Сплести свою жизнь заново: как нарративная терапия излечивает хронические травмы

Вы 25 лет ведете частную практику и работаете в том числе с теми, кто переживал травмирующий опыт в течение долгого времени. У такой хронической травмы есть особенности?

Екатерина Жорняк: Чаще всего хроническая травма развивается в условиях пленения, неволи, когда страдающий человек не может покинуть это пространство. Например, вынужден находиться в насильственной семейной среде или режимном учреждении, в больнице или тюрьме. Он становится свидетелем побоев или сексуализированного насилия или сам оказывается жертвой буллинга в школе и моббинга на работе.

Такие события имеют разрушительные последствия, которые некоторые специалисты определяют как комплексное ПТСР — это более тяжелая форма посттравматического стрессового расстройства, она отягощена множественными изменениями, в том числе в восприятии себя, отношениях с другими, и включает практики саморазрушения.

С чем связаны эти разрушительные последствия?

Длительный опыт насилия как бы отменяет человека. Он переживает себя как стертого, не способного дать ответ. На самом-то деле он не реагирует пассивно. Пусть он не отбивается, не кричит, но все-таки разными способами пытается сделать себе хорошо — он может замереть или закрыть глаза, спрятаться или даже потерять сознание, если ничего другого не остается. Это по-своему активные действия.

Но поскольку эти попытки не меняют ситуацию в корне и перекрываются эпизодами, где абьюзер или буллер оказался сильнее, эта история сопротивления забывается. А запоминается как раз история поражения, когда он не смог ничего изменить. И это становится частью его идентичности.

Сравнивая себя с храбрыми героями, ребенок, да и взрослый, легко почувствует себя неудачником, если не смог защитить мать от ударов отца и выставить его за дверь.

И все его действия в таком случае теряют смысл?

Да. Между действиями и событиями рвутся связи. Вот есть события, а смысла у них никакого нет. События — пытки, буллинг, избиения, военные действия — оказываются настолько чудовищными, абсурдными, что приписать им какой-то разумный, приемлемый смысл уже невозможно.

Домашние насильники интуитивно выбирают тактику, направленную на то, чтобы лишить жертву воли. Они хаотично делают противоположные по смыслу вещи: заботятся, а потом бьют, проявляют сострадание, а потом внезапно наказывают. В конце концов жертва перестает искать логику в таком поведении и просто извиняется, чтобы меньше били. Теряя способность наделять происходящее смыслом, она утрачивает ощущение контроля.

Рвутся связи с сообществом. Мало того что человек, переживший опыт травмы, изолирует себя сам, его окружение в ответ может также отстраняться, чем поддерживает у него негативные выводы о себе. Внутри систем памяти тоже происходят разрывы, в том числе диссоциации.

Для того чтобы человек выжил, какие-то отделы памяти блокируются, и он просто не помнит некоторых событий или помнит их фрагментами. Или не переживает никаких эмоций: знакомые напоминают ему про его ужасный опыт, а он может при этом улыбаться или выглядеть как бы спокойно.

Хроническая травма всегда вырастает из детства?

Не обязательно. Часто в ее основе действительно лежит травмирующий опыт первых лет жизни. Ведь он приобретается в родной среде, которая априори должна ребенка защищать.

Если родители заявляют о своей заботе и при этом его бьют, ребенку впоследствии непросто различать заботу и насилие. Не доверяя своим реакциям, он во взрослом возрасте вовлекается в новые абьюзивные отношения, надеясь, что за ними скрывается любовь — просто таким особым образом ее выражают.

Но такая подмена может произойти и без детского травматического опыта. Во взрослом возрасте мужчина или женщина могут оказаться объектами троллинга или войти в семью, где практикуются издевательства и унижение. У нас очень распространено домашнее насилие.

Что мешает страдающему человеку сразу же покинуть такую семью, порвать абьюзивные отношения?

Опыт неудач порождает негативные выводы о себе, наносит ущерб его личности. Он как будто становится другим человеком, который во всем виноват, слаб, отвратителен, ни на что не способен и никому не нужен. Парадокс заключается в том, что сконструировать новую, предпочитаемую версию себя можно только в отношениях, получая позитивную обратную связь. А его окружение, продолжая насилие, все больше убеждает его в том, что он ничтожество и все это заслужил. Единственное, что он может, — подчиниться.

Как разорвать замкнутый круг?

Здесь трудно обойтись без длительного терапевтического сопровождения, поддержки специалиста, который поможет сконструировать версию себя, которая будет свободна от негативных выводов.

