«Из бодипозитива — в мракобесие»: эксперты о пищевом поведении современного человека

Когда я пишу в своем телеграм-канале, что ограничения нужны, люди воспринимают это негативно. Им удобнее позиция «Я люблю свое тело таким». Меня в соцсетях часто обвиняют, что я не люблю толстых. Пишут: «Мы счастливы, что едим булки. А ты — несчастная и глупая со своими ограничениями».

Ольга Тонкова-Кузнецова: Из бодипозитива сделали такое же мракобесие, как из детоксов и бездумного увлечения БАДами. Все хорошо в меру, а мы бросаемся из ограничений во вседозволенность. Не надо путать ее со свободой. Свобода — это осознанная необходимость, когда человек выбирает из всего, что предлагают, то, что позволяет ему оставаться здоровым и активным.

Мария: Мы живем в XXI веке, но большая часть производимых сегодня продуктов наносит вред организму. А ведь мы заложники советской системы питания, построенной на задаче вырастить после многих лет голода здоровое поколение детей, — нас пичкали жирным и сладким и радовались, когда мы просили добавки.

Ольга: Важно развивать критическое мышление, эмоциональную грамотность и повышать осведомленность в вопросах укрепления здоровья. Бодипозитив в классическом понимании — про принятие себя, и это классно. Но если лишний вес эмоционально и физиологически некомфортен для человека, а он не осознает проблему или не готов ее признать, тогда у нас получается «бодипозитив» в кавычках.

Анетта: Само противопоставление худых полным создает сильное противостояние и даже вызывает агрессию, особенно у полных людей, которые ощущают себя отверг­нутыми. Враждебность среды, внутренний дискомфорт, одиночество и пустота, неудовлетворенная потребность в контактах с другими людьми и принятии — это и есть главные причины переедания. Еда — это то, что позволяет гарантированно получить положительные эмоции недорогим способом.

Исследуя копинг-стратегии женщин, склонных к перееданию, мы поймем, что они часто диссоциированы от своего тела, наполнены тревогами и страхами. Они боятся разбираться в своей жизни, потому что внутри них живет Карающий Критик, который грозит наказанием за каждую оплошность.

Часто проблемы уходят в глубокое детство, когда мама не была в состоянии распознать истинные потребности ребенка, все проблемы пыталась решить кормлением грудью. Неважно, что с ним было — колики, страх, слишком холодно или жарко. Как только он начинал плакать, она бежала его кормить. А позже, когда ребенок хотел быть услышанным, от него откупались сладостями. И он вырос с четкой поведенческой стратегией: когда тебе некомфортно, загляни в холодильник. Изменить то, что заложено настолько глубоко, сложно, но можно.

Но и принимать советы от стройной, спортивной барышни вроде тебя, Маша, им сложно, они не готовы, поэтому сразу идут в атаку. А потом — поесть. Нужна тонкая, долгая работа, чтобы поправить проблемы с пищевым поведением. С психологом, психоаналитиком, психиатром, потому что та же самая анорексия — серьезное заболевание.

Мария: Однажды я сделала пост на тему «Что я не ем». Меня поразил шквал агрессии, который я получила в ответ. Люди спрашивали: «А что ты тогда ешь и зачем вообще живешь?» Хотя, если разобраться, мало кто каждый день ест пиццу, бургеры, пасту, пирожные. Я имела в виду, что у меня этого нет в ежедневном рационе. В ресторане я не буду закатывать истерики, если мне принесут пирожное. Но дома мне и в голову не придет съесть его на ночь.

Николай Яковлев: А мне понятно, откуда такая реакция. Здесь, за круглым столом, собрались красивые женщины, по которым видно, что они купаются в любви. А пища, как сказала Анетта, — простейший способ заменить любовь. С самой первой еды — материнского молока, с самой первой любви — отношений с матерью. Вы напоминаете людям, чего они лишены, что вынуждены заменять. И тем самым вызываете ярость, ненависть, зависть — кошмарные вещи, которые они направляют на тех, кто позволяет себе быть любимым.

