В результате многолетних исследований российские социологи выяснили, что унаследованные современными россиянами черты советского человека и сегодня влияют на нашу жизнь, предопределяя взгляды и поступки.
Что, по-вашему, главное в советском человеке?
Лев Гудков: Это прежде всего «новый человек», особенный, выросший в закрытом обществе. Он не похож ни на людей в прошлом, скажем до революции, ни на жителей других стран. Каждое тоталитарное общество выдвигало свой проект «нового человека» как основы нового общества. Его формировала государственная машина репрессий, пропаганды и массового образования.
Главное отличие «нового человека» в России в том, что это человек сознательный
Он принимает любую политику властей и демонстрирует готовность пожертвовать собой ради народа, Родины, партии только потому, что не считает нужным идти против течения и не видит альтернатив этому порядку в настоящем и в будущем. Это человек пассивный, безответственный, вечно недовольный, зависимый от государства и одновременно склонный во всем винить правительство, чиновников, начальство, западные страны, приезжих… но только не себя.
Под советскими людьми обычно подразумевают поколение 1970-х, детей застоя. А какие временные границы исследовали вы?
Начиная этот проект, Юрий Левада, 15 лет возглавлявший центр, предполагал, что истинно советское поколение — это те, кто родился в 1920-е годы: они уже были вскормлены советской властью, а потом несли ее на своих плечах. А в конце 1980-х, в момент слома эпох, было интересно проследить, как меняются ценности сограждан, их поведение, коллективные представления. Понять, насколько глубоко влияние системы и сохранится ли это влияние при смене поколений. Новизна идеи была в том, чтобы раз в пять лет, начиная с 1989 года, повторять примерно один и тот же набор вопросов.
Мы наивно полагали, что человек по природе добр и разумен и что в изменившихся условиях, освободившись от гнета, он сможет проявить эту свою природу. Что он будет не только по-другому жить в материальном плане, но и дышать, думать, действовать иначе.
Судя по вашим данным, этого не произошло. Почему?
Как социолог, могу это лишь констатировать, но вряд ли до конца объяснить. В определенный момент мы все оказались на развилке. Была иллюзия, что человек, освобожденный от государственного насилия, станет более толерантным, рациональным, открытым. Но вышло наоборот: поднялись гораздо более примитивные, архаичные, допетровские пласты и формы сознания, коллективных представлений.
Возможно, потому, что советские люди ориентируются на привычное, они воспитаны на упрощенных примерах
Любая неопределенность, многозначность, сложность вызывает у них недовольство и агрессию — а открытое, свободное общество как раз предполагает сложность и многообразие. Так что, вместо того чтобы стать гуманнее и терпимее, мы стали более жесткими, нетерпимыми, агрессивными.
Почему же тогда россияне называют себя простыми, радушными, терпеливыми?
«Простые», «терпеливые» — это те понятные качества, которые требуются от граждан в «Приглашении на казнь» Набокова (и за отсутствие которой судят главного героя). Это, в сущности, «бескачественность»: нам не свойственно ценить в себе индивидуальность, личное своеобразие, субъективность, мы не умеем определять себя через те черты, которыми можно гордиться.
Какой он, советский человек?
Усредненный: он хочет «быть как все», ориентируется на образцы, а потому подозрителен ко всему новому и необычному. Он неспособен понять поведение другого или оценить его достижение.
«Простой», то есть ограниченный. Он выбирает упрощенные модели отношений, причем воспринимает свою примитивность как достоинство.
Приспособившийся к существующему порядку, со скромными запросами. Это пассивный человек, который мирится с произволом, давлением, несправедливостью.
Зависимый от государства. Полагается на него, но ему не верит.
Иерархический, то есть четко осознающий, что не только экономические и социальные блага, но и права, этические нормы, внутреннее достоинство, уважение распределяются в соответствии с социальным статусом.
Лукавый, считающий себя вправе обманывать. Его поведение подчинено личным материальным интересам, а не идеям или ценностным представлениям.
Неуверенный в себе, неспособный к адекватной самооценке, не обладающий самоуважением и при этом чувствующий себя исключительным, причастным к чему-то «сверхзначимому», «надындивидуальному» — державе, империи, народу.
