«Мама продолжает меня контролировать»

Ирина: Мне уже почти 50, у меня взрослый 18-летний сын, но мама продолжает меня контролировать. Она женщина властная, свое­нравная. Когда-то ушла с работы, чтобы заниматься домом, и всю свою жизнь посвятила заботам о папе, обо мне и моем младшем брате. Мы с ним давно уже вылетели из гнезда и живем отдельно. Но мне мама продолжает звонить по пять раз в день, по разным поводам, но с одним и тем же финалом: «Когда ты придешь домой?» Ужаснее всего бывает, если я вдруг соберусь к друзьям за город и сообщу ей, что вернусь поздно. Она позвонит раз десять! Как это прекратить? Как разговаривать с ней, чтобы и не обидеть, и в то же время личные границы соблюсти?

Владимир Дашевский: Поскольку проблема существует много лет, вы уже как-то адаптировались к ней?

— Да. Но в юности было ужасно. О том, чтобы переночевать у подруги, парня, не могло быть и речи. Мама звонила, говорила, что у нее разболелась голова и чтобы я побыстрее пришла домой. Позже я задумалась — а почему меня, собственно, так раздражает ее контроль? Почему я не могу ослушаться и сделать так, как мне хочется? Пришла к выводу, что, как в детстве, боюсь ее: когда мама сердилась, это было страшно. В общем, поняла, что в душе я все еще пятилетний ребенок… Знаете анекдот? Пациент сумасшедшего дома считает себя зерном и боится, что курица его склюет. Его лечат, наконец врач спрашивает: «Вы же понимаете, что вы не зерно?» — «Да, доктор. Но курица об этом не знает!» Наверно, и я такое зернышко, которое уже не зернышко…

— Отличный анекдот. А как курица может узнать, что вы не зернышко?

— В общем, могла бы и догадаться. Я взрослый, состоявшийся человек: у меня любимая работа, я вырастила сына, в состоянии обеспечить и себя, и родителей.

— Да, но только курица вот уже лет тридцать ни о чем не догадывается. Вы пытались поговорить с матерью?

— Да, это ни к чему не приводит. Я говорила: «Мама, не надо, мне уже 25 лет». Потом: «Мне уже 30, 40» и так далее. Сейчас я говорю: «Мне уже почти 50, а ты все еще меня контролируешь!»

— Давайте разберем какой-нибудь типичный разговор с вашей матерью.

— Например, я поехала к приятелям на дачу. В пять вечера она мне звонит спросить, что я кладу в котлеты. Потом она звонит в шесть, чтобы выяснить, как ей с карты на карту перевести деньги. Следующий звонок поступает в семь: «Как там сын?» Потом — в восемь, с вопросом, может ли она позвонить внуку и узнать, что ей делать с айпадом. Затем она звонит спросить, выехала ли я. Я говорю, что не выехала, и потихонечку завожусь. Потом она набирает еще раз — я отвечаю, что вызвала такси. Когда она еще через час набирает и спрашивает, доехала ли я до дома, я уже начинаю кипятиться. Рассказываю ей про возраст и прошу, чтобы она прекратила вот это все. На этом месте она обижается и бросает трубку. На следующий день она перезванивает и металлическим голосом говорит: «Давай не будем ссориться. Хочешь, я тебе, как твоему брату, буду звонить раз в месяц?» Я отвечаю: «Мам, давай без фанатизма». И мы миримся.

— А если она не звонит — бывает же такое? Что вы чувствуете?

— Я постоянно в напряжении. Потому что понимаю: даже если она не звонит, то сидит и выжидает момент, когда это лучше сделать. И если она не наберет в шесть, наберет в восемь.

— То есть даже если она не звонит, вы сидите и ждете ее звонка? Может быть, даже с нетерпением?

— Да. (Смеется.)

— По всей видимости, этот канал связи выполняет какую-то функцию в ваших отношениях… Давайте сейчас проведем небольшой эксперимент. Устройтесь поудобнее, закройте глаза и постарайтесь представить, что чувствует пятилетняя девочка, которую прямо сейчас может наказать мать.

— Страх. Меня не раз пороли ремнем. А однажды я рисовала и нечаянно опрокинула баночку с краской. Мама сидела неподалеку и сначала сказала: «Ну вот, опять ты насвинячила…» Потом начала говорить что-то еще, заводиться, это прямо ужасно выглядело! В итоге она схватила баночку и хотела в меня ею запустить. Я увернулась и побежала. Она за мной. Мы бегали по кругу, потом она поскользнулась, упала, разозлилась еще больше. Схватила меня и вылила оставшуюся краску мне на голову. А дальше я вся синяя, зареванная, сидела и оттирала пятно на дубовом паркете и мечтала о том, что придет с работы папа и скажет ей: «Ну ладно уже, хватит тебе».

