«Четверг, 9:30, дождь — копаем яму для праха»: история об одном прощании

Всего на конкурс поступило более 400 текстов, из которых редакция Psychologies.ru выбрала дюжину для публикации на сайте. И сегодня мы хотим поделиться рассказом Маргариты Полонской «Чайка Лариса», посвященный прощанию с бабушкой.

Чайка Лариса

Мне очень неловко перед могильщиком. Из-за нас ему пришлось приехать на работу в выходной, в 9:30 утра, в дождь копать яму для урны с прахом. Сегодня четверг, но все отдыхают — праздник в честь семилетия присоединения Крыма.

Мы с мамой прилетели три дня назад. Были в больнице, два раза в морге, два раза в бюро ритуальных услуг, в ЗАГСе, на кладбище. Я чувствую себя очень взрослой, потому что из морга сообщить о смерти бабушки позвонили мне, а не маме. Еще я заполняла все бумаги в бюро ритуальных услуг, вызывала нам такси, смотрела по картам, куда идти, обнимала маму за плечи, когда она разрыдалась во время прощания с телом бабушки. В моей голове будто есть проект под названием «Похороны», который нужно менеджерить.

Бабушкино имя с греческого означает «Чайка». Она хотела, чтобы ее прах развеяли над морем. Она не хотела гнить в сырой земле. Отец же попросил захоронить урну, чтобы выйти через пять лет из тюрьмы и построить для бабушки фамильный склеп. Мы позвонили в Омск спросить совета у бабушки по маминой линии и маминой сестры — они сказали, что развеивать прах грешно, надо захоронить. Позвонили бабушкиной двоюродной сестре в Читу. И все спрашивали: «А что, отца не отпустили? Неужели его не отпустили на похороны родной матери?» 

Я не могла подвести бабушку. Если бы я была героиней фильма, то солнце засветило бы ярко в нужный момент, и я бы поняла, что поступаю правильно. Но никакой знак ниоткуда не приходил.

Ялтинское кладбище находится в горах. Могильщик ведет нас к ямке среди кипарисов. Вдалеке виднеются горы, туман, море — дух захватывает, что на кладбище может быть так красиво. Могильщик несет пакет с завальцованной урной и лопату, мы с мамой в одинаковых пуховиках Uniqlo плетемся сзади. И я все думаю: в какой момент? В какой момент попросить могильщика вскрыть урну и дать нам отсыпать немного праха в контейнер? Я хотела сделать это аккуратно в газельке, которая везла нас от похоронного бюро, но водитель, казалось, все время следил за нами.

Мы останавливаемся у ямки. Вскрытие урны — это не совсем законно, поэтому я протягиваю могильщику вторую в своей жизни взятку (первая была заведующей бюро ритуальных услуг, чтобы директор кладбища пустил нас на него в выходной день) — бутылку коньяка и стопку свернутых блинов. Объясняю ситуацию: мы захороним только часть праха, а остальную развеем над морем. Он делает два шага назад, оглядывается. Мы с мамой пытаемся вскрыть урну пилочкой для ногтей, но она плотно закрыта — могильщик помогает открыть ее лопатой.

Я благодарю могильщика и рассказываю про фамильный склеп. Он отвечает, что через пять лет прах смешается с землей, а урна разложится. То есть ничего не останется. В голове успевает промелькнуть мысль, что если бы отец не сел второй раз, то бабушка бы не умерла так рано и так быстро. 

Могильщик закапывает урну, втыкает в землю деревянный крест с табличкой и уходит. Кажется, на всем кладбище никого, кроме нас с мамой. Она занимается свежими цветами, которые мы купили бабушке, а я приклеиваю на крест бумажные бабочки — такие были наклеены у бабушки возле зеркала и на холодильнике. Весь крест теперь в этих бабочках. Ни у кого такого нет.

Мы ждем.

Я держу бабушкин телефон в руках.

Мы ждем. Уже 10:30, хотя договаривались, что папа позвонит в 10. 

Может, очередь к телефону?

Идея развеять часть праха ему не понравилась, поэтому я не скажу, что задумала.

Звонок.

Я беру трубку, включаю громкую связь и ставлю беленький бабушкин Samsung на насыпь земли у креста. Папа читает письмо для моей бабушки, своей матери. Могу по пальцам сосчитать, сколько раз в жизни слышала голос отца — он у него мягкий и приятный. Жалкий. Все телефонные разговоры в тюрьме прослушивают. За ним, скорее всего, очередь из других мужчин-заключенных. Папа просит прощения у мамочки. Я сажусь на корточки рядом с телефоном и прячу голову в колени — беззвучно рыдаю. Я очень маленькая.

Что если часть праха — это часть бабушки, а мы будто бы распилили ее на две части? Вдруг одна часть будет искать другую, вдруг ей будет не спокойно там, вдруг она станет Чайкой без одного крыла и не сможет взлететь? Это все из-за меня и из-за папы. И из-за того, что никто-никто-никто не мог сказать мне, как сделать правильно. 

Позади нас горы и море, скоро зацветут вишневые деревья. Весна в Ялте прекрасна. Папа дочитывает письмо. Мы прощаемся.

Идем на остановку. У мамы в пакете с ручками — урна с частью бабушкиного праха. Я замечаю рядом со входом на кладбище крупные черные ягоды, которые никогда в жизни не видела. Долго ждем маршрутку. Я чувствую, что маме некомфортно носить в пакете прах.

Мы едем на набережную. Знаете это самое популярное туристическое место в Ялте: кафе, уличные музыканты, фаер-шоу, тир, прогулки на теплоходе, рядом пляж? Вот туда мы приехали и вышли на пирс рядом с рестораном в виде древнегреческого корабля. В маршрутке я читала такой отзыв на него: «Ресторан в виде древнегреческого корабля возвышается над набережной, внизу рокочут волны — особенно шум усиливается во время шторма. Кажется, что плывешь на древнем корабле в неведомые страны. Если не считать дорогих цен, то это место для настоящих романтиков».

Рядом с этим рестораном был пляж, на который мы с бабушкой ходили купаться, когда меня маленькую привозили к ней на все лето. Мы звали тот пляж лужей, потому что он был маленьким. Сейчас от него осталась только небольшая насыпь рядом с рестораном-кораблем. Мы достаем контейнер из пакета. Я открываю крышку и выбрасываю прах в море. Он разлетается за секунду — буквально плюхается в воду и исчезает. 

На пирсе рядом с рестораном кричат чайки. Снова звонит папа. Мы говорим, что сейчас пойдем в кафе помянуть бабушку. Хорошо. Он обещает позвонить вечером.