«Моя дочь больна шизофренией»

Наталья: Два года назад моя 22-летняя дочь Ира попала в больницу с острым психозом. Ее выписали с диагнозом «Шизо­френия в сочетании с биполярным расстройством». С тех пор жизнь нашей семьи превратилась в кошмар: у дочери часто бывают галлюцинации, мы регулярно ее госпитализируем. Или нам звонят из отделения полиции: поскольку Ира не может контролировать свои эмоции и поведение, то, отправляясь с друзьями на прогулку, умудряется попадать в неприятные ситуации.

В ее жизни были и наркотики, и беспорядочный секс, и драки. При этом говорить ей: «Так делать нельзя!» бесполезно, из-за своего состояния она этого не понимает. Врачи говорят, что это не лечится. И с каждым годом Ире и нам, ее близким, будет только хуже: человек с таким расстройством постепенно деградирует как личность.

Владимир Дашевский: Наталья, я вам очень сочувствую.

— Страшно жить с ощущением, что твоя любимая дочь не просто заболела, а сошла с ума. Одна я бы с этим не справилась. Слава богу, у меня есть чуткий, понимающий муж, который, как и я, делает все, чтобы Ире было легче. Надежды на выздоровление нет, и время от времени меня «накрывает»: я понимаю, что никакого светлого будущего не будет.

— Что вас пугает больше всего?

— Что Ира останется одна. Я сомневаюсь, например, что она когда-нибудь сможет родить. Моя дочь больной человек. А мне так хочется, чтобы она была счастлива! Чтобы она элементарно могла себя обслуживать, обеспечивать без меня.

— Наталья, я бы предложил вам заменить слово «больной» на слово «особенный».

— Ну можно, да.

— Ваши страхи — это страхи любого родителя, вне зависимости от того, болен его ребенок или нет. У меня была клиентка — молодая женщина, которая в страшной аварии получила тяжелую черепно-мозговую травму и повреждение позвоночника. Ее родители — на тот момент уже очень немолодые — остаток жизни положили на то, чтобы ее реабилитировать. Я начал работать с ней, когда она только-только вышла из комы.

Ей казалось, что она спит, она просила, чтобы ее разбудили. При­ходилось вводить ее в транс, и в таком полубессознательном состоянии мы с ней разговаривали. Через полгода она пришла в сознание, и мы работали еще пару лет. И с ней, и с ее родителями — психотерапия им была нужна не меньше. Сейчас эта семья живет за границей. Я регулярно вижу публикации моей клиентки в социальных сетях. Она переводит какие-то тексты, то есть может заработать себе на жизнь.

— Хочется, чтобы моя дочь смогла так же хорошо адаптироваться. И на­дежда на это есть — в хорошие дни ничего, кроме красных волос, не выдает, что с ней что-то не в порядке. Правда, регулярно забывает мыть руки, но таковы уж особенности поведения людей с ее диагнозом...

— Часто это тонкие, талантливые люди, способные видеть красоту там, где ее не видят другие.

— Да-да, Ира именно такая. Очень тонкая, талантливая, с большими способностями к языкам…

— Я уверен, что вы делаете все, чтобы адаптировать ее к повседневной жизни. Но когда-нибудь вы умрете… Вы же этого боитесь? Говоря об одиночестве дочери, вы же имели в виду свою смерть, правильно?

— Ну, как сказать…

— Никто из нас не знает, когда мы умрем. Это может произойти быстро, внезапно и так далее. Вы никак не проконтролируете этот процесс. Но ход своих мыслей вы проконтролировать можете. Послушайте, вот так распорядилось мироздание — по какой-то причине этот ребенок достался вам…

— Да, и я не знаю, что с этим делать. Может быть, вообще ничего не нужно делать, просто позволить ей тлеть на низких частотах…

— Давайте я расскажу еще одну историю. Несколько лет назад я увлекался даосизмом и решил подняться на одну из священных даосских гор в Китае. Гора представляла собой гигантскую лестницу с 6 000 ступеней. Причем устроена она таким образом, что ты видишь перед собой только 20 ступеней, а потом — поворот. Поднимаешься, поворачиваешь — и видишь еще 20.

В конце концов мы поднялись на огромную смотровую площадку, в центре которой стоял храм. И нам показалось, что мы пришли. Но потом увидели дорогу, которая вела еще дальше, на вершину горы, и там тоже стоял храм… Наталья, это действительно так — мы идем по дороге, не ведая, что будет за поворотом. Поднимаемся в гору, не зная, где вершина и как мы там окажемся. Может быть, то, что сейчас происходит с вашей дочерью, зачем-то вам нужно пережить.

