«Справедливый мир»: почему мы осуждаем жертв насилия

• «Почему сразу не сказала?»

• «Почему в полицию не обратилась?»

• «А она разве не сама к нему пошла?»

• «Да ладно, не могла она не понимать, чего от нее хотят»

• «А доказать она может?»

Основная проблема с подобными вопросами и утверждениями в том, что они адресованы не тем, кто совершил или предположительно совершил насилие. Они адресованы жертвам. В комментариях к многочисленным новостным постам крайне редко можно увидеть вопросы вроде «Зачем он ее изнасиловал?» или «Почему он с ней так обращался?». Зато вопросов, начинающихся со слов «А почему она…», очень много. Этот маневр по перекладыванию ответственности с палача на жертву отнюдь не нов — он свойственен общественному сознанию с древнейших времен.

«А что же вы раньше молчали?»

Вера в справедливый мир — не просто громкие слова. Это социально-психологический феномен, который напрямую связан с потребностью ощущать себя в безопасности. Человек убеждает себя, что следование определенному набору правил гарантирует защиту от неприятностей, придумывая такие установки:

• «Если я буду одеваться прилично, никто ко мне не пристанет».

• «Если я не буду ходить поздно вечером одна, со мной ничего не случится».

• «Если я не буду знакомиться в баре с мужчинами, мне ничего не грозит».

• «Если я объясню жене и детям, как правильно себя вести, с ними все будет в порядке».

Проблема в том, что эти правила не работают — они могут снизить риски в определенных ситуациях, но не могут защитить полностью. По статистике, больше половины изнасилований совершают не маньяки в темных переулках, а знакомые или даже близкие люди.

Однако статистические данные и исследования не могут изжить склонность общества к виктимблеймингу (термин, образовавшийся от английских слов victim — «жертва» и blame — «обвинять»). В том числе, потому что признать относительную бесполезность «правил безопасности» означает признать себя таким же уязвимым, как и жертва насилия. Фактически — приравнять себя к ней. А это очень страшно, и психика блокирует такие мысли (если они вообще возникают), чтобы защитить себя.

«Вера в справедливый мир — это линейное представление о жизни. Человеку очень сложно допустить мысль о том, что может произойти что-то несправедливое. И единственное, что ему в этой ситуации приходит в голову, — это обвинить жертву, — считает психотерапевт Владимир Дашевский. — Вопрос „Почему вы раньше молчали?“ не имеет никакого смысла, на него нельзя ответить. Более того, он несет скрытое обвинение. Человек, задающий такой вопрос, пытается показать, что он-то знает правильный ответ. Тем самым он ставит себя выше жертвы, как будто он умнее, опытнее и обладает некими особыми знаниями. Этот вопрос очень высокомерен, и единственная его цель — виктимизировать жертву, обвинить ее в случившемся».

«А что же вы в полицию не обратились?»

Слова жертвы насилия часто подвергают сомнению, апеллируя к тому, что прошло много времени (иногда несколько десятков лет) и нет никаких доказательств. При этом обычно жертве задают еще один популярный унизительный вопрос: «А что же вы заявление не написали?»

«В идеальном мире, наверное, было бы так: жертва насилия сразу шла бы в полицию с заявлением, водитель, нарушивший правила дорожного движения, сразу оплачивал бы штраф, а пассажир, наступивший другому на ногу в метро, сразу просил бы прощения, — продолжает психотерапевт. 

Но в нашем обществе очень глубоко укоренились патриархально-домостроевские нормы, корни которых уходят в христианство: «И тогда воздаст каждому по делам его». Именно там лежит предположение, которое находится в глубинах коллективного бессознательного: если ты согрешил, Бог тебе воздаст. По такой логике получается, что и жертва насилия таким образом получает наказание от Бога.

Приписывая себе понимание механизмов «высшего наказания», человек ставит себя на место Бога и верит, что сам управляет реальностью. Поэтому религиозность часто бывает очень примитивной — она упрощает идею непознаваемости вселенной и Бога.

