Как давно вы писали любимому человеку? Пожалуй, сейчас это стало привилегией избранных, роскошью в эпоху сверхскоростных средств коммуникации. Найти уединенное место, собраться с мыслями. Всеми чувствами устремиться к тому, кто когда-то вошел в нашу жизнь и ее преобразил. Выбрать именно те слова, которые смогут передать глубину и силу переживаний…
Любовь освещает жизнь и просвещает нас самих. В ее свете мы видим себя бесконечно более отчетливо и ясно, чем прежде. Мы становимся самими собой. Быть может, потому мы так и мечтаем о ней и к ней стремимся — чтобы встретиться со своим истинным «Я».
Письмо — есть ли на свете лучший способ размышлять о любви? Такие письма носят с собой или хранят в потайном ящике стола. Их достают, читают и перечитывают. Порой достаточно просто взглянуть на конверт, надписанный знакомой рукой, чтобы мгновенно ощутить нежность, желание, любовь...
Известные литераторы написали своим возлюбленным. И оказалось, что это нелегкая задача даже для тех, кого принято называть мастерами слова, — получилось не у всех. Кто-то предложил эссе, отвлеченные размышления об истории и природе этого чувства. Кто-то начал письмо о любви, но оно превратилось в рассказ об обидах.
Писатели Анна Аркатова, Мария Трауб, Дмитрий Стахов, Анатолий Королев и Андрей Рубанов отважились рассказать о самом сокровенном.
Пять писем, пять судеб, пять историй любви. Публикуя эти письма, мы надеемся, что они вдохновят и вас. Может быть, тот, кто молчал о своем чувстве, найдет слова, чтобы сказать о нем. А тот, кто сомневался: «Да существует ли она на самом деле?» — убедится: да, существует.
«Я опоздал на пять лет и не имею права сказать тебе «здравствуй»
«Свое признание я начну со слова «прощай». Потому что опоздал на пять лет и не имею права сказать тебе «здравствуй». Тем более что еще не знаю, твоя ли тень видна за окном, за тонкой шторой, и кому принадлежит склоненный к ней мужской профиль.
Я сделал все как тогда: заказал в отеле номер 32 на пятом этаже, зная, что именно он выходит прямо на окна твоей квартиры. Короткая марсельская улочка так узка, что с моего балкончика можно при желании дотянуться кончиком мужского зонта до ажурной ограды знакомой лоджии, где мы когда-то стояли обнявшись в тишине теплой французской ночи, полной звезд и аромата горячей пекарни... Под утро там, в полуподвале, начинали выпекать хлеб. А потом приезжал уютный пикап, куда — шумно — загружали бумажные мешки с горячими багетами. И сну наступал конец.
Почему же спустя столько лет я жду, когда отпрянет легкая штора на заветном окне и я смогу убедиться, что это ты?
Мне казалось, что я всего лишь в путах дорожного приключения, что случайная встреча в проливной дождь и мой зонтик, который я раскрыл любезно над мокрой черной головкой и твоим промокшим рыжим щенком на руках, а затем бег с незнакомкой в одну и ту же сторону — я к отелю, а ты к дому напротив отеля — утром забудется, как веселое и страстное приключение, что твои слезы неделей позже в аэропорту — не более чем дань ритуалу прощания.
Я не поверил твоему горячему шепоту: «Это серьезно», мне показалась смешной еще одна южная история про даму с собачкой, но… но почему же тогда спустя столько лет я прячусь в складках тяжелой гардины и жду, когда отпрянет легкая штора на заветном окне и я смогу убедиться, что — это ты?
И вот штора отдернута, дверь на балкон открыта, на лоджию стремглав выбегает лохматая собака, а за ней черноголовая девочка в белой ночной рубашке, а за ними спешат твои руки, твое озабоченное лицо, и через минуту лоджия снова пуста, свет в твоей спальне гаснет, зато загорается розовым светом матовое стекло ванной комнаты, расписанное голубыми ирисами… Больше смотреть и подглядывать нет мочи.
