Недавно меня попросили назвать самый счастливый момент в жизни, и я вспомнила: еду на машине с подмосковного аэродрома и звоню в Курскую область: «Мама, это так круто!» Меня захлестывают эмоции, ведь я только что первый раз сидела в кабине самолета... Шел 2014 год, с бизнесом возникли проблемы, и все мои мысли были об этом. Но когда мы возвращались на землю, я понимала, что 40 минут в небе были просто как чистый лист бумаги. Я спросила инструктора — как это могло произойти? «Когда ты в небе, оставляешь все свои проблемы на земле», — объяснил он. Ради нескольких минут свободного падения, когда не существует земных забот, мои друзья-парашютисты поднимаются на несколько тысяч метров в небо. Вот и я после первого полета будто заново родилась.
Через полгода уже забыла, что значит не знать, чем занять себя в Москве в выходные, где на тот момент — при всей общительности — настоящих друзей у меня не было. В одну из суббот моей первой аэродромной зимы я осталась дома — и уже утром в воскресенье вскочила в машину и рванула к самолетам: как можно сидеть в квартире? Кому-то это покажется странным: ехать из Москвы три с половиной часа до аэродрома и столько же обратно ради того, чтобы полчаса провести в небе. Но тот, кто хоть однажды побывал там, меня поймет.
А началось все с яхтинга. Мне 23 года. Я энергичная, наглая, азартная. К тому моменту уже поработала пиарщицей в нескольких крупных фирмах и масштабных политических проектах, создала собственную компанию, даже входила в президентский пул. И вот однажды звонит мой коллега Сергей: у него в Хорватии зафрахтована яхта, но у всей команды украли паспорта, они в море не выйдут. Нужна замена: «Бери подружку или друга и приезжай!» А я что? Молодая и безбашенная. Подумаешь — яхта, разве не справлюсь? Даже несмотря на один нюанс...
Через неделю мы заканчиваем поход, я уезжаю обратно: глаза бы мои твою яхту больше не видели! А через два месяца я на курсах яхтинга
Сергей не знал, а я и не думала говорить, что у меня в ноге протез. Снаружи нога почти как у всех, только приглядевшись, можно рассмотреть шрамы, которые я замаскировала яркими татушками. В 15 лет мне поставили диагноз — рак. Была операция, и почти все внутри ноги вынули. Полгода регулярных химиотерапий в Москве, куда меня привозили из нашей Суджи, что в Курской области. Кроме обычных побочек зрение упало почти до минус пяти. У меня 11-й класс, я полгода не училась. Возвращаюсь с очередной химии домой на зимние каникулы, беру учебники и наверстываю все, что пропустила. Сдаю экзамены на «отлично» и поступаю в Курский институт менеджмента, экономики и бизнеса. Я не хотела быть серой Катей Пушкаревой, героиней сериала, который тогда шел по телевизору. И создала факультетскую команду КВН, стала ее капитаном, участвовала во всех спортивных играх.
Поначалу было заметно, что у меня что-то не так с ногой, — я не сразу научилась ходить, падала, спотыкалась. Постепенно привыкла. Мои ухажеры (недостатка в них не было — я любвеобильная) не обращали внимания на изъян, несмотря на мои страхи. Мама написала мне в одном письме: «Можно жить ярко и быстро сгореть, а можно жить спокойно и медленно тлеть». Эту фразу я помню до сих пор. Я точно не хотела тлеть! И жадно хватала все: общение, компании, тусовки, любовь, учебу, работу. Диплом я, курская девчонка, получала, уже живя в Москве, в статусе пиарщицы крупной корпорации.
