«Панически боюсь медицинских процедур»

Ксения: Мой папа был врачом. Мой муж Андрей — тоже врач, работает на «скорой помощи». И при этом я до ужаса боюсь докторов и всего, что связано с медициной! Даже кровь сдавать иду вместе с Андреем или с мамой. Пойду одна — со мной там точно случится истерика или паническая атака. Выползу из поликлиники на четвереньках. Вернусь без вещей или босиком. Иногда прихожу в себя, и оказывается, что я сижу посреди клумбы и плачу…

Я способна пережить сам процесс, но если кто-нибудь говорит в коридоре: «Девушка, как вам не стыдно, вы же взрослая!» — все, меня волна страха захлестывает. Так было с детства, и ситуация ухудшается. Сейчас я боюсь даже окулистов.

Владимир Дашевский: И психотерапевтов боитесь?

— Тоже опасаюсь, мало ли что! А еще меня пугают насекомые, которые кусаются: осы, пчелы. Мне тяжело даже собаку держать, когда ей прививки делают.

— А если вы заболели?

— Извожу всех родственников! Сначала реву и жалуюсь. Становлюсь раздражительной, ору без причины. У меня случаются приступы тревожности. Потом собираюсь в поликлинику. Но я стараюсь не ходить по врачам. Один раз я была у психолога с этим запросом. Подсказали классный вариант: можно просто отказаться сдавать кровь!

— Работает?

— Да, хоть меня и осуждают. Я сомневаюсь, что мою проблему вообще можно решить. Она не влияет на мою жизнь, когда я здорова. Я воспринимаю свой страх как физический недостаток. Кто-то не может бегать, и, если он об этом расскажет, мир не рухнет. Так что я о своем страхе говорю открыто.

— Насколько вам комфортно говорить об этом?

— Не очень. У меня трясутся руки и потеют ладони.

— Чувствую, да. Но мне важно понять, что конкретно вас пугает. Родители вам рассказывали, с чего все началось?

— Мама говорит, что я всегда так себя вела. В шесть лет мне прививку ставили в поликлинике. У меня были сапоги дутые — я так дергалась, что скинула сапог и разбила им стеклянную дверцу шкафа.

— Возможно, когда-то это произошло в первый раз — и вы вытеснили эти воспоминания. Тогда вам стало настолько страшно, что вы почувствовали: гораздо важнее сохранить свою жизнь, чем дать возможность совершить это угрожающее действие. Ребенок, который боится, делает то же, что и животное, которое цепляется за жизнь любой ценой.

Меня заинтересовали ваши слова о том, что вы можете контролировать ситуацию, пока кто-нибудь не сделает замечание.

— Да, это действует как спусковой крючок! Это может быть бабушка в очереди или сотрудник поликлиники. Один раз у меня была ветрянка, а потом сразу свинка, и надо было сдавать кровь. Я справилась, вышла из кабинета и села в укромном месте пореветь. И ко мне подходит медсестра: «Что же ты плачешь, это же простая процедура, в жизни еще много боли!» Как надо реагировать на это было? Я не считаю, что это нормальное утешение.

— Я тоже считаю, что это слишком. Это то, что можно отнести к бытовым проклятиям. Когда «доброжелатели» подобную фразу произносят, она запоминается на бессознательном уровне и становится своего рода программой. И каждый раз, когда мы сталкиваемся с подобными обстоятельствами, эта программа запускается. Мало того, что нам плохо, так еще и плакать плохо! И если мы плачем, то ведем себя неподобающим образом… Давайте вернемся к детству. Что было в самом начале вашей жизни? Какие-то потрясения, разлуки, болезни?

— Мы жили в коммунальной квартире, потом ее стали расселять, и меня отправили на год жить в Подмосковье к бабушке и дедушке. Решили, что мне будет безопасней там…

— Сколько вам было?

— Три года. Мама приезжала два раза в неделю, папа пореже. Мне кажется сейчас, что это маловато. Но были такие обстоятельства, их можно понять. За городом все нормально было, меня не обижали. Кормили уточек, возились в гараже.

— Я уверен, что это было замечательное время. Но у меня есть одна гипотеза. В раннем возрасте у ребенка складывается базовая привязанность и доверие к миру. И мир выглядит безопасным, потому что рядом есть люди, которые могут защитить. И нам очень нужна их защита, иначе мы не выживем.