Жизнь предполагает бесконечное количество вариантов и случайностей, которые могут произойти с любым человеком в любой момент времени. Патриархальное сознание этих случайностей не приемлет. Поэтому человеку легче обвинить жертву, чтобы уложить эту ситуацию в рамки своего крайне ограниченного восприятия».

«Молодец, в его-то возрасте — и столько женщин!»

Другая грань этих убеждений проявляется в сексистских шутках в поддержку обвиняемых: «Вот это мужик, да чтоб я в его годы так мог!» Как ни странно, это особенность не патриархального, а матриархального общества.

«Такие шутки становятся возможными, когда мы объективизируем сексуального партнера, будь то женщина или мужчина, — объясняет Владимир Дашевский. — В этом случае партнер как личность не имеет никакого значения. Важна только способность самца „покрыть“ как можно большее количество самок».

У подобных шуток есть и еще одно объяснение. Его корни уходят к глубинным мужским страхам, которые часто не только не признаются самими мужчинами, но даже и не осознаются.

«Самый большой мужской страх — невозможность эрекции, — рассказывает психотерапевт. — По большому счету, тот, кто поддерживает такими шутками людей, обвиненных в изнасилованиях, демонстрирует всему миру именно этот страх. Он живет в каждом мужчине, просто у кого-то он сильнее, а у кого-то слабее. Но признаться в этом, даже самому себе, мало кто способен».

«Сама с ним пошла, сама и виновата»

В 1960-х годах социальный психолог Мелвин Лернер провел серию экспериментов, чтобы изучить феномен веры в справедливый мир. Испытуемым показывали видеозапись, на которой невинные люди (специально нанятые актеры) подвергались наказанию — получали удар электрическим током, если допускали ошибки в обучении. И наблюдатель, чтобы уместить эту несправедливую картину в своем сознании, самостоятельно наделял жертв отрицательными чертами.

Этот эффект можно наблюдать даже в детско-родительских отношениях. Когда ребенок жалуется на жестокое обращение со стороны учителя, многие родители спрашивают: «А что ты сделал? Наверное, плохо себя вел?» Большинство взрослых вовсе не считает своих детей плохими, но принять мысль о том, что жизнь может быть так несправедлива по отношению к их ребенку, очень страшно.

«Если мы доведем эту мысль до логического завершения, то придем, ни много ни мало, к фашизму, — утверждает Владимир Дашевский. — Над воротами концентрационного лагеря Бухенвальд висела надпись: «Jedem das seine», что в переводе на русский означает все то же «Каждому свое» или «Каждому — по заслугам». Это и есть виктимблейминг: вы заслужили — вот и получайте.

Исследования на эту тему активно проводились после Второй мировой войны, в основном в Западной Европе. Немецким философом и социологом Теодором Адорно была даже разработана так называемая F-шкала для определения степени «фашизации» общества. В российском обществе этот показатель крайне высок».

«Она просто пиарится на этом скандале»

Это обвинение снова возвращает нас к вопросу о репутации и о распространенном в обществе отношении к жертвам насилия. Женщины (и тем более — мужчины, ввиду сложившихся в современном обществе гендерных стереотипов), признаваясь в том, что их изнасиловали, не становятся в глазах окружающих невинно оскорбленными. Очень часто они вынуждены сами отбиваться от нападок, обвинений во лжи и в том, что использовали ситуацию в свою пользу. Но терапевтический эффект от признания своей боли оказывается выше, чем страх перед осуждением.

«Я допускаю, что некоторые женщины действительно хотят на этом пропиариться, — объясняет Владимир Дашевский. — Но если попытаться хотя бы на секунду представить себе тот ужас, в котором оказывается жертва изнасилования или домогательства, то очень легко понять истинный мотив, заставляющий ее говорить. Если человек десятилетиями хранит в себе тяжелую травму, память ее вытесняет. Нашей психике слишком тяжело с этим жить. Быть услышанной, пусть даже через 20 или 30 лет, невероятно важно. И эта возможность высказаться намного важнее гипотетических последствий для насильника.

