Удивительно, но драматизм мозга крайне тяжело распознать. Ум дополняет свой рассказ развернутыми комментариями, предысторией и эмоциями таким образом, что его слова не кажутся излишне драматичными или утрированными. Все выглядит так, словно трагедия разворачивается в жизни, во внешнем мире, а никак не в уме. Ум восклицает: «Кто сгущает краски, я? Да я просто говорю как есть».
Моя дочь Уиллоу играет в молодежном театре. Этот театр напоминает мне ум. На репетициях дети не просто говорят громче обычным тоном, они буквально кричат со сцены деланым театральным голосом. Они переигрывают. Их реплики и движения утрированны, наполнены драматизмом. Они не просто красятся для выступлений, они накладывают грим толстым слоем, чтобы его хорошо было видно зрителям. Они не просто включают на сцене освещение, они ослеплены ярчайшим светом рампы. Все излишне подчеркнуто ради эффектности. Так же делает наш ум.
Я не имею в виду, что в вашей голове постоянно разыгрывается «Вестсайдская история», я лишь говорю, что ум от природы хороший рассказчик. Он соединяет случайные колебания энергии и сюжеты с входящей сенсорной информацией и превращает их в великолепную постановку. Он создает жизненные, реалистичные впечатления, виртуальную реальность, которая не кажется виртуальной.
Вы замечали, как ваш ум любит нагнетать обстановку? Недавно у меня был очень насыщенный месяц. Я завершала шестинедельный курс в «Маленькой школе больших перемен», что уже само по себе подразумевает занятость на полный день, так как мы оказываем студентам огромную поддержку.
У меня было три командировки в разные концы Соединенных Штатов и одна в Великобританию. Дома Уиллоу три раза в неделю по вечерам ходила в театр на репетиции. Сын Миллер три раза в неделю ходил на тренировки по футболу и участвовал в матчах по выходным. А мужа, который обычно возит детей и готовит ужин, вызвали работать сверхурочно, потому что один из коллег попал в больницу.
Не ожидала, что на меня столько всего навалится. По правде говоря, не один раз за тот месяц я была на пределе и чувствовала, что так больше не могу. Но мне удалось в Великобритании завести друзей на всю жизнь, замечательно провести время с семьей на соревнованиях по футболу и во время перелетов пообщаться с отзывчивыми, добрыми людьми.
Мы с мужем старались импровизировать, и, даже если ужин представлял собой сэндвич в машине по дороге на репетицию, нас все устраивало. Я чувствовала себя в настоящем моменте и за тот месяц часто испытывала любовь и благодарность.
Когда знакомые говорили: «Как ты совсем справляешься? Наверно, ты совсем без сил», мой ум немедленно хватался за эту мысль и пытался выжать из нее максимум драмы
«Господи, да они правы, — думала я.— Мне нужно научиться отказывать людям». Но иногда я слышала комментарии своего ума и понимала, что не придаю им значения. Даже в тот момент, когда ум выдавал драматические трактовки моего расписания, я ощущала внутри покой и подлинное «я». Тихий голос говорил мне: «Нет, все не так уж плохо».
Иногда в течение этого сложного месяца я анализировала происходящее. Смотрела на календарь, подсчитывала, что я уже сделала и сколько еще предстоит. Но чаще я этого не делала. «Месяц» — это концепция. Жизнь не знает, какой сегодня день недели. Жизнь не знает, в какой стране вы проснулись вчера и где окажетесь завтра. Жизнь не знает, сколько вам удалось поспать и какого ребенка к какому времени нужно отвести на занятия. Жизнь всегда здесь и сейчас.
С другой стороны, ум любит такие фигуральные концепции, как «месяц», «занятость», «время». Уму нравится отслеживать эти понятия и вплетать их в драматические истории с точными цифрами. Вот так он подсчитывает сон: «Если я лягу спать сейчас, я смогу поспать шесть часов», километры: «На этой неделе я преодолел двадцать тысяч километров», время с семьей: «На этой неделе нам удалось всем вместе поужинать всего два раза».
Ум делает подсчеты очень умело, и вылетающие из него результаты как будто предполагают серьезные, но на самом деле выдуманные последствия: «Быть в постоянных разъездах отдельно от семьи — это ни к чему хорошему не приведет» или «Ты уже измотана недосыпом и дальними перелетами». Таким образом, я целый месяц наблюдала за приливами и отливами драматизма своего ума. Я видела, как он сам создает и решает свои уравнения. Наблюдала, как он оживляется, когда кто-то с сочувствием говорит о том, сколько я всего успеваю. Смотрела, как ему хочется вскочить со словами: «Я знаю, мне так тяжело!»
Он убеждал меня, что я заслуживаю отдыха, даже если мне не хотелось отдыхать. Он хотел поощрить меня пищей, перерывами и другими приятными занятиями, которые сами по себе приносят удовольствие, но в том случае они лишь были частью истории моего ума «жизнь невыносима, но когда-нибудь ты получишь утешение, и все станет лучше».
Несомненно, человеку нужны пища и отдых, но, если это настоящие физические потребности, мы утоляем их инстинктивно, а не получаем в качестве вознаграждения от ума за свои заслуги
Я наблюдала за умом из пространства за пределами его спектакля, находясь за границей концепций и обобщений. Наблюдала, стоя на гладкой поверхности океана, как он поднимает волны. С той позиции жизнь совсем не казалась трагической постановкой. Это была просто жизнь, в каждый момент которой разворачивалось нечто новое.
Мой ум до сих пор склонен преувеличивать, но чаще я вспоминаю, что это всего лишь его обязанность. Когда он говорит: «Не могу поверить, что он это сказал!» или «Давай я расскажу тебе, какой у меня был сумасшедший день!» — мне бывает весело делиться этими излишне театрализованными историями, но я знаю, что это всего лишь выдумки. Для меня они больше не отражают подлинную суть происходящего.
Мы не можем контролировать драматизм в тот или иной момент, но если мы знаем, что это лишь склонность ума — сгущать краски, то все преображается. Как больше всего любит драматизировать ваш ум?
