«Пациент не понимает, и моя задача — объяснить ему...» — слышу иногда от коллег. Да и сами пациенты частенько ищут в кабинете психолога объяснений, а иногда и называют работу с психологом уроками. Да и как же иначе? Психолог учился психологии, знает ее законы и может научить пациента, объяснить ему.
При этом специалист оказывается кем-то вроде мамы, папы и учителя в одном флаконе, а пациент — не слишком способным, коли сам чего-то не понял, учеником. Психологу, может быть, и приятно выступать в роли большого, умного и сильного, но, освободившись от чувства собственной важности, не так трудно убедиться в том, что такой подход к психотерапии не работает. И лучше всего это выражают сами пациенты: «Головой все понимаю, а душа мучается».
Представляю себе делание своей жизни как вышивание по канве. Хорошая, правильная канва, и рисунок я придумал замечательный, и прекрасно понимаю, что и как делать... Но ничего не получается: «Хочу как лучше, а получается как всегда…»
Почему? Вышиваю я нитью, которую пряду из переживаний своего жизненного опыта, в которых при всей понятности самого опыта (здесь я делал правильно, здесь ошибся, там надо было так, а там этак, и т.д. и т.п.) множество узелков, узлов и петель.
И вот сейчас мне важный стежок жизни положить надо. Понимаю, что он необходим и для чего он, а нитка то и дело застревает или рвется. Вот с этим и иду к психологу, чтобы он помог развязать, распустить эти невидные, неизвестные мне, но так мешающие душевные петли и узелки.
Домашние и друзья не могут помочь, потому что в силу многих причин они будут обсуждать сам опыт, а не то, как он переживается. Это связано с границами, за которые мы не можем заступить в рамках наших реальных отношений с их историей, характером и интересами участников. Поэтому психологу возбраняется психотерапия членов семьи, друзей и тех, с кем он связан личными или деловыми отношениями.
Зная обстоятельства жизни пациента, психолог концентрируется не на них, а на их переживании
Внешне психотерапия — разговор двух людей. Что же отличает ее от просто разговора?
— Так же, как адвокат и врач, психолог служит интересам этого одного человека. Так, работая с трудным ребенком, он делает это для ребенка, а не для семьи или школы.
— Зная обстоятельства жизни пациента, психолог концентрируется не на них, а на их переживании. Один и тот же развод может переживаться как счастье освобождения, как крушение жизни, как нечто неважное...
— Из этого вытекает то, что Александр Бадхен называет психотерапевтическим превращением этического: добро конкретного пациента важнее добра мира с его моралью, правилами и т.д. Не будь, например, раскрыто преступление Родиона Раскольникова и приди он к психологу лет этак через 10–15 со словами — мол, укокошил двух теток ни за что ни про что и теперь не могу с этим жить, — психолог примет его слова как выражение душевной муки, с которой и будет помогать разбираться, а не как явку с повинной или исповедь ради отпущения греха.
— Психолог принимает пациента таким, какой он есть, без оценочных суждений. Оценка поступков пациента как хороших или плохих, правильных или неправильных и т.д. лежит за пределами психотерапии.
— Психолог не выносит происходящее между ним и пациентом за пределы их общения. Даже правоохранительным органам он имеет право давать необходимую информацию только по специальному юридическому постановлению.
— Психолог не поучает, не назидает, не предписывает пациенту мнения и поведение, а помогает ему исследовать те неосознаваемые переживания прошлого и настоящего опыта, которые порождают мешающие пациенту проблемы. Пациент, например, хорошо понимает, что трудности в финансовых отношениях связаны с тем, что он устанавливает слишком близкие отношения с людьми. Задача психолога в этом случае — помочь пациенту исследовать истоки стремления искать близких отношений и проработать с ним связанные с этими истоками переживания.
Все сказанное делает психотерапевтические отношения действительно уникальными, а потому помогающими человеку развязать мучающие его душевные узлы и подготовить себя к жизни уже без этой боли.