Если в раннем возрасте нас вырывают из безопасной среды, мы начинаем воспринимать окружающий мир как опасный, способный причинить боль. Тогда мы ищем способы справиться со страхом и с болью. Может быть, в то время, когда вы жили без родителей, к переживаниям из-за их отсутствия добавилась боязнь крови, боязнь нарушения целостности вашего тела.

— Да, была одна история. Мы были тогда на даче с бабушкой и дедушкой. Я бежала по дорожке, упала и содрала полностью кожу на коленях. Это было ужасно! На меня кричали за то, что я кричу, залили колени зеленкой. У меня с тех пор камушек там остался.

— И мы не знаем, насколько это было важно трехлетней девочке без папы и мамы. Содранные коленки могли превратиться в трагедию. В нечто, угрожающее жизни.

— Но там была бабушка…

— Страх иррационален, у него нет логического объяснения. Когда ребенок в чужой среде, без связи с теми, кто может его защитить, подобное событие может вызвать панику. Возможно, эта паника еще и словами подкрепляется, ведь вас ругали и стыдили. Скорее всего, история начинается там.

— У меня еще иногда падает давление, когда берут кровь, — и все, она не течет. Что делает в этот момент медсестра? Кричит на меня! А ведь давлением управлять невозможно…

— Все верно! Стыдит — и делает еще хуже. Получается, тело спасает вас с трехлетнего возраста. Оно помогает вам устроить себе сильную панику, чтобы не сталкиваться со смертельной, как оно считает, угрозой…

Давайте сделаем упражнение. Я прошу вас закрыть глаза и обратиться к той части себя, которая отвечает за эту реакцию. Скажите ей мысленно «спасибо» за то, что она все эти 35 лет заботится о вас, о целостности тела, о психологической, физической и эмоциональной безопасности.

Эта часть делает все для того, чтобы вас спасти. Можно попросить ее продолжить заботу другим способом, более приятным, удобным, спокойным. И когда эта работа будет завершена, вы сможете сделать глубокий вдох и открыть глаза.

— Я ощущаю эту часть как-то бессознательно…

— У каждого из нас есть и сознательная, и бессознательная части. Обе они делают важную работу. Есть разум и тело, есть животное начало и разумное начало.

— Мне кажется, сильные эмоции, гнев или паника, физически чувствуются. Гнев идет огнем по щекам…

— Сильные базовые эмоции вовлекают все тело, минуя разум. Базовые адаптивные реакции — это «бей, беги, замри». В нашем организме выделяются особые гормоны — адреналин, норадреналин. Они подготавливают мышцы к действиям, к бегу или к агрессии. Все происходит настолько быстро, что мы не успеваем это осознать.

— А я каждый раз чувствую, что это как волна, которую можно вы­свободить, или она тебя захватит.

— Это интересное наблюдение, потому что сотая доля секунды перед состоянием аффекта есть всегда.

— Я до встречи с мужем жила с одним молодым человеком, у нас были плохие отношения. У меня случались приступы гнева — я могла стул в него кинуть! В какой-то момент я поняла, что, как только эта волна начинает подниматься, мне нужно просто покинуть комнату. Выйти из ситуации, и все пройдет.

— Смотрите, у вас есть ритуалы. Поплакать, посидеть одной, как вы делаете это в поликлинике. То есть найти безопасное место.

Предлагаю вам маленький эксперимент. Попробуйте представить безопасное место, в которое доступ есть только у вас. Оно может быть вымышленным или настоящим. Там вы находитесь в полной безопасности. И когда вам предстоят какие-то неизбежные события вроде похода в поликлинику, вы можете внутри, в своей голове, пребывать в этом безопасном месте.

Сейчас у вас есть выработанная реакция: вы убегаете и находите себе «убежище». Но точно так же у вас есть возможность найти его внутри своей головы. И идти туда, куда вам не хочется, с ощущением, что с вами все будет хорошо.

— Хотелось бы верить...

— Вряд ли мы можем за час решить вашу проблему. Но кое-что все-таки в наших силах. Потому что самое неэффективное, что можно с этой вашей частью делать, — это ее стыдиться или кричать на нее. Но любить ее, находиться с ней в мире, согласии и благодарности — можно.