При этом ненависть не относится к элементарным эмоциям человека (таким, как страх или радость), она представляет собой коктейль из нескольких эмоций, который, в определенном сочетании, и выдает одно из самых сильных и взрывоопасных человеческих переживаний (и соответствующее ему поведение).
Фундаментом для ненависти служит отвращение — одна из первичных эмоций. Отвращение имеет выраженную физиологическую составляющую и задачу — оберегать человека от контакта с вредным (отравляющим) объектом: не зря тошнота и рвотная реакция — частые спутники при столкновении с чем-то отвратительным (вроде экскрементов, разлагающейся органики, слизи и тому подобного — каждый подберет для себя сам…).
Питательная среда
Итак, главная функция отвращения — сведение контакта с неприятным/опасным объектом к нулю: в отвращении мы цепенеем или убегаем. Поэтому, кстати, люди нередко путают страх/испуг с отвращением. По внешним проявлениям они похожи, но все-таки имеют разное назначение: страх — контактная эмоция (мы внимательны к объекту страха), тогда как отвращение (о чем говорит само это слово) этот контакт помогает свести к нулю (насколько это возможно).
Когда отвратительный объект исчезает из поля возможного контакта, мы успокаиваемся. Психологическое отвращение («вторичное», в отличие от «первичного» физиологического) связано с полностью неприемлемыми для нас ценностями или поведением других людей, выступающими аналогом яда в природном мире.
Оно нам говорит на языке эмоций: «Если я уподоблюсь этому человеку — я отравлюсь, умру для себя как личность. А он уже отравленный, от него смердит ужасными мыслями/ценностями/поведением». Естественная реакция на психологическое отвращение — та же, что и на физиологическое, то есть удаление, максимальное увеличение дистанции. Мы просто уходим от контакта с людьми, которые демонстрируют такое поведение, вступающее в жесткий конфликт с тем, что мы считаем приемлемым.
Взрывной коктейль
Если к отвращению добавить несколько ингредиентов, получим ненависть (впрочем, ненависть не только из отвращения рождается — у нее много источников).
Чаще всего ненависть рождается из сочетания отвращения со страхом и отвращения с обидой, сдобренных невозможностью отстраниться от объекта отвращения.
Чем более ограниченное и узкое мировоззрение у человека, тем больше у него поводов для ненависти
Это очень важный момент: при ненависти человек стремится уничтожить то, что ненависть вызывает, потому что сосуществование в одном пространстве с объектом отвращения невозможно, но и устраниться тоже невозможно, поэтому остается только одно — уничтожить. Для этого чувства характерна постановка вопроса: «Или я, или он/она/оно», никаких промежуточных вариантов в ненависти быть не может — являясь чрезвычайно сильным переживанием, она сжигает все полутона. Отвращение иначе ставит вопрос: «Делайте что хотите, но на глаза мне не попадайтесь и ко мне не лезьте!»
Например, человек считает геев отвратительными. Если он одновременно боится, что эти «ужасные существа» могут угрожать его миру и спасения от них нет, то из этой смеси рождается злость, вырастающая в ненависть, требующую выхода. Ненависть к родителям чаще рождается из отвращения и обиды.
Как породить ненависть там, где ее вроде раньше не наблюдалось (и нет объективной угрозы)? Рецепт понятен: надели каких-то людей (или группу людей) отвратительными моральными чертами (евреи пьют кровь христианских младенцев; все мусульмане — террористы; русские варвары только и могут, что бухать и насиловать…) и добавь страха/припомни обиды: «Они идут к тебе, они заставят тебя жить по-своему!» или: «Помнишь, как они тебя унижали?!»
Собственно говоря, националистический культ исторических обид, очень популярный в мире, особенно на постсоветском пространстве (Прибалтика, Грузия, Украина, Россия…), — самая питательная среда для формирования ненависти, нужно только добавить отвращения к облику соседей (а уж если соседи реально подают для этого поводы — так вообще сказка…). Очень важно подавить эмпатию, потому что способность увидеть хорошее в отвратительном человеке сильно мешает ненависти.
Чем более ограниченное и узкое мировоззрение у человека/общности людей, тем больше у него поводов для ненависти. А дальше ненависть еще больше сужает картину мира, приковывая внимание только к тому, что вызывает отвращение, — и так одно вызывает другое. Для того чтобы уничтожить ненавистное, нужно вступить в контакт с отвратительным. И, таким образом, отравиться.
Есть ли польза в ненависти?
Полезная функция ненависти — высвобождение энергии для уничтожения смертельной угрозы, от которой отгородиться нельзя. Проблема начинается с того момента, как смертельные угрозы начинают плодиться там, где их нет. Одержимый собственными страхами и слабостями человек наиболее подвержен ненависти, но, в силу слабости, не будет сам реализовывать свою ненависть, а присоединится к тому, кто все-таки осмелится. Тогда ненависть сопровождается злорадством в стиле «А у соседа корова сдохла» или «Так им и надо, заслужили!». А толерантность становится ругательным словом: какая может быть толерантность в мире, где одни чудовища, а ты — слабая дрожащая тварь?
До тех пор, пока мы сосредоточены на «враге», его действиях и неудачах, мы в тесной сцепке с ним
Мне лично хорошо знакомо чувство ненависти, когда я однажды осознал, что одна группа сектантов вознамерилась-таки сделать попытку меня стереть в порошок/дискредитировать, используя вызывающие у меня отвращение приемы информационной войны. Я вступил в противодействие, отвечал ударом на удар, однако постепенно стало ясно — силы неравны, и я точно не смогу одолеть секту. Сочетание ненависти и бессильной ярости как следствия невозможности уничтожить врага — отравляющий коктейль…
«Она меня оскорбила, он меня ударил, она меня победила, он меня обобрал… В тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не угаснет вовеки… Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью…» Строчки из буддийской «Дхаммапады» пришлись очень кстати. Если не можешь победить и сошелся в бессильном клинче с тем, кого ненавидишь, можешь до бесконечности желать врагу бед, но от этого ему хуже не станет.
При этом ненависть, как я осознал особенно ясно, связывала меня с теми, кого я ненавидел, практически с такой же силой, что и любовь (вот почему я не считаю любовь противоположностью ненависти), — я следил и читал то, что писали мои «друзья» (а это откровенная и отвратительная муть), — и, похоже, делал это с не меньшим усердием, чем они. Отравлялся — и читал, рвотный рефлекс подавлялся ненавистью. Вырваться удалось тогда, когда, безмерно устав от клинча, я просто сосредоточился на том, что делаю сам. И позволил отвращению взять вверх над гневом и страхом, утащить меня из этого поля и отвернуться от него.
До тех пор, пока мы сосредоточены на «враге», его действиях и неудачах, мы в тесной сцепке с ним. На реальной войне это оправдано. Но в виртуальных войнах, где ущерб измеряется не трупами, а нервными клетками, победители, как правило, одерживают пирровы победы.
