«Экстремальная жизнь после 60 только начинается!»

«Я родился в маленьком закрытом городе на Урале — он назывался Челябинск-40, сегодня — Озерск. Это название мало кому знакомо, а между прочим, именно здесь произошла первая большая ядерная катастрофа в Советском Союзе — в 1958 году взорвалось хранилище радиоактивных отходов.

Это было практически сопоставимо с аварией в Чернобыле, только о событиях в Челябинске-40 не было известно широкой публике. При этом последствия взрыва были очевидны: в разы увеличилось число случаев онкологии, да и других болезней у местных жителей, рождались дети с патологиями развития или просто слабые здоровьем.

Я был одним из таких детей: сильно болел по 5-6 раз в год, в остальное время были простуды и недомогания. Сегодня, когда я ставлю спортивные рекорды, никто и предположить не может, что я был хилым ребенком с целым букетом серьезных заболеваний. При этом у меня даже в раннем детстве не было желания сидеть сложа руки.

Нас было четверо детей, жили мы тяжело и поэтому были приучены к труду. Пока родители пахали на заводе, на нас был дом: помню, что лет в 7-8 я уже мог и обед приготовить, и ковер почистить, и в огороде пошуровать.

А еще перед моими глазами всегда был пример бабушки — и сейчас мне кажется, что я даже повторяю ее судьбу. Бабушка тоже сильно болела, но никогда не жаловалась и без работы жить не могла: после того, как ее отправили на пенсию, она устроилась в деревенскую типографию и до 80 с лишним лет трудилась там. Причем делала все — и убиралась, и печку топила, и тяжеленные тюки таскала, и газеты разносила.

У нее всю жизнь внутри как будто что-то зудело, не давало сидеть на месте. И такой же «зуд» я чувствую в себе — мне все время что-то нужно: какое-то дело, какая-то цель. Без ежедневного труда, без преодоления себя, мне кажется, меня просто не станет.

После армии пошел, как все, на завод. Но это «как все» меня не устраивало, я прямо чувствовал, что завод — это не мое. Плюнул на все и радикально поменял сферу деятельности — устроился работать официантом.

Это сейчас официант — работа, которую прошел каждый второй студент, а в Советском Союзе туда шли уже более взрослые люди, подготовка была серьезная. И мне это нравилось, хотелось совершенствоваться в профессии, достигать в ней новых высот — не столько ради денег, сколько из-за этого «зуда», толкающего вперед.

Я стал участвовать в профессиональных конкурсах, потом — побеждать в них, начал ездить по стране. В общем, мой мир внезапно «расхлопнулся», и я наконец вышел за рамки предсказуемой жизни закрытого военного городка.

Правда, при этом растерял друзей. Я видел, что меня не понимают, многие даже в лицо мне говорили, что я «как с другой планеты» со своими пустыми мечтами. А я не верил — не хотел верить, — что вот это и есть вся жизнь: закрытый город, завод, жизнь от получки до получки, бесконечные проблемы со здоровьем. Поэтому и не стоял на месте — только вот никому не было со мной по пути.

В 90-е, когда все развалилось, я перебивался разной работой, потом переехал в Москву и тут стал работать у одного бизнесмена, управляя его домом и хозяйством. Вот уже 23 года я, получается, на этом месте. Казалось бы — сиди и радуйся, но нет. У меня копилась какая-то неудовлетворенность жизнью, она зрела, как нарыв. Вроде бы все хорошо, а на душе неспокойно. Все время задавался вопросом — ну вот зачем я живу, что я дал этому миру?

В общем, к 60 годам я пришел в настоящей депрессии, и длилась она долгое время. Но когда мне было 63 года, я решил попробовать банджи-джампинг — это такие прыжки с высоты на эластичном канате. У моего друга тогда две дочки это попробовали, и я как-то заинтересовался. И я подумал — а почему нет? Поехал в Сочи — и прыгнул первый раз.