Наше общество пропитано недоверием: ГУЛАГ, соседи, которые доносят друг на друга, позавидовав новому ковру или лишнему квадратному метру в квартире… Нам очень легко не верить и сложно относиться к людям искренне. Мы не можем быть до конца честными с близкими и даже с собой. У нас огромное количество страхов, но больше всего мы боимся, что нас не примут, отвергнут. И это глобальное недоверие к миру тоже подпитывает желание осудить, обвинить в клевете и в сомнительных мотивах».

«Она сама этого хотела»

Нежелание отвечать за собственные решения и поступки — еще одна причина виктимблейминга. Это не значит, что любой, кто не поверил жертве насилия или обвинил ее в ношении «слишком короткой юбки», сам замешан в чем-то подобном. Но когда человек видит, как кто-то другой несет наказание за совершенное преступление, он автоматически проецирует эту ситуацию на себя.

Особенно остро это переживается, если проассоциировать себя с обвиняемым легко: например, «мы оба мужчины, оба белые, нам обоим нравятся женщины такого типа». Человек, ассоциирующий себя с предполагаемым насильником, мог никогда не совершать ничего подобного. Но теперь ему приходится думать о том, что за какие-то другие поступки ему тоже «воздастся», как «воздается» известным личностям. Эти мысли причиняют настолько сильный психологический дискомфорт, что самым легким выходом становится переход на сторону агрессора: «Он не виноват, а она сама хотела».

«Брать на себя ответственность очень страшно. Жить осознанно, понимать, что ты делаешь, и отвечать за это очень сложно. Люди вообще не любят нести ответственность, — говорит психотерапевт. — Это еще и особенность национальной психологии: у нас принято скрывать истинные мотивы, хитрить. Принято давать взятки, уходить от налогов. «Не пойман — не вор». Это говорит о высоком уровне инфантильности общества. Человек верит, что, если скрывать свои плохие поступки, их можно продолжать совершать.

Такой подход идет именно от невероятной инфантильности и от отказа ее принять. Принятие инфантильности подразумевает необходимость взросления, а осознавать себя взрослым и принимать ответственность за себя самого тоже страшно. Это неизбежно влечет за собой и другие степени ответственности, и мало кто на самом деле этого хочет.

Именно поэтому многие надеются, что обвиненных в насилии известных людей оправдают, докажут их невиновность. Или хотя бы не докажут вину. Я и сам часто ловлю себя на том, что пытаюсь найти какое-то объяснение их действиям. Градус этой дискуссии сейчас настолько зашкален, что найти истину очень сложно.

Очередной скандал — повод для каждого из нас задуматься о том, где этот «тормоз» у нас в голове, срабатывает ли он в нужное время? Где проходит граница? Заберу ли я найденный кошелек или попробую найти владельца? Воспользуюсь ли я властью или положением, если мне за это ничего не будет? Возьму ли я взятку, если точно знаю, что не попадусь? Видимо, люди, которые осуждают жертв насилия, этот вопрос для себя не решили. Или даже ни разу им не задавались, а громкий скандал подталкивает их к необходимости думать об этом».

Вопрос ответственности и осознания собственных моральных границ тоже связан с потребностью верить в ту самую модель справедливого мира. «На мой взгляд, миром правят случайности, — комментирует Владимир Дашевский. — Признать это — значит признать существование в неопределенности. В мире, полном неопределенности, возможны такие события — цунами, землетрясения, изнасилования, убийства. В этом мире люди проявляют скверные качества, опираясь на свою власть или авторитет. И именно поэтому массовое сознание склонно скорее обелить насильника, чем принять позицию жертвы».

Если мы осмелимся признать, что жизнь действительно бывает несправедливой и необъяснимо жестокой, то неизбежно столкнемся с очень неприятными чувствами. Мы ощутим собственную уязвимость, и нам придется осознанно взять на себя ответственность за свои поступки. Принять это крайне сложно. Но именно это принятие делает нас по-настоящему взрослыми, думающими людьми.