Я училась в казанской школе-пансионате для одаренных детей — программированию, языкам, ездила на олимпиады. В 10 классе мне стало плохо: заболело в груди, не было сил заниматься. Как будто в груди дыра, трудно дышать и думать. Я ходила к психологу, но она не поняла, насколько все серьезно, даже не заметила порезы у меня на руках. Когда я резала себя, боль как будто высвобождалась, и становилось чуть легче. В таком состоянии я провела весь 11 класс. Но, несмотря на это, сдала ЕГЭ и поступила в петербургский Политех.
Через год мне опять стало так невыносимо плохо, что я не выдержала и написала маме. Она приехала и целый месяц была рядом, кормила, поила, любила, заботилась. А я сдала сессию, и вдруг настроение изменилось: уныния как не бывало. Наоборот, я почувствовала сильнейший подъем, возбуждение: мне срочно надо отсюда бежать! Забрала документы, уехала в Москву и поступила в Бауманский университет. Вскоре я влюбилась, но радость ушла, мне снова стало тоскливо и тяжко.
Все это время я не думала, что со мной что-то не так, считала, что у меня просто расширенный эмоциональный диапазон
Со школы я вела дневник, описывала свое состояние и пыталась понять, почему мне плохо. Ведь в детстве я была счастлива. Я хорошо помнила эти ощущения и мечтала их вернуть. И вот я составила список всего, чего мне не хватает, от «хочу денег, чтобы жить в комфорте» до «не хочу скучать по членам моей семьи, которые разбросаны по всему миру». Я думала: как только научусь все это добывать — деньги, друзей, классные отношения, я стану по-настоящему счастливой. И действительно, в периоды подъема (от двух недель до полугода) я достигала этой полноты жизни, чувствовала вдохновение, азарт. Но потом теряла.
Я подумала: наверное, дело в том, что мне хочется ребенка, — и забеременела от своего парня. Мне было 19, когда родилась Вера. Я бросила учебу, стала работать программистом-фрилансером. Вскоре мы с ее отцом поженились. Прошло два года, и во время очередного приступа эйфории я решила: заслуживаю большего. Не хочу стабильных отношений, хочу острых, крутых. Хочу делать свой бизнес, поменять жизнь, уехать. Мы с мужем хорошо друг к другу относились, но мне не хватало в нем духа авантюризма. Хотелось взрыва эмоций. Я развелась и вернулась в Петербург.
Сейчас мне неловко из-за того, с какой легкостью я вычеркнула его из жизни, но тогда я этого не понимала. За те полгода, что длилась эйфория, я открыла свое дело, онлайн-кондитерскую. Успех позволил мне вычеркнуть важные пункты из списка: я нашла работу мечты, переехала в любимый город. Наняла дочери прекрасную няню, но и вместе мы проводили много времени.
Все это время я не думала, что со мной что-то не так, считала, что у меня просто расширенный эмоциональный диапазон. Я ощущала такой восторг от работы или от выставки картин, какой испытывают, наверное, те, кто принимает психостимуляторы. Я считала себя человеком с большим вкусом к жизни, суперактивным и способным на глубокие переживания. Просто иногда этот человек чувствует себя настолько плохо, что перестает есть, мыться, лежит лицом к стене и плачет. Конечно, и мама, и дочь расстраивались в такие периоды, но не знали, как помочь, и я не знала. Жила как на американских горках, от зашкаливающей эйфории до полного отчаяния. И мне так хотелось отдохнуть от этих перепадов. Просто лечь и заснуть.
Однажды после четырех суток без сна меня осенило: я ведь смогу заснуть, если умру. Составила список дел на последний вечер жизни, все их переделала, но тут мне позвонил друг. Он понял, что со мной что-то не так, сразу приехал. И не отходил всю ночь. А наутро я позвонила маме и попросила ее побыть со мной. Это была самая страшная депрессия в моей жизни. Я вставала, только чтобы дойти до туалета, и то по стенке. Упало зрение, все было как в тумане, желудок не принимал еду.
То, чем я в себе гордилась — яркость переживаний, озарения, активность, — оказалось болезнью
Дочь страдала и замкнулась в себе. А мне казалось, что это просто нервный срыв: я работала два года без выходных, отдохну, и завтра станет лучше. Но ничего подобного. Я поймала себя на мысли: «Возможно, мне вообще не станет лучше. Может быть, это конец». И когда я смирилась с этим, пошла на поправку.
