Неоправдавшиеся прогнозы
Сто и даже пятьдесят лет назад начало XXI века виделось нашим предкам счастливым и беззаботным временем: весь тяжелый труд выполняют машины, а люди работают лишь для того, чтобы получить удовольствие, реализуя свои таланты. Ну а в остальное время наслаждаются свободной и радостной жизнью. Как же получилось, что сегодня мы, трудоголики, работаем больше наших мечтателей-предков да еще и, похоже, искренне рады этому обстоятельству?
В 1930 году британский экономист Джон Мейнард Кейнс предсказывал, что через сто лет — в уже недалеком от нас 2030-м — продолжительность рабочей недели будет составлять 15 часов. То есть три рабочих часа в день при двух выходных! Лет двадцать спустя, на пике послевоенного экономического подъема и всеобщего роста доходов, ведущие американские экономисты и политики предрекали согражданам в будущем уже 22-часовую рабочую неделю. Но вкупе с 6-месячным отпуском и пенсионным возрастом в 40 лет.
Еще забавнее звучат сегодня слова их оппонентов, которые вовсе не ставили под сомнение саму перспективу грядущего общества праздности — перспектива-то казалась всем неизбежной
Оппоненты взволнованно рассуждали о том, что скука, присущая доселе лишь богатым аристократам, станет бичом и проклятием всего человечества, которому ну решительно нечем будет себя занять. Популярный американский телеведущий Эрик Севарид, когда в начале 1960-х его спросили, какая главная угроза ждет США в будущем, решительно ответил: «Рост праздности!»
Опасения не оправдались. Рабочая неделя в большинстве развитых стран составляет сегодня не менее 35 часов, отпуск мало где превышает 4 недели, но дело даже не в этом. А в том, что отдохнуть эти 4 недели (особенно подряд) не может себе позволить практически никто.
Продолжительность же рабочей недели вообще никакого значения не имеет. Мы работаем, засиживаясь в офисах заполночь, мы работаем дома, и, собираясь с коллегами после работы в баре или ресторане, мы продолжаем работать. И самое главное — мы гордимся тем, что мы трудоголики.
Иллюзия значимости
С конца ХХ века западные социологи констатируют удивительную вещь: чрезмерная занятость стала чем-то вроде доблести. Респонденты все чаще признаются, что у них нет времени участвовать в выборах, ходить на свидания, заводить новых друзей, нормально высыпаться, ездить в отпуск, заниматься сексом и даже родить ребенка. Причем признаются в этом трудоголики с гордостью.
Журналист The Washington Post Бриджид Шульте в книге «Overwhelmed: Work, Love, and Play When No One Has the Time» предприняла попытку не только разобраться с собственной нехваткой времени, но и выяснить при помощи специалистов, что эта вечная нехватка говорит о нас самих.
Она, например, цитирует психолога и специалиста в области коммуникативных исследований Университета Северной Дакоты Энн Бернетт: «Если вы очень заняты, значит, вы что-то собой представляете. Значит, вы живете насыщенной и важной жизнью. Раньше негласное соревнование с соседями определялось заработком, величиной домов и марками машин. Теперь оно определяется степенью занятости. И если вы валяетесь в шезлонге, пока сосед вкалывает, — вы проиграли».
Удивительно, но это и в самом деле так. Психолог Университета Чикаго Кристофер Хси в 2010 году опубликовал в журнале Psychological Science результаты исследования, которые свидетельствовали: праздные люди все чаще чувствуют себя униженными, глядя на тех, кто занят. И становятся счастливее, получив возможность также включиться в какую-то деятельность, пусть даже и очень напряженную.
А уж стремление «с толком» использовать буквально каждую секунду жизни приобретает уже явно гротескные черты
В 2012 году маркетинговая компания Harris Interactive выяснила, что 38 млн американцев, сидя в туалете, совершают покупки в интернете с помощью смартфонов — «чтобы не терять времени».
«Иногда мне очень хочется сплавиться по горной реке на каноэ, — признается один из участников фокус-групп, в которых Энн Бернетт изучает феномен чрезмерной занятости. — В молодости я очень любил такие походы. Но сейчас я работаю на двух работах, у меня двое детей с проблемами в развитии, им требуется дополнительный уход. И я просто не могу себе позволить расслабиться… Сама мысль об отдыхе кажется мне… неправильной, что ли».
Его слова полностью подтверждают опасения философа и историка Бенджамина Ханникатта, профессора Университета Айовы и одного из немногих исследователей, всерьез занимающихся сегодня изучением праздности.
«Само понятие праздности безнадежно опошлено, — констатирует он. — Людям кажется, что позволить себе быть праздными могут лишь глупые девочки, все занятия которых — это сплетни и шопинг. Работа превратилась в стержень нашего существования. Ею мы подменили поиски ответов на главные вопросы философии и религии — кто мы и в чем смысл нашего бытия. Все замечательно просто: мы — это то, что мы делаем, а смысл нашего бытия — в нашей работе!»
Это едва ли верно. Хотя бы потому, что, пока социологи отмечают нашу занятость и гордость по этому поводу, психологи констатируют совсем другие вещи. Например, постоянный рост клиентов, страдающих от эмоционального выгорания — истощения, вызванного непрерывным стрессом, необходимостью все успевать и со всем справляться.
Да и нейрофизиологи все ближе подбираются к научному обоснованию мысли, исторических подтверждений которой и так хватает: по-настоящему великие и творческие идеи наш мозг рождает скорее в состоянии расслабления и покоя, чем в ситуации чрезмерного напряжения.
Праздный век
Впрочем, предсказывая XXI веку праздность, наши предки все-таки кое в чем были правы. Доля тяжелого ручного труда в развитых странах действительно становится все ниже. А интеллектуальный труд — будь то научные исследования, творчество, изыскания в технике или экономике — во многом соответствует понятиям удовольствия и отдыха в представлении, например, античных философов, полагает социолог Университета Нью-Йорка Далтон Конли.
И все бы ничего, но любопытным образом представители интеллектуального труда оказываются наименее защищенной категорией работников. Их рабочий день часто не нормирован, а потому им никто не платит за переработку. Критерии эффективности их работы размыты и субъективны, и, следовательно, им сложнее защитить себя в случае проблем с работодателем.
То есть у них просто не остается другого выхода, кроме как беспрерывно предаваться «удовольствию и отдыху» в античном понимании
Но, возможно, и это еще не все. В распоряжении Энн Бернетт есть удивительная коллекция писем и открыток, которые американцы отправляли своим близким, уезжая в отпуск, с 1960-х годов до наших дней. Бернетт изучает лексику писем. И констатирует лавинообразный рост слов «спешка», «суматоха», «безумие», «слишком быстро» и «на бегу» с начала XXI века.
По мнению Энн Бернетт, их содержание и стиль свидетельствуют, что отправители действительно отдыхали, сумев вырваться из тисков занятости и наслаждаясь досугом. И поразительно, но факт: в каждом из таких писем звучат не только отпускные впечатления и приветы близким, но и слова об ограниченности и мимолетности нашей земной жизни.
Быть может, Бенджамин Ханникатт действительно прав, уверяя, что работа заменила нам философию и религию, которые, увы, переживают сегодня не лучшие времена. И именно этим так привлекательна для нас чрезмерная занятость. Когда мы не в силах найти ответы на главные вопросы бытия, мы можем хотя бы загрузить себя так, чтобы не оставалось времени о них подумать?