То, что я почувствовал в этот момент, не передать словами. Я осознал: вот оно! Это абсолютно то, что мне нужно. Чувство свободы, адреналин, преодоление себя. Мне так понравилось, что я прыгнул не один раз, а несколько подряд — хотя инструкторы меня отговаривали, ссылаясь на мой возраст и отсутствие опыта. Это они еще не знали, что у меня астма, прооперированная грыжа позвоночника и полностью удаленный в 2006 году желудок.

Но я чувствовал, что прыжки с банджи — это что-то очень важное для меня, что они теперь навсегда в моей жизни. Поэтому шел прыгать снова и снова.

С тех пор прошло 5 лет. Сейчас мне 68, и я совершил почти 500 прыжков с банджи, включая прыжки с самых важных и культовых точек — водопада Виктория, башни Макао и других.

Четыре раза попал в «Книгу рекордов России», и я один из самых возрастных банджи-джамперов в мире. А сейчас придумал себе уникальную «фишку» — в прыжках я рисую абстрактные картины. Больше это в мире не делает никто, но я надеюсь подать этим пример и другим спортсменам.

Впервые выехав за пределы России в 2016 году, я посетил благодаря своему увлечению уже больше 10 стран, в том числе и самые экзотические. В 64 года, например, я поднялся на Килиманджаро — хотя, опять же, мне все говорили — возраст не тот, здоровье не то... А я чувствовал нутром: надо!

И это восхождение, можно сказать, полностью меня изменило. Я понял, что меня по жизни вела гордыня, чувство превосходства над другими — и тут, на фоне гор, грандиозной природы, меня вдруг это все абсолютно «отпустило». Как будто внутри разжалась пружина, которая мешала дышать все это время. Ушла вся неудовлетворенность жизнью, все беспокойство. Я понял, что я на своем месте.

Прыжки с банджи и спорт в целом сильно изменили меня. Я всегда был диктатором, требовал идеальной дисциплины от окружающих, безоговорочного уважения и авторитета. Но как только я стал прыгать и путешествовать по миру, в моем кругу оказалось очень много людей намного моложе. И я понял, что это не я их должен сейчас учить, а они меня.

Я стал гораздо более легким, юморным, терпеливым. Молодые заряжают своей энергией и учат видеть красоту — это тоже меня питает. И еще поменялось отношение к деньгам: мещанство уходит из меня, вместо накопительства появляется желание делать добро людям, я бы даже использовал слово «служить».

Конечно, коронавирус сильно поменял планы, и вот уже больше года я не могу никуда поехать и принять участие в соревнованиях. Но зато я вынашиваю другие идеи: например, прыгнуть с одной из башен Москва-Сити или, наконец, провести благотворительный аукцион своих картин, средства от которого пойдут в помощь трудным подросткам и неблагополучным семьям. А еще я продумываю технику и «хореографию» новых прыжков.

Главное, я теперь знаю, что впереди у меня много интересного, и никакой возраст этому не преграда».

«Во второй половине жизни все страшатся не столько физических изменений, сколько потери жизненных ориентиров»

Татьяна Дроздова, социолог старшего возраста

Существует расхожее мнение, что старение в большей степени пугает женщин, поскольку оно связано с сильными изменениями во внешности и ухудшением общего самочувствия из-за гормональной перестройки в менопаузу. Однако мужчины часто переживают переход пенсионного рубежа не менее болезненно.

Во второй половине жизни все страшатся не столько физических изменений, сколько потери жизненных ориентиров. Дети выросли и покинули «гнездо», на работе отправили «на покой», здоровье уже не то, многие занятия и хобби кажутся «не по возрасту»... По данным Всемирной организации здравоохранения, у 40% людей старше 55 лет, которые обращаются за медицинской помощью, выявляют депрессию. И это только те случаи, которые диагностируются.

История Михаила — хороший пример преодоления кризиса старшего возраста, обретения новых смыслов после 50 лет. Но таких историй и примеров должно быть в разы, в десятки раз больше в медиа и публичной сфере — тогда это станет новой ролевой моделью для старших и даст многим ориентир и точку опоры.