Мой папа умер в начале ноября. Я как раз болела коронавирусом и жила на квартире у парня. Самочувствие было плохим, с каждым днем хуже. Я накрутила себя, что опасна, что могу заразить или уже заразила кого-то. А у папы эпилептический синдром уже лет 20. У папы вроде диабет, вроде сердце…
Я мало вникала, потому что устала уговаривать его ходить по врачам. В прошлом году из-за припадков папа провел два месяца в психиатрии (задержался из-за карантина и того, что ему там разбили голову), месяц с перерывом в неврологии (оттуда мне дали выписку с кучей подозрений на другие заболевания). Я не стала контролировать последующее лечение. Была измотана страхом папиной смерти, недоверием к врачам, уверенностью, что принудительное лечение только усилило его психоз — значит, моя вина в том есть.
Папа скрывал проблемы. Плохо питался. Курил. Зачастую переставал принимать лекарства. Экономил на себе. Стеснялся принимать мою помощь и предложения о совместном досуге. В конце октября я увидела ухудшение папиного состояния — похудел, взгляд рассеянный, вздыхает часто. Но не успела что-то предпринять, заболела.
Восьмого числа мы говорили по телефону в последний раз. Голос словно заплаканный. Я поняла, что ему нехорошо. А он уверяет, что просто не выспался. «Не болей» — «Вы не болейте!» — вторил мне папа. Обычно я сразу бросалась его проверять, кормить, но в этот раз решила не рисковать — я «зараза». И меня обнадежило то, что он сам звонил. Вечером того же дня я чувствовала себя сносно и совершила вылазку в аптеку, но затем чуть не задохнулась, поднимаясь к себе в квартиру.
Я не перезвонила папе, не приехала к нему. На следующий день тоже. Почему? У меня было волнение за отца, но решила — заеду завтра. Не получилось. Полдня в «красной зоне». Одышка, пульс выше ста, мой парень чувствует себя отвратительно, и мы едем домой. На звонки папа не отвечал.
Я сразу почувствовала беду, но некого было просить его проведать. Только на следующий вечер отец парня отвез меня к папе. Я еле поднялась на пятый этаж и обнаружила в квартире окоченевший труп. Я кричала от осознания, что мои кошмары сбылись. «Внезапная сердечная смерть», эпилепсия. Ему было 54 года.
Я не могу найти места. Прокручиваю в голове те дни, мысли, страхи. Высчитываю момент и обстоятельства смерти. Папа врал мне о самочувствии неосознанно, по привычке. Но я… Как я могла его оставить в такой момент? Поверить? Между нашими домами минут 30 ходьбы. Я даже не позвонила. Не искала помощи. Чувствовала ли я себя настолько плохо, чтобы забыть о нем, — не знаю… Сейчас ковид в прошлом. Папа тоже. И я понимаю, что погубила его. Как жить с этим грузом?
Анна, 30 лет
Анна, вы не виноваты в смерти вашего папы. Я понимаю, что одного предложения от незнакомого вам человека вряд ли будет достаточно, чтобы вы смогли это почувствовать и перестать испытывать вину, но мне важно именно так начать мой ответ вам.
Ответственность за жизнь и выборы, которые могут привести к смерти, лежат на каждом взрослом человеке отдельно. Вы пишете, что у вашего папы был также психиатрический диагноз, но, как я поняла, он проживал один и был способен заботиться о себе самостоятельно настолько, насколько это было возможно для него в его состоянии. Не заботиться и встретиться с определенными последствиями — также выбор, который он мог сделать в силу разных причин, которые могут быть нам непонятны или неизвестны.
Постоянно прокручивать в голове события перед смертью — это достаточно естественные проявления проживания стадии торга в процессе горевания. Почти для всех горюющих на этой стадии характерно чувство вины и постоянное перебирание «что, если бы я ….» сценариев, которые в нашем воображении закончились бы не смертью.
В любой точке нашей жизни мы всегда делаем лучший из доступных нам выборов, исходя из тех вводных, которыми мы располагаем в текущий момент
Если бы в той точке действительно был лучший выбор и мы бы о нем знали, то мы бы его сделали. Это несправедливо и в какой-то части жестоко — судить свои действия в прошлом из будущего, в котором у нас гораздо больше информации. Но именно так работает стадия торга.
Часть этого механизма запускается из-за нашего инстинкта самосохранения: нашему уму важно решить эту «задачку», чтобы в будущем мы не встретились с идентичным сценарием. На деле ни одна смерть никогда не происходит по идентичному сценарию.
Безусловно, мы не знаем, как бы развернулась каждая из альтернативных «что, если бы я…» реальность. Но в ней также мог бы быть сценарий, где бы вы приехали раньше, папа бы заразился ковидом, который мог бы для него закончиться летально, и в этом сценарии ваше чувство вины могло бы быть ещё больше.
Мне также важно отметить, что в это время вы болели ковидом, и, судя по письму, болели достаточно интенсивно — так, что сил не хватало даже на собственное восстановление
В таком состоянии крайне сложно или почти невозможно заботиться о другом. Поэтому мне хочется призвать вас к состраданию в отношении той версии вас, которая сделала все, что могла, именно в тех условиях и при тех обстоятельствах. После выздоровления, уже из ресурсного состояния может казаться, что можно было бы поступить иначе.
Но это не очень честно по отношению к нам самим, потому что: 1) мы не можем знать будущее и возможные последствия каждого решения заранее; 2) имея больше сил и информации, кажется, что можно было бы поступить иначе, но в моменте у нас не было ни ресурса, ни дополнительной информации.
В доульстве смерти также есть такой инструмент, как «перепроживание смерти». Он осуществляется с сопровождением помогающего специалиста — психолога, доулы смерти. Его задача — детально перепрожить события вокруг последних дней, часов умирания и до похорон.
