В августе школа писательского мастерства Creative Writing School совместно с журналом Psychologies запустили прием работ на опен-колл, приуроченный к сентябрьскому запуску вебинарного курса «Память, говори!». Его темой стали семейные воспоминания.
Сегодня представляем одну из лучших присланных историй — «…and relax», автор — Алена Алексина.
«…and relax»
Аня ненавидела бассейн. Не потому, что кутаться и переться нужно непонятно куда. Не из-за рези в носу и вечно слезящихся глаз. И даже не из-за сухой, невозможно противной мочалки на голове. Страшнее всего была раздевалка — обильное, обвислое, непристойно волосатое женское мясо, в котором Ане никак не удавалось отыскать хоть сколько-нибудь красоты.
Чаще, конечно, чужая нагота была вынужденной и потому деловой: подмыться, натянуть лифчик и трусики, наскоро просушить голову. Так вела себя и Аня — притвориться, что ты одна, что никто не смотрит, сделать все по-быстрому.
Краем глаза она наблюдала за теми, кто так же, как она, убегал с сырой головой на мороз, лишь бы не задерживаться в раздевалке дольше необходимого.
Но водились дамы — как правило, необъятные, — которые любили, оголившись, расхаживать по раздевалке, жеманно оглаживая себя и бесстыже разглядывая других
Аня не знала, куда от них спрятаться. Ей было лет четырнадцать, когда такая дама, дефилируя по узкому проходу между двух лавок, грубо ткнула ей пальцем в грудь и с усмешкой сказала:
— Че ты там прячешь хоть? Фигушки какие-то! Нечего и зажиматься!
Даже, кажется, ущипнуть нацелилась, но Аня отшатнулась к шкафчикам — и больно приложилась лопатками — так, что весь ряд загремел. Металл был холодным и почему-то липким.
Дама захохотала и победно прошествовала дальше, поигрывая бугристым оттопыренным задом.
В носу щипало. Глаза горели от хлорки. Мама, отвернувшись от Ани, энергично растирала голову полотенцем.
Впрочем, бассейн не так уж сложно было стерпеть — ходили туда отчего-то только зимой, да и то раз в неделю, с долгими перерывами на грипп.
Гораздо дольше тянулись жаркие летние дни. Маму не слишком-то интересовало, что там говорит эта пигалица. Мало ли что ей там не нравится! Я у себя дома, вообще-то!
Мне жарко. Чего это я кутаться должна и потеть? Только потому, что какая-то писюшка стесняется? Нечего стесняться, ты тоже женщина! Что, фигура моя не нравится, или что? Да, сиськи могли бы быть покрупнее. Но ты особо-то не морщись, у тебя такие будут, только если повезет. А если не повезет, разнесет к сорока, как отцовых сестер. И нечего запираться! Единственный сквозняк мне перекрываешь!
Пряча глаза в книжку, Аня обещала себе никогда не щеголять при детях нагишом. Если вообще у нее когда-нибудь будут дети.
Тридцать лет спустя Аня сидела на балконе с видом на море. Тяжело было даже думать, и Аня бессмысленно пялилась на волны и потягивала холодный чай — прекрасно зная, что лучше холодного не пить, иначе завтра вместо голоса опять будет птичий грай.
— Мам, я все спросить хотел: а что это у тебя на трусах написано? — сын подошел так тихо, что Аня вздрогнула. Из стакана брызнул чай — она едва успела отдернуть книжку, дремавшую на коленях.
— Да не помню я, — отмахнулась она.
— Так прочитай!
— Сам прочитай!
— Сама прочитай! Там по-английски!
Аня вздохнула. Теперь не отвяжется. Она сгорбилась, оттопырив нижнюю губу и придерживая отяжелевшие к полтиннику груди, переместила очки на кончик носа и прочла:
— …and relax. Ну и расслабься, значит.
На розовый хлопок трусов упали, одна за другой, две тяжелые капли пота.
Ужасная, ужасная жара. Поплавать, что ли.
