Что чувствует мой психолог?

При этом все специалисты сходятся в том, что терапевт, к какой бы профессиональной школе он ни принадлежал, должен быть благожелательным. Но он не может вмешиваться в судьбу своих клиентов, давать им указания и направлять их исходя из своих жизненных идеалов.

«Семейные терапевты руководствуются принципом нейтральности, — добавляет семейный психотерапевт Инна Хамитова. — Он заключается в том, что мы сочувствуем всей семье, не превращаясь в «болельщиков», не становясь на чью-то сторону. Это помогает избежать конфронтации между ее членами и позволяет видеть всю картину взаимодействий в целом. Но нейтральность — это не равнодушие. Если человек горюет, мы сопереживаем ему».

Любит ли меня мой психотерапевт?

Хоть немного — обязательно, потому что психологи и клиенты выбирают друг друга по доброй воле. «Конечно, я испытываю теплые чувства к своим пациентам, — соглашается Ксения Корбут. — Отношения с ними — это форма эмоциональной близости. В ней нет никакого собственничества: я с ними для того, чтобы помочь научиться жить самостоятельно. Я радуюсь, когда они продвигаются вперед».

В этой любви нет эротического подтекста. «Если у терапевта возникает искушение вступить в личные отношения с клиентом, это означает, что у самого терапевта есть неразрешенные проблемы, — продолжает Инна Хамитова, — и в этом случае он немедленно обращается за помощью к своим коллегам. Любые другие отношения с клиентом, кроме терапевтических, означают, что необходимо терапию прекратить. А ведь к нам приходят именно за такой помощью. И мы не можем обманывать доверие наших клиентов».

Слагаемые той любви, которую психолог испытывает к клиенту, — это внимание, понимание и желание помочь.

Бывает ли он не в духе?

Конечно, терапевту случается испытывать раздражение, скучать и сердиться.

«Некоторые клиенты недовольны своей жизнью, своим окружением. И это недовольство они приносят ко мне в кабинет, — рассказывает Нифонт Долгополов. — Они могут провоцировать на агрессию, сказать, например: «У вас ботинки поношенные, вы что, не можете себе купить новые?» — или прийти раньше условленного времени и настаивать, чтобы их приняли. И это вызывает ответные чувства. Я замечаю, что происходит, и стараюсь рассказать об этом клиенту так, чтобы он мог меня услышать и при этом не чувствовал себя виноватым. Я предполагаю, что мой клиент так ведет себя не только со мной, а со многими людьми в своей жизни. Моя задача — помочь ему понять, что именно он делает, и найти другие возможности выразить себя, если он этого захочет».

Однако даже если психолог сердится, он не осуждает и не оценивает своего клиента. «Что бы клиенты мне ни рассказывали, даже если я в своей жизни не разделяю этих взглядов или сама так не поступила бы, я принимаю их и отношусь к ним с уважением. Это необходимое условие для работы терапевта», — убеждена Инна Хамитова.

Может ли он меня обнять?

В психоанализе и аналитической психотерапии предполагается, что терапевт будет сохранять дистанцию: здесь разговаривают, не прикасаясь друг к другу. «Я также принадлежу к той школе, где клиента не обнимают, — говорит Инна Хамитова. — Если же он чувствует потребность в этом, мы скорее будем обсуждать с ним это желание, то, что за ним стоит. Не исключено, что в нашем терапевтическом контакте ему не хватает эмоциональной близости, что контакт неполный. Почему? Вот с этим мы и будем работать».

Нифонт Долгополов смотрит на ситуацию иначе. «Одна из моих клиенток сейчас беременна, она ждет рождения первого ребенка, — поясняет он. — Беременность — это интенсивный телесный процесс, и она нуждается в телесной поддержке. Когда в конце сессии она говорит: «Я хочу вас обнять», я обдумываю это и не вижу никаких противопоказаний. Если это полезно клиенту, это допустимо для его терапии. Но в начале сессии я никогда не обнимаюсь, потому что таким образом снимается напряжение, а оно может быть полезно для работы».

Испытывает ли он влечение ко мне?

Терапевт может испытывать нежность и даже влечение к клиенту или клиентке, но переход к действию исключается.

«Сексуальные отношения в паре «терапевт и клиент» невозможны, это записано в психотерапевтическом этическом кодексе, — подчеркивает Нифонт Долгополов. — Это положение обеспечивает клиенту полную безопасность: он может свободно проявлять себя и любые свои чувства, не опасаясь при этом злоупотреблений со стороны терапевта. В гештальт-терапии нет запрета на эротические чувства, терапевт может даже флиртовать в ответ на флирт клиента, но все это происходит только в рамках терапевтического процесса».

Если же обратившийся за помощью ведет себя откровенно соблазняюще, то сначала «это иногда может даже польстить, — говорит Ксения Корбут. — Но мы очень внимательны к своим чувствам, анализируем свои переживания и эмоции и понимаем: пациент предлагает нам определенную модель отношений, которая разрушительна для анализа. И тогда наша задача — разобраться, почему это происходит». Очень часто обнаруживается, что люди, которые так себя ведут, выросли со взрослыми, которые обращались с ними лишь как с объектом для своего наслаждения.

Можем ли мы стать друзьями?

Часто дело не в том, что психолог этого не хочет, а в том, что дружба несовместима с психотерапевтической работой.

Нифонт Долгополов категоричен: «Даже когда терапия окончена, нельзя сразу же перейти к приятельству: эта симпатия может быть лишь остатком привязанности, которая возникает в ходе терапии. Другое дело, если встреча происходит по прошествии долгого срока — тогда, уже на другой основе, могут сложиться новые отношения. Но, честно говоря, у меня едва хватает времени встречаться даже со своими старыми друзьями. С клиентами я вижусь гораздо чаще, чем с ними!»

Ксения Корбут добавляет: «Случается, что пациенты идут учиться психоанализу, заканчивают курс, и однажды мы встречаемся как коллеги». Большинство терапевтов избегают встречаться с пациентами вне своего кабинета. Терапия — уникальный опыт, особая связь, которая должна оставаться строго конфиденциальной. И уже на первых встречах клиент и терапевт договариваются о том, как завершатся их отношения.

Что его радует?

«Если пациента волнует, как к нему относится аналитик, и он искренне интересуется этим — значит, он способен открыто говорить о чувствах, которые возникают непосредственно во время терапии, это может быть хорошим признаком!» — считает Ксения Корбут. Наибольшее удовлетворение психотерапевт получает от глубокой работы и новых открытий, которые клиенты делают с его помощью, то есть когда мы обретаем внутреннюю свободу, веру в свои силы, а терапия завершается.

«Приятно слышать: «Вы мне очень помогли», но еще приятнее, когда у клиента есть ощущение, что всего он достиг сам, — признается Инна Хамитова. — Хорошо случайно встретиться с ним через несколько лет, улыбнуться друг другу и понять, что нам не о чем говорить. Это и значит, что терапия была успешной». Ведь ее цель — обретение клиентом независимости и умения самостоятельно решать возникающие проблемы.

Ему не бывает скучно?

Иногда это именно так. «Бывает адски скучно! — восклицает Нифонт Долгополов. — Это происходит, когда клиент избегает разговора о своих переживаниях: рассказывает о себе в третьем лице, словно о постороннем, или заводит речь о ком-то другом. Мне случалось даже пару раз заснуть среди сессии. Но это не значит, что не интересен человек. Скучных людей не бывает — скучным может быть способ их самовыражения. И если я откровенно говорю, что мне скучно, это побуждает клиента вернуться к самому себе, осознать свои чувства. И появляется энергия, а скука исчезает без следа».