Зачем мы живем? Взрослым этот вопрос представляется наивным. И действительно, чаще им задаются подростки. В них обострено чувство смерти, которое и порождает ощущение бессмысленности существования. Нельзя сказать, что потом это совсем покидает человека и живет он лишь конкретными заботами и проблемами, а вечные вопросы отходят на второй план. Нет, пусть и не в форме вечного вопроса, но мысль эта не так уж редко посещает любого из нас.
Вот я суечусь, думает мужчина, зарабатываю деньги, поднимаюсь по карьерной лестнице, меня уважают, есть кое-какие достижения, кому-то помог, кого-то любил, но теперь вижу: все проходит, и любовь проходит, деньги исчезают, как пыль, дети на отстроенную дачу ездят редко (у них свои компании и дела), круг друзей редеет, жена стала раздражительна, заслуги рано или поздно забудутся… Тогда зачем все это было? Столько усилий и надежд, столько обольщений и огорчений. Зачем, когда впереди ждет только смерть?
По правде сказать, ответа на этот детский вопрос (а все философские вопросы — детские) нет ни у кого. У человека религиозного он решается естественно, поскольку он верит, что будет жить и после смерти, причем соответственно своему земному образу жизни. Но людей истинно верующих мало. Для большинства воскресение Христа — только метафора, красивая и содержательная, но никак не реальность.
А тогда и верить в загробную жизнь всерьез невозможно
Светлые умы на этот вопрос отвечают, но ответы эти либо туманны, либо неутешительны. Помню письмо Макаренко подростку, который на грани истерики допытывался у него: в чем смысл жизни? Антон Семенович с редкой для советского педагога откровенностью отвечал, что вопрос о смысле лежит исключительно в области биологии, а в человеческой жизни его нет. Гете на тот же вопрос отвечал, что смысл жизни — в самой жизни. Прекрасно! Гений, видимо, прав, но все же как применить это к собственному бытию? Лев Толстой задавался этим вопросом до старости, мучился страшно (все ответы были промежуточные) и не мог успокоиться.
Ответить на этот вопрос нельзя, но выйти из поля его гнетущего притяжения можно. Часто это удается людям обыкновенным и, что называется, простым. Не потому, что тема эта непосильна для их интеллекта (она, как я уже сказал, и всякому интеллекту не по силам). Но они умеют любить дело (самое обыкновенное), умеют любить детей, а потом внуков до самозабвения, растворяться в их радостях, бедах и болезнях, любовь к спутнику жизни с годами не угасает, но переходит в чувство удачно случившегося и дорогого родства.
Смерть близкого они встречают открытым плачем, и слезы, как ни странно, быстрее смывают горе, чем загнанная внутрь тоска. Каждый новый день такой человек воспринимает как подарок и любит клейкие листочки прежде, чем успевает задуматься о смысле. Да что говорить, разве влюбленным есть дело до смысла жизни?
Получается, что любовь, если человек ею переполнен, вытесняет этот мучительный и неразрешимый вопрос, для него там просто не остается места. Можно сказать — не любовь, а интерес, но интерес страстный, поглощающий целиком. Сказать, что это решает вопрос, нельзя. Но я этого и не говорил. Однако запомнить такое безвопросное состояние как правильное — можно. И при очередном наплыве депрессии попытаться в него вернуться.
Это трудно. Потому что в жизни неизбежны потери, размолвки, болезни. Мы не всегда пребываем в воодушевлении и любви. Искусственно вернуть их невозможно. Но в жизни всегда остается то, что стоит любить. Не знаю, можно ли этому научиться. Возможно, любовь к жизни, чувство гармонии — особый дар, который дается не всем. Но, по крайней мере, надо знать, в чем дело.
Иногда это чувство похоже на религиозное откровение, хотя не обязательно прямо связано с религией
Приведу эпизод из жизни замечательного художника Анатолия Заславского, который меня поразил. Он был студентом художественного училища. Много читал, в частности, Льва Толстого и тоже мучился вопросом о смысле жизни. Жизнь была не слишком веселая, друга его только что лишили студенческого билета, предстояло идти в армию, а там он, неспособный удержаться на перекладине больше нескольких секунд, погибнет. И вот вдруг… Привожу устный рассказ:
«Вдруг, вот это похоже на мистические дела, но тем не менее это так… Если б не Яшка, я б думал, что это галлюцинация. Потому что вдруг все стало высвечено… Вот тут лежали всякие грязные тряпки наших студентов. Ну, все валялось, все было небрежно, и все было никак не обязательно и не превосходно. Но все высветилось вдруг каким-то внутренним… даже не светом физическим, а смыслом высветилось. В общем, стало невероятно прекрасно, так хорошо стало. Мне стало просто все понятно.
Главное, у меня такие взрывы удовольствия уже бывали раньше, но они были экзальтированные. А это было совсем другое, такое спокойное принятие. Я вдруг понял, что все, что вот так вот лежит, оно лежит идеально на своем месте, что ничего не надо шевелить, что мир покрыт абсолютной гармонией, абсолютной свободой и гармонией, ничего нельзя менять, потому что все идеально… И я даже тогда осознал, что если это чувство пройдет, то я запомню, что это была правда, что действительно мир абсолютно соразмерен, гармоничен и бесконечно светится своим каким-то составом».
Лауреат нескольких литературных премий, автор книг, прозы и эссе