— А в момент, когда она выливает вам краску на голову, вы что чувствуете?

— Много чего. И абсолютную несправедливость — было бы за что, я же случайно пролила! И гнев, и унижение. И еще мелькает мысль: «Вот умру я, буду лежать в гробу вся в белом, а вы тут будете все плакать».

— А если мать так злится, так заводится, значит, вы какая?

— Вот этого я не могу сказать.

— Хорошо. А какой вы должны быть, чтобы она не гневалась?

— Я должна ее слушаться, иначе будет наказание.

— Или изобразить послушание.

— Да, например соврать.

— А для чего мать все это делает?

— Может быть, она таким образом доказывает себе, что ничего не изменилось, что все как раньше, когда мы все были вместе? Помню, когда вышла замуж и уехала жить к мужу, она очень тяжело это переживала. А когда я разводилась, обронила фразу: «Я думала, что нас всех будет больше». В смысле, что к семье прибавятся еще люди, и мы все будем жить дружно и счастливо…

— Вы говорите сейчас о том, что мать боится вас потерять. И всякий раз, когда она боится потерять вас, она звонит. Это ее способ унять собственный страх… Попробуйте сейчас представить тот эпизод на даче, когда она вам звонила десять раз, как если бы его снял Феллини. Как будто вы сидите в кинотеатре и видите его на большом экране. Что вы чувствуете?

— Мне смешно.

— А сейчас перенеситесь в будку киномеханика. Из маленького окошка вы можете увидеть экран размером с сигаретную пачку и зрительный зал, в котором сидит Ира. То есть вы можете увидеть и фильм, и реакцию Иры на этот фильм. Что вы чувствуете сейчас, когда вам удалось немного отстраниться от ситуации?

— Иронию по отношению к себе.

— Ну это же правда смешно, когда люди нашего с вами возраста играют в эту игру. Вы понимаете всю ее нелепость, но прекратить не можете.

— Да, она стала частью моей жизни — как работа, утренний кофе. Мама звонит и трагическим голосом спрашивает: «Как ты?» А я ей: «Все отлично». Я не рассказываю ей, как у меня дела, потому что… не хочу. И, возможно, потому что ей на самом деле это неинтересно.

— Потому что это небезопасно. Потому что она в любой момент может вылить краску на голову. Комичность этой истории — в трагических интонациях матери. Но есть здесь и другая великая трагическая актриса. Девочка пяти лет, которая до сих пор в недоумении, за что на нее вылили краску. Почему-то ей кажется, что она не имеет права злиться на мать. Единственное, что она может делать, — это плакать, и все. Или протестовать каким-то детским способом: «Я не буду говорить правду, авось пронесет». Врет — и даже не понимает зачем. А может, не надо? Может, проще поверить, что мать на самом деле ее любит?

— Вот с этим проблемы. Каждый раз, когда мы с братом дрались, ругали меня и пороли меня. И я не могу это забыть…

— Вы просто старшая сестра… Когда родился младший брат, мать была вынуждена разделить внимание между двумя детьми. Маленькой девочке могло тогда показаться, что мать, которая раньше всецело принадлежала ей, вдруг стала любить меньше. Но это не так. И иногда любовь выражается очень по-разному. Может быть, бесконечные звонки и контроль — на самом деле проявление любви? Что вам важно сейчас получать от 18-летнего сына?

— Контакт. Больше ничего.

— То есть чтобы вы понимали, что на том конце провода есть дыхание, верно?

— Да.

— Вам важно знать, что он жив-здоров. В принципе вашей матери нужно то же.

— А ларчик-то просто открывался…

— Попробуйте в следующий раз во время разговора с ней сделать шаг в сторону. Представить себя зрителем, который смотрит на экран, видит эту сцену и задает себе вопрос: «А что же она скажет сейчас?» Вопрос не в том, что делает мать, а в том, как вы к этому относитесь. Это как если бы вы ехали на автомобиле, и вас кто-то подрезал. И вы сначала подумаете: «Вот козел!» А через некоторое время: «Да, бывает, иногда едешь, задумаешься о своем и не заметишь другую машину». Как только вы перестанете оценивать разговоры с матерью как подрезание, вы будете по-другому общаться, и вам не нужно будет ничего ей объяснять. Захотите — расскажете, где вы сейчас, захотите — не станете этого делать.