Мне было непонятно, почему Олег не решается. Парень, который за свои 28 лет только и видел, что тумаки да насмешки над его непривлекательной внешностью, бедственным положением его семьи, причудами психически нестабильной мамы… Этот парень сидит напротив меня и крошит вилкой свой чизкейк. Движения его меня раздражают, тело не врет: ровно то же самое происходит в голове Олега. Он решает, ехать в Америку или нет.
Олег — мой давнишний приятель из компьютерного кружка, куда я ходила в 11 лет. Компьютеры были маленькими, желтоватый пластик, из которого их делали, — пыльным, а на пузатых экранах размером чуть больше ладони, вздрагивая, вырисовывались то кривоватые домики, то цветочки. А мы писали программы на языках Logo и Basic, чтобы эти каракули появлялись на пузатых экранах.
Было в этом в начале 1990-х что-то от магии. Помню, я отвлеклась, а один зловредный мальчишка написал в моей на минуту оставленной без присмотра программе команду, которая была «самым страшным заклинанием», чем-то вроде «авада кедавра» из саги о Гарри Поттере. Вернувшись к компьютеру и осознав случившееся, единственная девочка в группе отчаянно заверещала. Восьмилетний невероятно умный очкарик Олег подошел и все исправил. После этого мы стали ездить с ним домой на одном автобусе.
Я отправила Олега на терапию, но процесс шел медленно: мой друг не верил, что его дела могут идти иначе
Разница в возрасте в три года поначалу давала мне массу преимуществ и «фору» жизненной мудрости. Время стерло это различие, но я все равно продолжала относиться к Олегу с вершин старшинства. За 20 лет нашей полудружбы Олег стал 28-летним мужчиной в растянутом свитере, с неравномерной щетиной и массой комплексов. Я же была полной его противоположностью: слишком смелая, самоуверенная, решительная, да к тому же психолог.
Конечно, я отправила Олега на терапию, выбрав отличного специалиста, но процесс шел медленно и почти бессмысленно: мой друг не верил, что его дела могут идти иначе. Нерешительность Олега в тот день особенно выводила меня из себя: ему предложили грант в Америке. Один компьютерный гигант прочел его негативные отзывы о продукте, нашел замечания блестящими, а высокомерный тон не оставил сомнений, что писал комментарии блестящий и уверенный в себе инженер.
Если бы они знали, как этот по-настоящему гениальный инженер надрывался, не спал, пил транквилизаторы, когда подходил срок сдачи проекта. Каждый его проект был блестящим, безупречным. Но умное начальство Олега находило, в чем его упрекнуть, чтобы он продолжал работать там, в полуподвале, и думать не смел куда-то уйти.
Предложение подействовало на Олега странным образом. Он вел себя так, будто его со всех сторон атаковали полчища муравьев. На кону были очень большие деньги — это все преимущества, которые Олег видел. А еще он видел невозможность потерять свой полуподвал, ведь такого, как он, больше никто на работу не возьмет…
Либо ты сделаешь шаг в этот новый мир и попробуешь быть счастливым, либо останешься прозябать в своем подвале
Я же видела потрясающее предложение новой жизни: теплый климат, уютный офис, улыбающихся коллег, у которых было совсем другое детство и которые увидели бы в Олеге то, на что никто в его текущем окружении просто не смотрит: безотказность, доброту и невероятной красоты синие глаза. Я думала о том, что в другом мире Олег, возможно, наконец-то встретит любовь и будет кому-то нужен!
Мне казалось, что этот шаг позволит ему наконец расцвести. Я так увлеклась, что уже практически представляла себе Олега голливудским актером, как вдруг этот «без пяти минут Ди Каприо» предложил: «А что, если мне взять этот грант как подработку? Останусь у себя в конторе, а с ними буду по ночам работать, чтобы по времени совпадать».
Обычно мое общение с Олегом напоминало ласковые речи психиатра, обращенные к больному. Но тут я прямо сказала то, что думала.
«Нет, Олег. Либо ты сейчас сделаешь шаг в этот новый мир, будешь в нем новым человеком, попробуешь быть счастливым, либо останешься прозябать в этом твоем подвале. Не будет промежуточного варианта. Не получится тут осторожничать. Я знаю, как тебе страшно. Это шок, это выход из зоны комфорта. И ты в этом один, совсем один. Прости, но говорю как есть: если ты сейчас струсишь, я перестану тебя уважать».
Когда я вспоминаю этот момент, мне становится не по себе. Я, единственная родная душа, прижала Олега к стенке, шантажировала его. С моей стороны это было абсолютно непрофессионально, но, к счастью, я была его подругой, а не терапевтом.
Олег пролежал три месяца в лечебнице с истощением: за доброту и внимание коллег ему хотелось платить сверхпродуктивностью
Но Олег поехал. Мне, конечно, хочется завершить эту историю так: рассказать, что Олег женат, у него пятеро детей, двое своих и трое приемных. Рассказать о красивом доме с бассейном, в котором они живут с русской женой, ее детьми от первого брака, двумя общими малышами и приемной девочкой.
Но так было не сразу. Олег тяжело привыкал. Отличные знания письменного английского не помогали ему в ежедневной устной речи. Олег пролежал три месяца в психиатрической лечебнице с тяжелейшим истощением: за доброту и внимание коллег ему хотелось платить сверхпродуктивностью. Казалось, что он не достоин того, что получает, что ему нужно сделать все, чтобы заслужить…
Мне стыдно, но я не примчалась к нему в клинику. Мне было очень совестно: я чувствовала себя ответственной за этот переезд. Если бы не я, он бы тихо сидел в своем подвале… Я нашла Олегу русского терапевта, который не только приезжал к нему в клинику, но и провел с коллегами своего пациента несколько групповых встреч, объяснив им сложности Олега. Он играл роль Олега, а сотрудники учились общаться иначе, выдерживать чуть большую дистанцию, помогая своему русскому коллеге привыкать к новым реалиям.
Олег вернулся в коллектив. Проработал четыре месяца в щадящем режиме: два дня в неделю в офисе, остальное время из дома. И уехал в Россию. А через год вернулся — с женой и приемными детьми. И вот тогда уже все сложилось иначе.
А я — я соблюдаю тогда еще данный Олегу обет: привожу в порядок могилу его мамы. Присылаю фотографии посаженных цветов. Мы уже не то чтобы дружны… Но я уважаю Олега так, как никого другого в этом мире.