Анетта: Когда мы заявляем: «я это не ем», и говорим это категорично, эмоционально, то подписчики могут воспринять это как выделение себя в особую категорию. Что они будут делать? Выбор невелик: или смириться, или атаковать. Ты, Маша, живешь в светском окружении, а продукты твоего запретного списка — это повседневная еда простых людей, которые хотят объем побольше, а цену поменьше. И эти люди перенаправляют сюда еще и социальную зависть. Я как раз пишу диссертацию на тему хейта в соцсетях.

Мария: Прости, Анетта, но основная моя еда — гречневая каша с отварной курицей. Сложно представить, кому это недоступно. У меня непросто складывались отношения с едой, потому что я выросла в семье, где было принято ею наслаждаться.

Я привыкла думать, что прекрасный мир — это мир, в котором можно получить какой-нибудь деликатес. Но недавно я пошла с молодым поколением в кафе и пыталась уговорить их попробовать омаров. А они в ответ: «Мы не голодные». При чем тут голод, это же омары! У меня пищевой триггер срабатывает, как бы я ни следила за питанием. Попробовать что-то вкусное и необычное — соблазн непреодолимый.

Если они не голодные, они есть не будут. У них преклонения перед едой вообще нет. Более того, новое поколение пытается говорить о том, что есть полезно, а что нет. У нас этого вообще в голове не было в детстве, с нами никто о полезности еды не говорил. В школе мы с упоением готовили торт «Муравейник», где все заливалось вареной сгущенкой с сахаром.

Ольга: Ну нет, Маша, все же это была праздничная еда — не на каждый день.

Мария: Да, но лишь потому что это было не всем доступно… Ресторанная индустрия тоже сейчас меняется. Владимир Мухин, один из лучших шеф-поваров России, которого я считаю учителем и единомышленником, говорит, что еда должна быть лекарством.

Мне интересно, как отношение к еде будет меняться дальше. Мы уже отчасти испорченный товар, который приходится теперь психологам чинить. Но нынешних детей надо учить по-другому относиться к еде. Я верю, что человек будущего — подтянутый, спортивный, активный, следящий за собой, уважающий свой организм.

Еще радует новое поколение «бабушек» — таких как Дженнифер Лопес или Света Бондарчук, которым за 50. И мужчин, что в этом возрасте идут на Iron Man и участвуют в триатлонах, — все больше людей хочет прийти к старости здоровыми. Лишний вес не входит в их установку, потому что провоцирует заболевания.

Ольга: Для меня это не про страх смерти, а про наполнение жизни смыслом. Моему мужу 55 лет, он занимается спортом, я тоже приобщилась с удовольствием. Но «Я — это не только мое тело» — очень важная мысль, понимание, осознание которой может быть своеобразной «страховкой» от нарушений и расстройств пищевого поведения, так как в основе большинства РПП лежит, как сказано у Кристофера Фейрберна, особая «базовая патология» — сверхценность фигуры и веса и контроля над ним. Я бы сказала, что тело — это одна из наших «составляющих».

Здесь вспоминается определение здоровья, данное ВОЗ: «Здоровье — это состояние полного телесного, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и повреждений». Если мы будем формировать и пищевое поведение из принципа здоровья, тогда можно говорить о здоровом будущем. Меня часто спрашивают, все ли мы подвержены риску развития РПП или есть группы риска. Ответ неутешительный: да, все.

Например, в группе риска по эмоциогенному пищевому поведению оказываются женщины после родов. Им бывает сложно соблюдать баланс и за заботой о ребенке успевать заботиться о себе. Также в группе риска люди с различными психическими заболеваниями, например БАР или пограничное расстройство личности.

Если мы не научились проживать эмоции, мы их будем «пережевывать». Важно помогать людям развивать копинг-стратегии. Например, если еда = удовольствие, необходимо расширять круг удовольствий, чтобы она отошла на второй план. Например, в моей жизни кроме нее есть муж, любовь, спорт, общение, любимая работа.