Свойство нашей памяти таково, что мы запоминаем негативный опыт лучше, чем позитивный, это один из механизмов выживания. А для того, чтобы вспоминать хорошее, нужны усилия и настойчивые расспросы собеседника, что позволит во всех красках, запахах и звуках восстановить картину хороших моментов.

Второе свойство памяти: наша картина прошлого далеко не всегда соответствует реальным фактам, и потому не стоит воспринимать память как надежный вещевой склад. Наш опыт в разных ее отделах постоянно переписывается, возникают чуть измененные версии действительности.

Мы концентрируемся на его действиях, а не своих, это необходимо для выживания. В результате мы помним то, что делал насильник, но ничего не вспомним про себя. Это один из механизмов стирания себя как активного субъекта своей жизни. Но в результате терапевтической беседы эта память может измениться: мы просто по-другому вспомним реальность.

Как строится работа нарративного практика?

Первое и самое доступное, что у нас есть, — это помочь клиенту вспомнить свои ответы, реакции на травмирующий опыт, любые. Затем мы можем связать эти действия с его навыками, способностями и ценностями, а потом — с какими-то эпизодами его жизни, где он уже использовал эти навыки, и с дорогими людьми, которые передали ему эти навыки и ценности.

Выяснится, скажем, что он умеет быть тихим и не проявлять себя. Естественно, это часть плохой истории, но даже от этого можно оттолкнуться и спросить: как бы вы назвали этот навык, с какими ценностями это связано? Вскоре выяснится, что умение прятаться связано с ценностью жизни, заботы о себе, а значит, с хорошим отношением к себе.

Мы не можем изменить случившееся, но можем освободиться от последствий травмирующего опыта, от иллюзорной версии недостойного человека, которую создал для нас насильник, это его версия! — и сконструировать себя предпочитаемым образом.

Происходит своего рода переписывание истории?

Важно понимать, что переписывание истории в нарративном подходе совершенно не означает пересказать трагическую сцену как комическую или нейтральную, исказив факты, нет. Для нас принципиально важно представление о человеке как о тексте. Проживая те или иные события, мы связываем их в последовательности, наделяем смыслом, создаем сюжеты, — это и есть мы. То есть мы пишем историю своей жизни и одновременно конструируем себя, свою идентичность.

Переписывание истории означает переструктурирование идентичности. Причем это можно сделать не только словами, но и в рисунке, танце, движении, любыми художественными средствами. Цель этой работы в том, что по-английски называется empowerment: наделение полномочиями и властью.

Страшная суть травмирующей ситуации заключается в том, что некая непреодолимая внешняя сила нападает на человека, совершает длительное насилие и крадет у него это авторство, внушая, что он ничего не значит, что она главнее. Он будет тем, кем она скажет ему быть, и никогда он не был никем другим, он пустое место. Вот что такое травма.

Соответственно, возвращение человеку авторства — это ключевой момент терапии?

Да. Занимая авторскую позицию, он сам выбирает, как понимать то, что с ним случилось и кем ему быть. То есть создает собственный смысл. Кроме того, очень важна позиция сотрудничества. Это значит, что голос пострадавшего, его описание собственной жизни более важны, чем интерпретация его собеседника-терапевта.

А это значит, что он не должен за клиента объяснять, что с ним произошло и что ему с этим делать, понимаете? Человек, переживший травматический опыт, никоим образом не должен чувствовать, что голос и интерпретация терапевта важнее его собственного опыта. В нарративном подходе, который не директивен и нацелен на сотрудничество, это просто осуществить.

Что можно сделать для исцеления самостоятельно?

1. Попробовать различать заботу и насилие

Наблюдать за событиями своей жизни и сортировать их на четыре вида:

• внешнее насилие (давление, принуждение, агрессия);

• самонасилие (самообвинение, отвержение, самоуничижение);

• внешняя забота;

• забота о себе (самопринятие).

Это можно делать в любой подходящей форме, отмечать про себя или записывать в табличку.

2. Отмечать свои действия, самые элементарные

«Я купил продукты, я сходил в парк». Вспоминать, что когда-то любили — ухаживать за растениями, встречаться с подругами. И замечать микропроявления этого в сегодняшнем дне.

3. Отмечать поступки, сделанные по собственному выбору

Например, сегодня вы выбрали промолчать, чтобы вас не ударили. Завтра надели платье, которое сами выбрала. Понемногу вы восстанавливаете свою активность и связь с важными для себя вещами и сторонами жизни.

4. Фиксировать у себя приступы вины и стыда и знать, что они обманывают

Они блокируют наши действия и мешают обратиться за помощью. Есть надежда, что в результате такой работы у вас появятся силы встретиться или хотя бы поговорить с помогающим специалистом.