: ответ на этот вопрос будет отличаться в зависимости от историографической школы, к которой принадлежит или которую изучал отвечающий. В этой статье мы опираемся на феминистско-марксисткую и гендерную теории.

Кэрол Карлсен в «The Devil in the Shape of a Woman», анализирует, как гендерные стереотипы о женщинах как о «естественно» более склонных ко злу и греху сделали их главными целями обвинений. Женщин ассоциировали с пассивностью, эмоциональностью и иррациональностью — качествами, которые могли быть интерпретированы как близость к ереси или колдовству.

Сильвия Федеричи в своем труде «Caliban and the Witch» раскрывает, как экономические и социальные изменения эпохи Ренессанса и Реформации усилили потребность контролировать женское тело и репродуктивную функцию, делая из женщин идеальных кандидатов на роль «ведьм».

И связывает рост числа обвинений в ведьмовстве с началом эры капитализма. В ее понимании женщины, особенно старшие и маргинализированные, стали символами сопротивления новому социальному и экономическому порядку.

Маргарет Мюррей, культуролог и антрополог, в своих работах также обращала внимание на то, что многие обвиняемые в ведьмовстве были вдовами или самостоятельными женщинами, обладающими собственностью. Это делало их уязвимыми для обвинений со стороны мужчин, стремившихся завладеть их имуществом. Таким образом, «охота на ведьм» могла служить инструментом экономического и социального подавления женщин.

Кто, кроме женщин?

Забудьте про популярные клише, утверждающие, что на костры отправляли только молодых и красивых девиц. В Трире сожгли двух бургомистров, судью, несколько судебных чиновников, каноников и священнослужителей. В итоге в самом Трире и прилегающих деревнях было сожжено 368 человек, а некоторые селения обезлюдели полностью.

В Бамберге за пять лет по обвинению в колдовстве сожгли более 900 человек. Характерно, что охвативший людей психоз был так силен, что не поддавался никакому административному контролю: так, когда канцлер Бамберга доктор Георг Ган попробовал остановить творящееся безумие, то и сам был осужден и сожжен вместе с женой и двумя дочерьми, причем вопреки прямому приказу императора вернуть им свободу.

В Кёльне в 1639 году сожгли канцлера, нескольких монахов, без счета студентов, профессоров и простых граждан, часто целыми семьями вместе с детьми. Когда Папа Урбан VIII послал в Кёльн двух своих представителей, чтобы вразумить публику и остановить происходящее, то горожане сожгли и папских посланников, логически рассудив, что защищать ведьм могут только колдуны, пусть даже и в одеждах священников.

Массовое безумие имело и обратный эффект

В княжестве Падерборн ежедневные казни и непрестанные разговоры о кознях дьявола вызвали настоящую эпидемию коллективного сумасшествия. Целые толпы молодых женщин и девушек, бродя в исступлении по улицам и дорогам, говорили о себе, что они ведьмы, рассказывали душераздирающие подробности об участии в сатанинских оргиях и указывали на первых встречных, утверждая, что встречались с ними на шабаше. Некоторые из злосчастных сумасшедших отправились на костер, но большинство власти сочли за благо просто выгнать за пределы княжества.

Конец темных веков

К концу XVII века интенсивность охот на ведьм начала постепенно снижаться. Это было связано с рядом факторов, включая усиление правовой системы, растущий скептицизм среди образованных слоев населения, а также изменение церковной политики.

В Европе постепенно укреплялись принципы правового государства, требующие более строгих доказательств вины. Это повысило порог для вынесения приговоров и ограничило использование пыток в процессе допросов. В Англии, например, Ведьминский акт 1735 года уже не предусматривал смертную казнь за ведьмовство, а вместо этого наказывал за мошенничество, связанное с «притворным обладанием магическими способностями».

Реформация и контрреформация, хотя и способствовали началу массовой истерии, в конечном итоге привели к более заметному религиозному плюрализму. Они смягчили острые углы религиозного фанатизма, который лежал в основе тех обвинений в ведьмовстве, которые не были связаны с банальной местью и завистью.

Охота на ведьм в разных странах завершилась в разное время: в Англии последняя известная казнь случилась в 1684 году, в Шотландии — в 1727 году, а в Швейцарии — в 1782 году. В XVIII веке так или иначе большинство европейских стран отменили законы о ведьмовстве.

Массовая истерия: механизм, который не состарится

Массовая истерия, также известная как коллективная истерия или социальный психоз, — это распространение иррациональных поведенческих реакций, эмоций или действий среди группы людей в ответ на определенный стимул, который воспринимается как угроза. В такие моменты коллективное беспокойство или страх заразительно распространяются в обществе, причем чаще всего без очевидной объективной причины.