— Такие мысли у меня возникали. Я часто воспринимаю это как испытание... А можно я тоже расскажу историю? У меня есть друг, кандидат биологических наук, очень яркий, самобытный человек. Два года назад у него заболел маленький сын — рак, опухоль печени. И то, что мой друг делал после того, как узнал диагноз, мне представляется огромным подвигом. Буквально на следующий день он написал всем знакомым с вопросом: «Что посоветуете?» Сделал израильское гражданство, уехал с сыном туда, нашел самую профессиональную команду детских хирургов в Европе.

Было два варианта — либо трансплантация печени, либо резекция, но из-за того, что опухоль очень близко подошла к кровеносным сосудам, операция сопровождалась большим риском для жизни. Все было сделано идеально. Как биохимик, мой друг во все вникал, контролировал весь процесс. Где он взял силы на это, я не понимаю. Ребенок сейчас здоров. А его отец для меня — просто герой.

— Почему он вам кажется героем? Чего в нем есть такого, чего нет в вас?

— Во мне нет столько решимости все в один момент изменить… Хотя нет, не то. Надо подумать.

— Я могу предположить. Мне показалось, что вы восторгаетесь его контро­лем над ситуацией. Насколько педантично он смог подойти к этому процессу.

— Для меня контроль — это оборотная сторона мужества. Мой друг не опустил руки, а смог решить очень сложную задачу.

— Я не согласен, что контроль — это оборотная сторона мужества. Скорее это оборотная сторона тревоги. Когда есть страх, многие, чтобы с ним справиться, пытаются взять контроль над ситуацией. Кажется, чем больше контроля, тем меньше страха. Но это иллюзия. Контроль только увеличивает тревогу. Потому что контролировать все вы все равно никогда не сможете.

Ни один человек в мире ничего не сможет сделать с психическим заболеванием другого человека — ни мама, ни папа, ни самый крутой психиатр. Вам кажется, что вы чего-то недоделываете, как-то недостаточно обслуживаете дочь. Но так или иначе ваша тревога связана с недостаточностью контроля. Вы говорите, что, когда отпускаете ее погулять с друзьями, она попадает в «обезьянник». Хотите «ослабить вожжи», но в то же время думаете, как бы еще усилить контроль…

— Да, я даже ушла из бизнеса и устроилась на работу в магазин рядом с домом, чтобы, если понадобится, каждую минуту быть с Ирой…

— Мне кажется, вы не понимаете разницу между целью и результатом. Например, я хочу попасть в Питер, но, купив билет, целиком доверяюсь машинисту и провидению. Я могу забыть дома документы, опоздать, поезд может остановиться из-за снегопада, я могу случайно остаться в Бологом, и сотни других вариантов. Цель — добраться до города на Неве, а результат — перрон на середине пути. Вы делаете все возможное, чтобы ваша дочь жила полноценной жизнью. И думаете, что отвечаете за результат.

Между тем мы не отвечаем ни за собственное рождение, ни за рождение наших детей, ни за их здоровье. Мы не отвечаем за свою смерть. По моему глубокому убеждению, мы вообще ни за что не отвечаем и тотально не можем управлять своей жизнью. Мы можем делать все, что, как нам кажется, нужно делать в данной ситуации, но результат вынуждены отдать на откуп мирозданию.

— Такая мысль мне в голову не приходила.

— Контролировать результат бессмысленно. Но есть огромный смысл в том, чтобы совершать поступки, которые прямо сейчас делают нашу жизнь интересной, яркой, осмысленной, осознанной, наполненной энергией и так далее. И еще, знаете, я бы исключил вас из вашей жизни.

— Поясните.

— В вопросе «За что мне это досталось?», который вы наверняка себе задаете, очень много «мне». Если убрать это слово из вопроса, то станет раз в десять легче.

— Не понимаю.

— Глобально болезнь дочери не ваша проблема. Конечно, она имеет отношение к вашей жизни. Меняет вашу жизнь. Запускает какие-то движения, которые бы вы без этого не стали бы совершать. Но вы должны принять тот факт, что не можете это изменить.

— То есть надо смириться?

— Нет. Почувствовать себя маленькой планетой во Вселенной, которая находится во взаимодействии с другими планетами. Например, с планетой вашей дочери, у которой в этой Вселенной другие, не известные вам, задачи. Вы можете каким-то образом с ней взаимодействовать, сталкиваться с ней, притираться, но, по большому счету, вы никак не можете повлиять на ее движение в этом огромном мире. Нам кажется, что мы можем покорить горы, болезнь, другого человека. Но на самом деле единственное, на что мы способны, — это достойно и счастливо, так, как нам нравится, прожить собственную жизнь.