Мы стали встречаться внезапно, после семи лет приятельства. Блаженно валяясь в темноте его съемной комнаты, я неожиданно спросила: «А что будем делать, если я забеременею?» Где-то на Юго-Западе столицы энергично икнулось моему терапевту: «Такие вещи надо проговаривать на берегу». «Будем рожать», — ответил он.
Рожать мы оба не собирались. Эта перспектива казалась такой же далекой, как пенсионные накопления. Нам было под 40, мы хотели путешествовать, смотреть ржачные ролики и играть в знакомство с инопланетянином: «Приветствую тебя, пришелец! Расскажи мне, как живется на твоей планете». Через три месяца мы привезли с Эльбруса маленького мальчика размером с маковое зернышко, если верить приложению для беременных. Так мы стали семьей.
Я нормальный травматик, каких миллионы. Я не умела истово злиться и очистительно плакать, у меня был запрет на отвращение и зажим на радость. Словом, обычный «сухпаек» советского ребенка. С этим наследством я начала работать задолго до беременности.
И вот я вдохновенно погрузилась в детский вопрос. Я была разборчива и интуитивна, выбирала созвучных учителей. Я продвигалась по этому пути с осторожностью и откатами и тянула за собою мужа.
Как и я, он просто обязан был уверовать в теорию привязанности. Не ругать ребенка за «плохие» чувства, контейнировать, одобрять. Для того, чтобы мы воспитывали сына «в одну дуду». Я внезапно говорила: «Знаешь, оказывается, психологи считают, что…» Высылала ему лучшие видеолекции и приводила примеры из нашего детства. Или, как истребитель, шла на лобовые столкновения.
Муж смущался, замыкался и грустил. Он очень старался, но из него автоматом вылетали все эти «хватит плакать». Долго ли, коротко ли, но я стала снижать эту активность по сотворению из мужа идеального в моем понимании отца, и вот почему.
1. Потерялось наше «мы»
Мы бродили по раскаленной Москве и делали вид, что он учит меня фотографировать. А я боялась уронить его ужасно тяжелый фотик. Он встречал меня взмыленный, потому что ко мне он всегда бежал. А я обнимала его голову и дула на лоб. Он разучивал незаметный танец, который смогу видеть только я, из окон роддома. И посылал мне контрабандой любимый шоколад. А я нарисовала календарь и зачеркивала жирным крестом каждый прошедший на сохранении день.
Я начинала забывать этих двух людей, совсем. Но сначала они — мы — оказались друг у друга. И только потом у них — нас — появился мальчик. Мне захотелось восстановить эту хронологию.
2. Меня позвали в жены, а не в учителя
Учить людей — это мое, не зря попала в пединститут. Но, знаете, одной кормой на двух стульях не усидишь. Нельзя одновременно учить взрослого парня и культивировать демократию. Я так поверила в свою педагогическую миссию, что упустила из вида взрослого человека, который прошел Чечню. Прополз ее сапером. И сам научился ковать. Художественно: его неувядающая роза на веки веков цветет у моего ноутбука.
С ним здороваются соседи всех наших съемных квартир, ему мой стоматолог шлет смешные видео. Может, мне только показалось, что его надо подтянуть на ниве человеческих отношений?
3. Я хочу поддерживать, а не критиковать
Я была ужасно встревоженной мамой. Первые месяцы казалось, что не справляюсь. Какая там критика, я разваливалась от любого настороженного взгляда. Меня «лечили» приезды мамы: она безоглядно хвалила меня за все. Она восклицала своим скрипучим контральто: «Смотри, как он тебя любит!» Она декларировала, что я лучшая мать. И я робко начинала верить.
Она открывала мне глаза на прекрасную, любимую, нужную меня. И я бы хотела попробовать сделать то же самое для мужа. Отмотать назад, чаще обнимать его и на все его сомнения отвечать: «Ты чудесный папа».
4. Прелесть папы в том, что он не мама
Я вдруг ясно поняла, что пытаюсь задублировать саму себя. Создать из мужа вторую Иру. Но в собственном детстве я бы не потянула двойную маму.
Папа был молчун и эрудит, я отдыхала рядом с ним. Он великолепно читал вслух, не расставляя акценты, не отыгрывая героев. Он оставлял мне пространство для ощущений, сотворенных во мне Мастеров и Маргарит. Он тихонько учил меня логическим играм и заводил со мною аквариумы. Словом, ура, что папа был, и отдельное ура, что он был не мамой.
5. Не стоит вмешиваться в чужие отношения
Мама называла себя «буферной системой», потому что вставала между мной и папой и как бы смягчала наши отношенческие удары. Но так проблемы только копились и оптом сгрузились на нас троих, когда я доросла до пубертата.
Я боязливо думаю: а может, муж и сын имеют право на свои трудности? Они нужны им, чтобы обидеться, раниться, продышаться, помириться. И, наконец, надежно стыковаться, как космический корабль с МКС. Мое сердце замирает, когда муж относит сына в комнату «пообижаться». У меня трудности с отвержением, и мне верится, что это оно. Возможно, для него это совсем другая история. Мы разные, у него другое задание от вселенной и совсем другие мама и папа.
Я не хочу наделять маленького человека моими болями. Хватит с него и своих. Поэтому все же снабжаю мужа полезностями из детской темы. Трудно держать это в себе. Он слушает внимательно и мрачно. И, кажется, не очень верит всем этим психологам. Ну и ладно. Он подумает и найдет что-то свое. Как находил мины в Чечне. Как нарыл три нынешние работы, как отыскал, отогрел, угадал среди тысяч вероятностей свою нелегкую и нежную меня.
