Когда трехлетняя дочка подарила мне картинку с названием «Мама снова куда-то спешит», я всерьез задумалась о движении на разных этапах жизни. Когда ты маленький, то можешь носиться по дому без остановки, совсем не уставая, как это сейчас делает моя дочь. Но как вышло, что она смогла так четко понять, что движение взрослого человека совсем другого рода?
В детстве и мне казалось странным, что взрослые не хотят прыгать на скакалке, их ни за что не уговорить играть в догонялки, но зато они бегают по квартире в поисках какой-то вещи. Я думала, что, когда вырасту, запросто буду гонять во дворе мячик и никакие взрослые дела не отвлекут меня от счастья махать руками и ногами. Но я ошибалась.
Я помню, что моя мама всегда куда-то бежала. Как-то мы возвращались на дачу со станции через лес. Она крепко держала меня за руку, как это обычно делают спешащие взрослые. Тропинка. Трава выше меня вдвое, цветы иван-чая — настоящие небоскребы. Копна жестких, как конский хвост, маминых волос раскачивалась в такт ее быстрому шагу. «Без пяти минут пять! Надо побыстрее, мне еще на обратную электричку бежать!» В дверях мы целовались с бабушкой, мыли руки после ее настойчивого замечания и садились пить чай маме «на дорожку».
Мама не допивала ароматный чай со зверобоем, а на печенье с шоколадом, смотревшее на нее с блюдца, даже не обращала внимания. Электричка уходила через полчаса. Бабушка старалась отвлечь меня, когда мама резким движением завязывала шнурки: «Мы сейчас сказку почитаем, твою любимую».
Мама и бабушка считали, что самое плохое в расставании — медлить. И вообще, замедляться для того, чтобы прожить какой-то момент, — последнее дело
Понимать и осознавать его в нашей семье было не принято. Так и в этой ситуации меня надо было скорее отвлечь. Пока по моему лицу текли ручейки, бабушка говорила: «Какие большие, ну все, хватит, ты нам деревню затопишь». А мама уже бежала по полю, не оборачиваясь, высокая и грациозная. Когда она торопилась, то входила в ритм танца. Я не могла понять, как, вероятно, и моя маленькая дочка, зачем взрослые спешат, мешают плакать и висеть у мамы на шее и хотят скорее сделать дела. Дела казались мне ключевым словом в скорости движения взрослых.
В нашей стране в начале 1990-х на прикроватных тумбочках рядом с пультом и журналом «Ваш досуг» появились книги Бенджамина Спока «Ребенок и уход за ним». В США за полвека руководство Спока уже успело стать Библией материнства: «Если малыш плачет — дайте ему пустышку. Позвольте ему быть самостоятельным».
Принято в шутку говорить, что поколение, выросшее на книгах по уходу за детьми доктора Спока, постулирующего, что ребенку надо давать свободу, вышло на улицы Франции в 1968 году
Культурный феномен, который создавался между написанием манифестов и демонстрациями, получил название «Новой волны». В фильме «Четыреста ударов» маленький Жан Пьер Лео убегает из дома подальше от придирчивого отчима, попадает в полицейский участок за кражу, повсюду сталкиваясь с нарушением свободы и равнодушием.
Я была подростком, когда мы с подругой возвращались со вписки у кого-то из одноклассников, я выпила пару бокалов пива, от которых меня сильно развезло. Мы плелись домой, запутываясь в ногах и мыслях. Мама встретила меня в дверях со скрещенными на груди руками и приподнятой бровью. Меня выдал голос — я запнулась на коротком «Привет, это я», сказанном в домофон. Она смотрела на мои испачканные джинсы — по дороге мы пару раз упали в грязь. «Сейчас же иди спать, пока папа не вышел!» Я поплелась в комнату и уселась за ноутбук, открыв «ВКонтакте». Мы только недавно познакомились с одним парнем и теперь каждый день переписывались.
— Ты чего делаешь?
— Домой зашла, а ты?
— Я пью пиво дома, бабушка уехала на дачу.
— Везет! А мне тут говорят, что делать…
— Кто?
— Мама.
— А чего она?
— Да так. Бесит.
Дождавшись, когда мама погасила свет в спальне и выключила телевизор, а в квартире наступила типичная для спальных районов южного округа Москвы тишина, я надела конверсы и, не завязывая шнурков, выбежала на лестничную клетку. Я бежала вниз, хаотично двигая ногами и громко топая. Мама, конечно, все слышала. Была моя очередь ускоряться.
Меня, как вакханку, тянуло в лес — к темной части себя
Я поняла, что выросла, когда почувствовала глубину этой темноты. Позже мне захотелось сделать движение в обратном направлении, «из сердца тьмы», как пишет Клариси Лиспектор.
В детстве мы радуемся движению как процессу, в котором мы ощущаем себя. Будучи взрослыми, мы постоянно убегаем, даже если это бег в парке или какой-то спорт, мы лишь пользуемся возможностью, чтобы убежать от плохих мыслей, и говорим «Надо расслабиться» или сделать это ради какой-то цели — похудеть, потолстеть, стать красивее, умнее… Приобретая самостоятельность и свободу, за которую так хочется бороться, начитавшись Спока и насмотревшись фильмов «Новой волны», мы почему-то быстро теряем ее в процессе движения. Так и я, повзрослев, потеряла секрет движения ради самого движения.