К 23 годам у меня была интересная работа, я вошла в зону экономического комфорта, мама переехала в Петербург и поселилась рядом. Наконец, я встретила мужчину мечты — мы с Даней познакомились через полгода после того эпизода. А потом опять резко стало плохо. Два месяца я ничего не делала, и меня уволили. Даня заметил: «Слушай, с тобой что-то происходит. Ты громко кричишь, странно реагируешь. И вообще, явно что-то не так». Тогда я поняла: мне нужна помощь. Я пошла к психотерапевту и все про себя рассказала, про порезы, психозы и мысли о смерти. Она направила меня к психиатру. И тот поставил диагноз: биполярное аффективное расстройство (БАР).
«Я спрашиваю, чем помочь»
Данис, жених Сании
Когда Сании поставили диагноз, мне стало страшно, это правда. Нужно было это как-то переварить. Я подумал и решил: БАР не приговор и не повод стать ближе. Это просто одна из многих задач, которые любым парам приходится решать. Мы все обсудили, чтобы не осталось неясностей. Заранее договорились о том, чего Сания ждет от меня в острые периоды — чтобы я оставил ее в покое или посочувствовал, закрыл доступ к общим деньгам или деликатно напомнил: «остановись». Еще мне важно, чтобы Сания давала понять: сейчас я очень грустная не потому, что ты съел последнюю картошку фри, а потому, что у меня депрессия, и ты не виноват. Я научился не переживать за то, что я не в состоянии контролировать. Когда я не знаю, чем помочь, я просто спрашиваю напрямую. Конечно, привыкнуть к внезапным перепадам настроения невозможно — резкость или вспышки гнева Сании меня задевают. Когда я понимаю причину, мне становится легче, но первую реакцию невозможно заблокировать. Я просто держу в голове: такое может случиться. Кстати, Сания всегда потом извиняется за свои вспышки, и я очень ценю это.
Это был удар. Получается, то, чем я в себе гордилась — яркость переживаний, озарения, активность, — оказалось болезнью. И непонятно, где заканчиваюсь я и начинается она. Мы навсегда в связке. Вот это особенно тяжело было принять — что я буду болеть до конца жизни. БАР связано с нарушениями биохимии мозга. И пока неизлечимо: врачи научились только купировать симптомы, лекарства подбирают индивидуально, это трудно и долго.
Меня одолевали страхи, что я не смогу работать и меня снова уволят, что от лекарств будет хуже и я не справлюсь. А больше всего я боялась, что наши с Даней отношения не сложатся и он уйдет, а я не хотела его потерять. Но именно этот страх помог мне выдержать подбор фармакологии до конца.
И мне повезло: через полгода проб и ошибок я нашла подходящее лекарство и стала чувствовать себя нормально. Помню, у нас с Даней тогда произошла размолвка. Мне было грустно, но я не мучилась из-за ссоры. Это было так непривычно, так удивительно. Насколько же легко оказалось жить без американских горок: ты со всем можешь справиться! Только задним числом я осознала, что прежняя жизнь напоминала жесткую компьютерную игру: вокруг зомби, у тебя два патрона, и нужно биться до смерти, чтобы выжить. Оказалось, что все гораздо проще.
Я не скучаю по эйфории. Она дарит невероятные эмоции, но лишает инстинкта самосохранения. В такие периоды меня два раза сбивали машины, потому что я переходила дорогу не глядя, море было по колено. В этом состоянии легко решить, что ты выйдешь в окно и полетишь птицей. Сейчас слабые перепады настроения у меня остались, но я лучше их контролирую. И меньше выплескиваю на близких свои эмоции. Раньше Вера переживала, думала, что причина моего расстройства в ней, что она плохая. Теперь я чаще говорю: «Я тебя люблю, ты самый лучший ребенок, и ты не виновата, просто я устала, это из-за болезни. Это пройдет через неделю, не обращай внимания».
С ремиссией ко мне пришла уверенность, что все будет хорошо. Помните, Дамблдор говорил Гарри Поттеру: неважно, кем ты родился, важно, кем ты стал. Когда получила диагноз, мне казалось, что болезнь меня характеризует. Что я плохая, ущербная. А все вокруг здоровые, нормальные. Но диагноз — это просто одно из жизненных обстоятельств. Меня характеризует то, как я это прохожу, как справляюсь.
