В августе школа писательского мастерства Creative Writing School совместно с журналом Psychologies запустили прием работ на опен-колл, приуроченный к сентябрьскому запуску вебинарного курса «Память, говори!». Его темой стали семейные воспоминания.
Сегодня представляем одну из лучших присланных историй — «На этом месте правильней было бы поставить автомобиль», автор — Аля Кружинина.
На этом месте правильней было бы поставить автомобиль
На этом месте правильней было бы поставить автомобиль. Зеленый жигуль, а лучше серую «Победу», с железом, как у самолета, и фарами, как у маяка. Мы часто ездили на ней в лес и, нагулявшись, расстилали на бампере клеенку — накрывали стол: бутерброды, яйца, огурцы, помидоры, зелень, хлеб и термос с черным чаем. Меня сажали туда же. А все стояли рядом, ели, и запах еды, сырого леса, кислый и пряный — грибов, был тогда запахом счастья.
С самого начала папа был трансформером, только я тогда еще этого не знала. А еще вечно исчезающим Питером Пэном. Он был сказочным, но не тем сказочным космонавтом или артистом, которого мамы иногда придумывают для детей, чтобы объяснить отсутствие отца. Нет, он был реальным, просто для меня, в моих фантазиях он принимал разные образы и в жизни фонтанировал идеями, которые не всегда вязались с реальностью.
Реальность была скучноватой, небогатой, финансово-сберегающей. Деньги добывались, а не падали с деревьев, причем в нашей семье добывала их в основном мама. А папа усердно о них мечтал. Он рано уволился, отказавшись работать на государство, предпочитая помогать нуждающимся в его золотых руках. Но ни его нуждающиеся, ни его мечты не приносили финансовых плодов. Зато сам он приносил кое-что.
Как-то он принес домой старинный граммофон: с настоящей трубой-улиткой, черной ручкой, торчащей сбоку, целым запасом игл в потайной коробочке и кипой толстых пластинок. Граммофон поселился в сарае — не все в доме были рады его появлению.
По вечерам папа вытаскивал его из сарая во двор, ставил на пень, на котором колол дрова для печки, — у нас тогда не было отопления
Осторожно бархатной тряпочкой протирал иглу, вставлял ее в лапку, подолом рубашки смахивал пыль с пластинки, дул на нее, придирчиво оглядывая поверхность, надевал на штырек, поворачивал рычажок, и пластинка разгонялась. Сначала из трубы слышалось шипение, как будто внутри просыпался кто-то невидимый, а потом тихо вплывало и разрасталось скрипящее дискретное пение то какого-нибудь хора, то неизвестного мне певца или певицы. Слов было не разобрать, но это было неважно, главное, что эта старинная штуковина из какого-то другого мира стоит у нас во дворе и даже работает.
Потом граммофон неожиданно пропал. Но папа не сдался и принес кларнет. Мы с мамой наблюдали, как он достал его из чехла, разложил на кровати, собрал по схеме, следом собрал свои губы специальным образом, растянув в ниточку, приблизил к ним кларнет и дунул. Кларнет был красивый, солидный, с блестящими крючочками и кнопочками. Вырвавшийся звук напомнил мне крик павлина в зоопарке, и мама вздохнула и сообщила, что теперь точно знает, почему Клара у Карла украла кларнет. Вскоре и кларнет исчез, вслед за граммофоном, но папа все-таки научился играть на нем You Can Leave Your Hat On Джо Кокера. Тогда только недавно вышел фильм «9 1/2 недель».
Все чудачества кончились в одночасье после его поездки за моря-океаны, куда в то время переехала его сестра — одного поля ягода, как говорила бабушка. Я училась тогда в восьмом классе, и казалось, что его не было вечность, а на самом деле всего два месяца. Вернувшись, он страдал и хотел, чтобы мы все уехали с ним за моря.
Но его мечты разбились о мамины холодные утесы и остались мечтами
Тогда у него родилась новая мечта: он купит оборудование, мама уйдет с работы и будет готовить сосиски в тесте, а мы будем продавать их прямо из окна его комнаты. Не зря же он привез деньги из-за моря и положил в банк, чтобы в нужное время… Но это были девяностые, и однажды он подъехал к дверям банка, нашел там много людей, а банка не нашел. И тогда он совсем потерялся.
С этого момента он перестал быть неуловимым Питером Пэном и стал домашним Трансформером. Теперь он исчезал только в сарай, где стояла его машина — его главная часть. Машины менялись: «Победа» на «Жигули», «Жигули» на «Ладу», потом «Рено». Он знал их так, как не знал самого себя, и никогда не отдавал в ремонт. Все делал сам — не доверял никому.
Постепенно сарай превратился в мастерскую. Папа мыл, варил железо, винтил, прокачивал, красил, продувал — заботился. Иногда машина не слушалась, и тогда он вскакивал — не на коня, конечно, а на наш с мамой старый велосипед и разъезжал на нем по поселку, ловя ушами ветер и глазами — мелькания деревьев. Думаю, тогда он снова превращался в Питера Пэна, пока машина не оживала.
Так он и жил. И когда однажды упала звезда, я не сразу связала это с ним
Но потом позвонила мама и сказала, что папы больше нет. Оптимус вернулся туда, откуда прилетел на землю со своим железным войском…
Мама рассказала, что нашла его в сарае рядом с машиной. Ему стало плохо, и он не смог себя починить… Но еще неделю на стекле его старого «Рено» одиноко мигал нам красный огонек: тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Второй раз я прощалась с ним, когда продавала машину. Очень хотелось забрать ее себе, поставить на участке и засадить цветами. Я покрасила бы ее в белый и, ночью, глядя на свет горящих фар, думала, что это он приехал ко мне. Но не вышло. И тогда я забрала тот самый велосипед. И теперь он, белый, в цветах летом и в снегу зимой, стоит под моим окном и светит фонарем в ночи.
