Советское наследие
Не претендуя на истину в последней инстанции, опираясь преимущественно на наблюдения из личной жизни и качественный анализ семейных историй клиентов, принадлежащих к советским элитам, партийно-номенклатурным, академическим, творческим, могу выделить ряд психологических отличий взаимоотношений с деньгами.
Особенности «старых» денег, денег, чья история в конкретной семье насчитывает не одно поколение, напрямую связаны с ядром социальной идентичности. «Старые» деньги стали плотью и кровью своих хозяев, «новые» только в процессе врастания.
Недавно заработанные деньги — это прежде всего про социальную кожу, маску, которую стремятся во что бы то ни стало предъявить миру, дабы окружающие узнали об их наличии, восхитились и пали к ногам счастливого обладателя дорогих часов, машины и прочего.
Предварю личные рассуждения выдержками из социологических исследований психологии советского человека, которые подтверждают мои предположения относительно преобладания в подсознании чувств вины и стыда за деньги как у выходцев из советских элит, так и у «новых» русских.
И. Г. Дубов в статье «Феномен менталитета: психологический анализ» («Вопросы психологии», 1993) отмечает наличие внутреннего конфликта у советского человека, которому, с одной стороны, свойственно «невыделение» себя из «мы», а с другой — стремление к власти и повышению статуса.
Развитие предполагалось преимущественно за счет перемещения из одной социальной страты в другую и не подкреплялось личностным ростом, стремлением к индивидуации, познанию себя. Инакомыслящие подвергались гонениям со стороны советской власти.
В девяностые у меня случился неудачный проект в РСПП «Психологический портрет промышленника и предпринимателя России XXI века». Члены палаты отказались заполнять тесты, весьма поверхностные, к слову, несмотря на письмо за подписью председателя палаты. Обсуждая с профессором факультета психологии МГУ рабочую гипотезу исследования, услышала следующее: «Рабочая гипотеза тут одна. Кто-то поднялся за счет того, что <подхалимничал>, а кто-то — «давил». Личный опыт общения с номенклатурой подтверждает выкладки И. Г. Дубова.
Авторы книги «Простой советский человек» на основании крупномасштабного исследования, проведенного в 1989 году ВЦИОМ на репрезентативной выборке, делают выводы об универсальной простоте советского человека.
Его «стержень» — в стремлении «быть как все», простая забота о выживании и привычка довольствоваться малыми радостями. Опять же в памяти всплывает фраза уже из студенческой молодости одного из иностранных студентов МГУ: «Ваше счастье, что вы не понимаете, насколько вы бедны».
В таких условиях, по утверждению авторов «Простого советского человека», между простым народом и простой властью исчезает звено социальной идентификации. Что закрепилось в устойчивом выражении: «Ты — начальник, я — дурак, я — начальник, ты — дурак».
В. Н. Подопригора, Т. Н. Краснопевцева в статье «Русский вопрос в современной России» («Вопросы философии», 1995) также отмечают противоречивость в социально-психологическом портрете советского человека.
Сочетание высокого уровня развития интеллекта и низкого уровня бытовой культуры. Сообразительность, коллективизм в противовес низкому уровню правового сознания и способности с легкостью и ловкостью обходить запреты и правовые нормы государства. Преклонение перед всем западным, с одной стороны, и обесценивание — с другой.
Советский человек не был амбициозен, с неодобрением относился к достижениям других, считая привилегии и бонусы неправедно нажитыми. В советском обществе не было принято открыто демонстрировать наличие денег, недвижимости. Спецобеспечение прилагалось к должности и осуждалось в частной собственности.
Дети, внуки социально развивались в первичном бульоне двойных стандартов: с одной стороны, привилегированное положение за счет специального распределения, служебных квартир и дач в элитных районах, с другой — декларирование равенства всех советских людей, искренняя вера в торжество коммунизма на всей Земле.
Поэтому у детей, внуков советских элит двойственное отношение к деньгам. Желание и обладание привилегированным положением противоречило общественным и приватным установкам при демонстрации равных возможностей в обществе развитого социализма.
Номенклатурные родители стремились к власти, социальному статусу в первую очередь, материальные блага были вторичны
В современной России власть нужна не ради самой власти, а ради открывающихся возможностей обладания материальными благами.
Некоторые из моих клиентов были биты одноклассниками в обычных школах на окраинах Москвы, потому что обладали вещами, которых не было больше ни у кого. Родителям, беззаветно служившим Родине и коммунистической партии, не приходило в голову обезопасить детей, поместив их в привилегированные условия, соответствующие статусу.
Это к вопросу о преемственности поколений. К сожалению, с кросс-культурными травмами нашей страны очень сложно сформировать традиции, культуру денег и потребления.
Старые деньги: без лишнего шума
Тем не менее отличительной особенностью личности детей советских элит является устойчивое ядро социальной идентичности принадлежности к высшему обществу.