Р. S. Я оставлю это письмо на столике у окна, пусть утром его выбросит в корзину для мусора горничная, когда начнет убирать номер после уехавшего клиента. Она не читает по-русски. Как и ты».
Это письмо — глава из романа, который пока не написан.
«Ты не побоялся изменить, сломать свою жизнь, чтобы дать мне мою»
«Если бы не было тебя, не было бы меня. Это правда. Говорят, что один всегда любит сильнее другого. Наверное, много лет назад так и было. Ты любил меня сильнее. Ты не побоялся изменить, перевернуть, сломать свою жизнь, чтобы дать мне мою. На всех фотографиях тех лет ты невольным жестом держишь меня за руку, за локоть, за талию. Мертвой хваткой. Так, как будто я могу исчезнуть, а ты боишься меня потерять.
Потом родился наш сын, и на фотографиях ты уже его держишь мертвой хваткой, будто не веря в то, что он у нас есть. А меня… Как будто заслоняешь ладонью. Оберегаешь. Руками создаешь защиту, территорию абсолютной любви. Теперь у нас есть дочь, и ты счастлив и спокоен только тогда, когда мы сидим все вместе в одной комнате, на диване. Сын сложил на тебя длинные нескладные ноги подростка, малышка-дочка положила тебе на живот голову, а я приткнулась сбоку.
Это больше. Это дыхание в унисон, радости в квадрате и боль, которую делишь напополам. Это — семья
У тебя уже не хватает рук, чтобы нас всех обнять, и тебе бывает страшно, что ты не можешь быть с каждым из нас каждую минуту. Теперь я тебя люблю сильнее. Я выросла и стала ценить, понимать, видеть то, что раньше принимала как должное. Теперь уже мне хочется тебя защитить, дать тебе силы, отдать себя всю. Я не знаю, как это сделать. Я могу только накормить, послушать, воспитать детей, построить дом, в который тебе хотелось бы возвращаться, просто быть рядом.
Ты и дети — моя жизнь. И другой мне не нужно. Я тебя люблю. Хотя нет, это не любовь. Это больше. Это дыхание в унисон, радости в квадрате и боль, которую делишь напополам. Это — семья».
«Говоря о любви, я всегда опасаюсь, что люблю недостаточно»
«Извини, я, как обычно, начну издалека. И о том, что ты знаешь сама… Наверное, в каждом существует некий запас любовей. Конечно, найдутся и такие, кто просто к любви не способен. Впрочем, тут дело в оптике. Или в точности определений. Или в несовпадении неких, очень индивидуальных, шкал.
«Я никого не люблю!» — говорят те, кто, скорее всего, любовью переполнен. Возможно — любовью тяжелой, опасной. Говорящие «Меня никто не любит!» или лукавят, или не столкнулись еще с этим удивительным явлением, в котором желания давать, конечно же, больше, чем брать. С тем, что вряд ли среди людей найдется такой или такая, к кому бы кто-то не испытывал любви. Помню, как эта мысль, выраженная в пьесе Олби «Баллада о невеселом кабачке», меня, подростка, сидевшего на откидном кресле в старом еще здании театра «Современник», потрясла.
И меня мучает, что я не все сделал для подтверждения своей любви. Окрыляет — время есть!
Мне и тогда, и позже было очень сложно говорить о чувствах. Проще — о желаниях. Но, встретив тебя, я ощутил надежду, что постепенно обрету способность не только свои чувства описать, но и, говоря о них, найду понимание и чувство ответное. Так и случилось. Хотя слова мне и теперь по большей части кажутся свернутым действием, а не образами. Поэтому, говоря о любви, я всегда опасаюсь, что люблю недостаточно. Что взял больше, чем дал.
Но люблю в тебе все. Все достоинства, а больше их — недостатки. Ты же полюбила меня именно за них. Я знаю! И меня мучает, что я не все сделал для подтверждения своей любви. Окрыляет — время есть! И потом — если сделать «все», любовь уйдет, исчезнет, растворится, а любовный раствор — медленный яд. Если бы я не любил тебя, то любил бы другую. При одном условии — если бы ты никогда не существовала».