...И вот я со своей «особенной» ногой на яхте. Два дня штормит, подруга покупает билет и улетает в Москву. Мы с Сергеем, который вдвое меня старше, остаемся одни. У меня «золотой» характер, у него — не слаще, но никуда с подводной лодки не денешься. Это был мой первый опыт того, как уживаться с людьми, когда нужно во что бы то ни стало находить общий язык. Через неделю мы заканчиваем поход, я, «наевшись» общества Сергея и бешеных нагрузок, уезжаю обратно: глаза бы мои твою яхту больше не видели! А через два месяца я на курсах яхтинга. И вот как-то встречаю Сергея, а он… уже летает. «Как, когда? Я за тобой не успеваю!» — говорю. И, конечно, начинаю выяснять, где этому учат. Так я оказываюсь на том самом аэродроме, откуда я потом буду звонить маме. К слову, я боялась высоты и хотела преодолеть страх. Восемь месяцев отучилась в школе пилотирования. Когда иностранные коллеги спрашивают меня, на каком самолете летала, с гордостью говорю, что на «Як-18Т». И они присвистывают с удивлением: мол, тебе теперь никакой борт не страшен. Это самый сложный самолет. Сложнее для меня, пожалуй, только «Ан-2». Где бы я ни оказывалась, везде нахожу аэродром. Летала в Беларуси, США, Германии, Италии...
Авиация учит мыслить иначе, чем в обычной жизни: молниеносно принимать решения, выстраивать запасные варианты
Но не все было гладко. Когда настало время пройти медкомиссию, чтобы допустили до полетов, я позвонила в главную контору, и там сказали, что прав мне не видать. Я пришла на комиссию уровнем пониже и сказала: «Слушайте, я хожу, прыгаю, бегаю, танцую! Что еще вам надо?» Хирург, дай Бог ему здоровья, выложил передо мной ворох документов и успокоил, что, если разобраться, я имею право летать. И допуск мне дали.
Вот уже четыре года как я пропадаю, нет — живу! — на аэродроме. Там же я встретила Дмитрия Сухарева, который стал моим близким человеком, товарищем, инструктором и бесповоротно влюбил в небо. То, чему он меня учил, относилось не только к пилотированию, но и к жизни («Наташа, нежнее, мягче, не дергай»). Как-то он рассказал мне сон, в котором я показываю на «Яке» вертолетную «рюмочку». При чем здесь вертолеты, я ж на самолетах летаю, подумала тогда я. Звоню в компанию, которая учит управлять вертолетами: курс стоит полтора миллиона. «А попроще есть? Мне надо узнать, что такое рюмочка». — «Есть программа «Почувствуй себя пилотом». Приезжаю, мне говорят: забудь все, что знала про самолеты, потому что это вертолеты! Прохожу программу и понимаю, что до «рюмочки» далеко. Надо заработать полтора миллиона на курс. Что я и сделала. Вертолеты мне понравились больше: они дают больше свободы, чем самолеты. Что бы ни происходило, даже когда у меня начались проблемы с бизнесом, я находила возможность полетать.
В конце августа 2017-го я отправилась в США на сбор, а Дима остался на праздник «Ан-2», где должен был показывать фигуры пилотажа. 2 сентября пришло СМС: «Наташа. Дима все» — и видео, где засняли, как после петли Нестерова Димин самолет разбивается и сгорает. Если бы я в тот момент оказалась на аэродроме и видела все своими глазами, я бы не села за штурвал больше никогда, это точно. Я долго и не могла этого сделать. Но друзья сказали: «В память о Диме не бросай». И я снова начала летать.
Авиация учит мыслить иначе, чем в обычной жизни: молниеносно принимать решения, выстраивать запасные варианты, даже если ты просто едешь в кафе поесть крабов. Она учит концентрироваться на важном. Авиация — сканер, она позволяет видеть человека насквозь. На земле ты делишь людей на много категорий, а там, в небе, только на две: подлые и не подлые, остальные особенности характера не важны. Неподходящий народ быстро отсеивается. Небо дарит не только то неповторимое, невозможное нигде больше ощущение «чистого белого листа», но и друзей. Это особое братство, настоящая семья. И что бы ни случилось, я знаю — там мне всегда помогут. Если я вдруг пропаду из эфира, первый, кто мне постучит или позвонит, будет авиатор: где ты? Что с тобой?