Но социальная маска, персона, которая предъявляется обществу, носит более чем демократический характер. Они стремятся не выделяться из толпы, декорировать внешние признаки принадлежности к власть имущим серыми, невзрачными одеждами. Не только потому, что так воспитаны, но еще и потому, что испытывают чувства вины и стыда за привилегии, которые дают власть и деньги. Но им и в голову не приходит раздать землю крестьянам, фабрики — рабочим. Они откупаются в первую очередь от самих себя пожертвованиями в благотворительные фонды.
Не обладая результатами социологических исследований на репрезентативной выборке, могу отметить, что у тех, кто обращался ко мне за помощью, не было тенденций тратиться на показную роскошь.
О принадлежности к высшему классу можно было в первую очередь судить по высокому уровню развития языковой культуры, свободным, но уважительным манерам поведения
Как нельзя лучше об этом феномене написано в «Пигмалионе» Бернарда Шоу. Можно иметь одежду, гаджеты самых дорогих брендов, но вести себя как рыночная торговка. И в этих случаях экзистенциальное утверждение «не иметь, а быть» попадает в десятку.
Об этом пишет Виктор Пелевин: «Оральный вау-импульс заставляет клетку поглощать деньги, чтобы уничтожить страдание от конфликта между образами себя и идеального „сверх-я“, создаваемого рекламой». Заметим, что дело не в вещах, которые можно купить за деньги, чтобы воплотить это идеальное «Я», — дело в самих деньгах.
Действительно, многие миллионеры ходят в рванье и ездят на дешевых машинах — но чтобы позволить себе это, надо быть миллионером. Человек из низших социальных слоев в такой ситуации преимущественно страдал бы от когнитивного диссонанса, поэтому многие бедные стремятся дорого и хорошо одеться на последние деньги.
Меня удручает реклама одного косметического бренда: «Ведь я этого достойна!» То есть я достойна качественной, дорогой косметики? Нет, это косметика достойна меня.
Новые деньги: показная роскошь
Стремление к показной тяжеловесной роскоши, граничащей с безвкусицей, проистекает из комплекса неполноценности. Из того самого велосипеда, отсутствие которого в детстве не может восполнить «Майбах».
Но к деньгам должно прилагаться еще что-то такое, что сложно ощутить обычными органами чувств. Поскольку при равном количестве одни люксовые, а другие — второсортные.
И это что-то является надстройкой и находится вне материального. Одни деньги можно уважать, в то время как другие — нет. Утверждение «деньги не пахнут» первоначально имело смысл. Император Веспасиан обложил данью общественные уборные, получающие доход от продажи мочи. Отвечая на упреки сына Тита, император поднес к его носу монету и спросил: «Пахнет ли она?»
Получив отрицательный ответ, сказал, что деньги не пахнут
В наше время это выражение приобрело иной оттенок, его используют, когда говорят о деньгах, заработанных в обход закона.
Согласитесь, что «новые» деньги могут пахнуть, да еще как. «Старые» деньги в меньшей степени издают запашок, хотя в начале «больших старых денег» мог быть еще тот запах.
История № 1
Анастасия, 40 лет
Отец — партийно-номенклатурный работник. Большую часть жизни провел в служебных командировках в странах третьего мира вместе с семьей. Дед Анастасии был председателем колхоза, ярым коммунистом. Люди уважали его за справедливость.
Сколько себя помнит, боялась отца, дедушку с бабушкой. При скромном образе жизни все как у всех, взрослые строго следили за тем, с кем общается девочка. Если родители друзей не соответствовали статусу, то Насте строго выговаривали, выказывая неодобрение. Косились в случае приглашения на дачу кого-нибудь из «простых».
И в этой позиции ничего особенного, если не учесть того, что вне дома и в узком семейном кругу велись разговоры о свободе, равенстве, братстве и борьбе за светлое коммунистическое будущее. Презрительно относились к торгашеству и стяжательству. Осуждали загнивающий Запад с его буржуазностью, эксплуатацией рабочих и крестьян, превознося социалистический строй.
Настя выросла, вышла замуж за банкира, внука партийно-номенклатурного деятеля. У нее прекрасная семья, достаток. Но женщина испытывает колоссальное чувство вины и стыда за имеющиеся деньги. Не может без слез смотреть на уличных попрошаек, мимо которых проезжает на машине представительского класса. Не позволяет себе ничего лишнего из одежды. Не в радость ей и посиделки с подругами в дорогих кафе.
Не думаю, что здесь имеет место размытая социальная идентичность. Ясное понимание принадлежности к элите: недвижимость, образование детям, няни, домработница, отдых — все высшего класса. Но вместе с тем жесткая экономия на повседневных расходах, одежде, тех мелочах, которые составляют радость и вкус жизни.
Нельзя назвать это стяжательством в чистом виде. Анастасия занимается благотворительностью, у нее есть подопечные дети-отказники, которым ежемесячно перечисляются деньги. И опять же благотворительность — знак «старых» денег.