Николай: Важный вопрос круглого стола: что можно посоветовать человеку, чтобы он сам мог справиться, не срывался? Мои анализанты часто начинают с погружения в поддерживающую, нетоксичную социальную среду, с чтения адекватных журналов и блогов.

Анетта: У меня есть личная история, как справиться. Мне было 30 лет, я тяжело болела, постоянно жила в тревоге. Поправилась — и от лекарств, и от заедания дискомфорта. Чтобы уменьшить острое влечение заедать, я вела дневник эмоций. Выписывала ситуации, попадая в которые шла к холодильнику. Я поняла, что, возвращаясь домой голодная или нет, — я сразу шла есть. Еда вечером символизировала для меня отдых. Я не отказалась от ужина, но сделала из еды приятный и упорядоченный ритуал. Перестала кушать там, где есть аттракторы (телевизор, например), научила себя жевать медленно. И понемногу справилась с эмоциогенным перееданием.

Мария: А я заметила, что некоторые вещи у меня не получаются, потому что мне и так хорошо. Если настоящей потребности работать на поставленную цель нет, то и усилия прилагаются абы как. У меня вся семья полная. Как только я чуть теряю форму, я вижу, какой могла бы стать, если бы не следила за собой. Я себе толстушкой не нравлюсь. У меня есть страх — сильный мотиватор. Я была бы рада, если бы моя мотивация была иной. И отчасти завидую людям, которые не так сильно парятся, потому что у них нет этого страха.

Николай: Кстати, страх — не такой уж плохой мотиватор. Страх выступает как защитный механизм, помогает удержаться от опасности, помогает выжить. Но, как и любой защитный механизм, когда он работает хорошо и «правильно» — все в порядке, но он может принимать патологические формы, и тут уже нет ничего хорошего.

Ольга: Есть мотивация «от», а есть — «к». «От» — когда мы хотим от чего-то избавиться, но у нас нет четкой цели. То, о чем говорила Мария, это «к» — к чему я хочу прийти.

Мария: Я все чаще чувствую, что еда меня не соблазняет. Это большое внутреннее достижение, но заслуга не моя. Чьи-то публикации, посты, статьи вовремя сформировали в сознании запретные зоны — туда я не хожу, мне там будет плохо.

Ольга: Многое зависит от того, на какой из пяти стадий готовности к изменениям (по Джеймсу Прохазке) находится человек, когда признает, что проблема существует. Многие доходят до третьей стадии — «решимости», но не заходят в четвертую — «действие», и пятую — «поддержание».

На сессиях иногда вижу, что у постройневших женщин в семье начинает кто-то болеть, муж «подкладывает тортики». Общество, обиженное, что вы включили «эгоизм» и уделяете больше времени себе, или выдворяет вас, или тянет обратно, или пытается меняться вместе с вами.

Мария: У меня был опыт, когда мой партнер похудел на 40 кг. Я пережила кризис, потому что выходила замуж за одного мужчину, а получила другого — с другими привычками и устоями. Я адаптировалась, тоже похудела, стала вегетарианкой. Но сразу забросила вегетарианство, как только мы расстались.

Николай: В психотерапии есть рекомендация — когда один из пары идет в анализ, то второму тоже лучше это сделать, иначе велика вероятность расставания. Фундаментальные изменения, которые происходят в аналитическом процессе, приводят к катастрофическому напряжению внутри пары, если происходят только с одним человеком.

Ольга: Иногда втягивание человека в перемены происходит гладко и удачно. Я до 35 лет почти не занималась спортом. Но когда увидела, какой кайф испытывает от спорта муж, мне стало любопытно. «Ребенок» внутри вас должен захотеть что-то изменить и привнести в вашу жизнь.

Мария: Я мечтаю, чтобы человек будущего воспринимал спорт как такую же безусловную необходимость, как чистка зубов. Живем мы теперь долго, соответственно, у нас другие требования к жизни. Мы хотим не дряхлеть к 50 годам, как наши предки, а, как Дженнифер Лопес, крутиться на шесте!