«Любовь — это сбережение друг друга»
«Вчера ты позвонила из своего далека, и мы опять говорили о любви. Мы женаты девятнадцать лет, поэтому разговор о любви начался как бытовой, скучный обмен новостями. Я сказал, что твоя мама — а моя, соответственно, теща — редко звонит и почти не появляется в доме зятя, не видит внука и вообще самоустранилась. У нее своя жизнь, весьма бурная, кстати… Ты грустно вздохнула и призналась, что тебе неловко или даже стыдно за свою маму.
Но мы говорили не о стыде или маме, но о любви, а любовь — это сбережение друг друга, и я, услышав твой вздох, засмеялся со всей возможной веселостью. Напомнил, что твоя мать однажды выставила за порог твоего отца и повторно вышла замуж, а вскоре родился второй ребенок, и ты — в то время бойкая старшеклассница — стала считать месяцы, оставшиеся до совершеннолетия.
Не греши на маму, любимая. Мама уже сделала все, что могла. Была бы другая мама — был бы другой муж
Мать, отчим, сводный брат — всем было не до тебя. Когда ты вышла на дорогу в поисках такси, тебе было семнадцать лет и десять месяцев. Мимо ехал я. Никогда не возил людей за деньги, но тут остановился. Ты села, мы познакомились — и спустя четыре месяца у тебя был свой персональный муж, свой дом и свои сковородки.
Так что мама твоя — сказал я теперь — сыграла главную роль в нашей с тобой встрече. Если бы она тряслась над тобой и сдувала пылинки с созревающей дочери, ты не прыгала бы в машины к незнакомым молодым людям, а сидела бы дома и вышивала на пяльцах. Не греши на маму, любимая. Мама уже сделала все, что могла. Была бы другая мама — был бы другой муж. Не я. Интересно, любила бы ты его, другого, как меня? Конечно нет, сказала ты».
«Ты как никто заслуживаешь полного счастья»
«Сейчас я понимаю, как редко говорила тебе о любви. Вспоминаю всю нашу жизнь. Немножко стыдно, что именно это приходит в голову — но помнишь, как мне нужны были зимние сапоги, а денег не было, и ты «бомбил» вечерами по Москве, чтобы заработать на них? И еще, как мой сын ходил в какую-то дальнюю театральную студию, где занятия заканчивались почти уже ночью, — и ты ехал туда, ждал его и привозил домой. Ты вообще потом участвовал в его судьбе в самые решающие моменты.
Я помню наши поездки в разные города и страны — как ты был внимателен ко мне, и я не знала никаких забот, и это был настоящий праздник. Хотя я готова была разделить их, эти заботы. И ты ценил во мне эту готовность и любил меня за это еще больше. Ты как мог заботился о моих родителях и уж в полную силу — о нашем доме и его непотопляемом быте! Благодаря тебе я научилась водить машину, и она у меня самая лучшая: это твой подарок.
Прости, милый, что я не смогла дать тебе того, чего ты так хотел: безоглядной любви, общего ребенка
А еще я полюбила собаку — чего я в жизни представить себе не могла. Ведь я их всегда смертельно боялась собак. Но с этой все вышло иначе: она была наша. У меня была возможность заниматься собой. И теперь я прекрасна как никогда, потому что ты сделал меня королевой. Ты всегда заботился обо мне. Помню, как ты выносил меня на руках из реанимации и сидел потом со мной в больнице каждый день, трогал мои трубочки…
Прости, милый, что я не смогла дать тебе того, чего ты так хотел: безоглядной любви, общего ребенка. А ведь ты как никто заслуживаешь полного счастья, ты, самый достойный из мужчин. И поэтому сегодня я говорю тебе о той нежности, которая всегда со мной. Правда ведь, кто-то ужасно остроумный устроил нашу встречу в поезде тогда, ровно двадцать лет тому назад? «Я прочла в гороскопе, что сегодня встречу человека, который изменит всю мою жизнь», — сказала я. А ты ответил: «Ну вот вы его и встретили!»