Конфликт между ощущением принадлежности к элите и невозможностью это выразить в социуме. Свой среди чужих, чужой среди своих
Для богатых у нее нет соответствующей персоны. Но и среди обычных людей она испытывает дискомфорт, потому что строго следит за тем, чтобы не проговориться, не выдать себя. Природная доброта также играет против, стремление помочь в обыденных ситуациях перекрывается пониманием статуса.
По иронии судьбы те клиенты, которые стремятся вверх по социальной лестнице, жаждут узнать культурные коды высшего общества, в то время как те, кто принадлежит к высшему обществу, часто скрывают их за непрезентабельным внешним видом.
По себе знаю, насколько это удобно — размытая социальная идентичность, чтобы к тебе, с одной стороны, относились с уважением, а с другой — не боялись.
Размытость социальной идентичности, стремление скрыть реальный социальный статус определяются не только личной историей, историей семьи, кросс-культурными травмами страны, но и завистью и агрессией окружающих, зачастую считающих, что ты отнял лично у них кровно заработанное.
«Старые» деньги не спешат предъявлять себя открыто. Они, как золото гномов, скрыты в подземелье, будучи частью ядра социальной идентичности хозяина, знают себе цену. Там, где «новые» деньги делают первые робкие шаги, «старые» износили не одну пару башмаков.
История № 2
Ольга, 29 лет
Дочь крупного российского промышленника. Большие деньги пришли в семью относительно недавно. Одежда только дорогих брендов. Ужины и обеды в самых дорогих ресторанах.
Поскольку социальное ядро не сформировано, социальная кожа еще тонкая, дорогая одежда, гаджеты частично компенсируют неловкость поведения и плавающую самооценку.
Ольга разрушается от соприкосновения со средой, не соответствующей ее статусу, но вместе с тем бессознательно выбирает мужчин, которые принадлежат к более низкой социальной группе.
Конфликт между выбором окружения и вещами очевиден. Психологически Ольга чувствует себя комфортно с людьми, входящими в группу обслуживающего персонала, регулируя с помощью денег межличностные отношения. В семейной истории нет прецедента «больших» денег и соответственно сценариев поведения с окружающими людьми по вертикали как вверх, так и вниз, а также по горизонтали.
Рядом с представителями своей социальной группы ей психологически дискомфортно, поскольку в этом случае она мигрирует в ту часть своего бессознательного, которая связана с бедностью родителей и пренебрежением ее эмоциональными нуждами, то есть становится плохо одетой, полуголодной, никому не нужной девочкой рядом с богатыми, которых боготворили родители.
Дорогая одежда, машины представительского класса с тонированными стеклами, как и надменные манеры поведения, выполняют роль спасательного круга, защищающего от когнитивного диссонанса в момент, когда прошлое вступает в конфликт с настоящим и душа кричит: «Кто же я на самом деле?»
«Новым русским» тоже свойственно чувство вины и стыда за деньги, но эти чувства иного порядка, чем у детей советских элит. Они испытывают чувство вины перед родственниками, близкими, друзьями, которые остались на прежней социальной ступеньке, в то время как им удалось вытянуть счастливый билетик и взлететь вверх.
Часто бывает, как в песне, кто был никем, тот станет всем
Стыд свойствен им не из-за конфликта личностных установок, идеологии строителя коммунизма, как у выходцев из советских элит, а из-за того, что на новом социальном уровне они чувствуют неотесанность. Социальные навыки, соответствующие большим деньгам, культурные коды, маркирующие принадлежность к новой социальной группе, отсутствуют или сформированы частично. Тогда идут в ход так называемые «понты», демонстративные, зачастую циничные, надменные, обесценивающие формы поведения.
Они бы и рады поделиться нажитым с теми из близкого окружения, кому не так повезло, но часто встречают зависть и агрессию вместо благодарности. Пропасть между прошлым и настоящим увеличивается. Внутренние опоры рушатся. Вот и изыскиваются новые скрепы в виде безумных трат на показную роскошь. И в этом обретаются новые смыслы жизни.
Вся эта психологическая смесь подогревается страхом потерять деньги. Ложная Я-концепция, размытая социальная идентичность укрепляются за счет навязываемого глянцем образа жизни. Внутренняя работа по формированию подлинного «Я» подменяется безудержным потреблением, стремлением к роскоши.
Мы опять возвращаемся к экзистенциальной дилемме «быть или иметь».
Таким образом, мы видим, что при одинаковом социальном статусе можно иметь разные социальные идентичности.
Психотерапевт, к.пс.н., автор книг по женской и детской психологии «Жила-была девочка, сама виновата», «Проективная методика исследования личности ребенка „Расскажи историю“», «Как перестать быть жертвой и превратить свои ошибки и недостатки в достоинства»
Личный сайт