Простое решение: обыкновенная история

В затерянной между холмами и лесами деревне, где даже вороны использовали компас, чтобы не заблудиться, жили самые обыкновенные люди. Они устали от войн, неурожаев и, честно говоря, друг от друга. Солнце заходило слишком рано, налоги взимались слишком часто, а слухи распространялись быстрее огня. Этого было достаточно, чтобы в умах зародилась простая мысль — выбрать лишнего и, наконец, обвинить хоть кого-то в своих бедах, перестав ощущать беспокойство из-за вечной неопределенности.

Конечно, так в деревне никто не выражался. Мысль звучала намного прозаичнее: «Во имя господа и наших детей найти дьявольское отродье, не дающее нам спокойно жить».

Что было дальше, вы можете представить. Мы на правах авторов, не меньше жителей деревни уставших от ужасных финалов, сделаем свой относительно добрым, пусть и нереалистичным.

История завершилась так же быстро, как и началась. Суда не было, по счастливому стечению обстоятельств, судья и прокурор просто не нашли деревню. От Катарины со временем отстали, но вот вкус агрессии и любовь к простым решениям остались. И каждый раз, когда что-то шло не так, деревенские жители знали, как решить проблему: найти врага, который не сможет защищаться.

Роль «инаковости» и маргинализации в формировании врага

В основе многих аспектов социальных отношений людей лежит очень базовый психологический механизм «Мы vs Они». Это базовая оптика, при помощи которой мы смотрим на мир, разделяя его на своих (то есть хороших, благообразных и достойных), и чужих, которым достаются отрицательные признаки — гадкие, лживые, опасные, отвратительные.

Без «них» и противопоставления «им» мы просто не можем сконструировать себя. Поэтому поиск чужаков очень человеческое свойство. Увы. Следующий шаг, к которому человечество прибегает каждый раз, когда за окном реальности турбулентные и неблагополучные времена, — назначить чужака «козлом отпущения».

А затем назначаем виноватым за все наши беды: непогоду, неурожай, семейные неурядицы, войны, экономический кризис. Список можно продолжать.

Роль козла отпущения легче всего приклеивается к тем, кто:

• неприятен, поскольку так проще проецировать негативные качества;

• слаб, так ниже вероятность получить отпор;

• не похож на нас — так проще реализовать механизм расщепления и смещения: вот мы (хорошие), а вот он (исчадье ада), разница между нами очевидна.

В культуре существует запрет на убийство людей. Но уйти от этой этической дилеммы позволяет механизм дегуманизации — чужак настолько не похож на нас, что он и вовсе не человек. Ведьма! Людей убивать нельзя, кто же спорит. Но вот ведьм — можно.

За три шага человеческая природа проводит нас по пути от «он какой-то странный» до «сожжем исчадье ада».

В разные эпохи мы снова и снова воспроизводим ее в разных контекстах и масштабах, добавляя и отнимая обоснования и причины. Истребление в Северной и Южной Америке коренных народов, Геноцид армян, Холокост, этнический конфликт народов хуту и тутси в Руанде… этот список вы можете продолжить сами.

Как противостоять массовой истерии?

Можно ли не поддаться искушению слить агрессию и страх на людей, которые ни в чем не виноваты? Ведь так работает наш биологический мозг?

Да, так работает. Но противостоять можно.

Для этого потребуется не только работа человека, включиться должны средства массовой информации, авторы литературных произведений и режиссеры, а также политики и любые публичные фигуры, имеющие вес в определенных сообществах. Но в этой статье давайте фокусируемся на том, что в силах и в области ответственности каждого конкретного человека.

Шаг 1.

Первый шаг довольно болезненный. Сложно и неприятно, но все же стоит признать эту часть человеческой природы как свою уязвимость. Признать, что такое может случиться, даже если мы интеллигенты и эмоционально стабильны, любим Гете и Моцарта, Пушкина и Чайковского.

Особенно когда чувствуем себя небезопасно и находимся в общем информационном пространстве с большой группой людей. Тогда мы можем поддаться влиянию эмоционального заражения, крайней степенью которого является групповая истерия.

Зная об этой уязвимости, нам легче сознательно противостоять ей. Защищать уязвимые места — тоже наша природная особенность (вспомните стойку футболистов перед пенальти). Итак, предупрежден — значит вооружен.

Шаг 2.

Второй шаг — сопротивляться обобщениям в отношении людей.

Категоризация и ее частный случай — стереотипизация — тоже «встроенные прошивки» нашей психики, но именно они приводят к трагическим когнитивным искажениям. Как только мы заметим в нашем внутреннем монологе формулу «все эти (группа) — вот такие (перечисление отрицательных атрибуций)», — включайте свой внутренний тревожный сигнал.

Не переношу ли я негативное качество одного человека на группу с похожими признаками? Не делаю ли я вывод на основе чужих эмоций? Готов(а) ли я признать, что все уникальные люди внутри этой, мною созданной категории, теряют свою уникальность и становятся ужасными «они»? Если каждый раз видеть перед собой не абстрактных других и чужих, а просто человека, наши суждения становятся точнее. А жизнь в целом гораздо приятнее.