Недовольный человек, разочарованный, завистливый. Он чувствует, что ему «недодали», ущемили его права. Ему свойственны разнообразные комплексы, страхи, вплоть до ксенофобии или уверенности в существовании внешних и внутренних врагов, «заговоров против России».
Те, кто родился и вырос при советской власти, постепенно уходят. Получается, что советский человек как явление пережил породивший его строй?
Пожалуй, да. Конечно, система потребления, средства массовой информации, технологии изменились очень сильно. Но, увы, основные институты, поддерживающие воспроизводство, сохранились в практически неизменном виде: власть, силовые структуры, суды, массовая школа. И молодой человек, вступая в жизнь, приспосабливается к этим институтам, иначе он просто не выживет.
«Не надо высовываться», «все так делают», «лучше синица в руке», «государство обо мне позаботится», «у нас собственная гордость»… Это наши реальные свойства или все-таки клише?
Советский человек, как не раз подчеркивал Юрий Левада, — это конструкт, а вовсе не отдельный реальный человек или группа. Но особенность коллективных представлений в их принудительной силе: они заставляют им соответствовать или по крайней мере с ними считаться. Поэтому если эти черты присущи 30–40% населения, то они уже оказывают существенное, если не определяющее влияние на развитие общества. В том числе и блокируя перемены — мы это видим в последние годы.
Но почему он оказался именно таким?
На протяжении XX века Россия пережила несколько волн насильственного и очень быстрого слома структуры общества: Первая и Вторая мировые войны, террор, эмиграция, коллективизация, массовые репрессии… Передача норм, ценностей и представлений от поколения к поколению была невозможна.
Кроме того, после революции принятые ранее формы социального поведения обесценились, а те, кто устанавливал новый порядок, были намного ниже по интеллектуальному и культурному уровню прежнего правящего слоя.
Представления городских низов и деревенской бедноты стали нормой, которая насаждалась государством
С представлениями о «твердых правилах», которым следовали представители «высшего» образованного, благородного, культурного общества, исчезла и уверенность в абсолютной ценности человека, и понятие чести. Отсюда фатализм, готовность терпеть и приспосабливаться к чуждому внешнему миру и вообще пассивность по отношению к своей судьбе.
То есть о собственном будущем мы на деле не заботимся?
Да, опросы говорят именно об этом. Большинство россиян не видят перспективу. 36% вообще не строят планов, еще 33% ограничивают их одним-двумя годами. Это значит, что у нас нет сознания «долгого времени», которое позволяет прилагать усилия для профессионального роста, откладывать исполнение желаний, рационально строить собственную жизнь.
Откуда возникает ощущение нереальности будущего? Мы не чувствуем себя включенными в происходящее вокруг, не считаем, что от нас что-то зависит, и поэтому не думаем об ответственности, своей или тех, кто нами правит. Тем более что публичные слова и действия руководителей не имеют никакого отношения к реальной политике, к технологии управления. Природа власти кажется иррациональной, властные отношения табуированы, их невозможно обсуждать или оспаривать.
Получается, государство выступает в роли отца: его власть не обсуждается, он строг, зато обязан обеспечить наше благополучие… А собственные усилия оказываются невостребованными?
Да, в такой ситуации ни государство, ни граждане не заинтересованы в развитии. Граждане надеются на власть и рассчитывают, что она о них позаботится… но при этом уверены, что государство обманет, недодаст, что полагаться на него нельзя.
Всеобщее желание стабильности как высшего блага приводит к тому, что 56% россиян предпочитают довольствоваться пусть небольшим, но твердым заработком, который дает уверенность в завтрашнем дне.
И только 21% согласны много работать и хорошо получать, пусть даже без особых гарантий на будущее
Парадоксально, но 56% опрошенных считают, что другие работники сходной квалификации зарабатывают больше, чем они. Такое вот завистливое сознание, общее чувство задавленности, гнев против тех, кто «лучше устроился»… И из этого же чувства ущемленности возникают ксенофобия, национализм, убеждение, что мы окружены врагами.
Но почему обида, страх, агрессия ощущаются в нашем обществе постоянно, даже в экономически благополучные времена?
Сочетание раздражения и апатии, агрессии и бессилия характерно для психологии заключенных. В нашем случае это свойство закрытых обществ, и расстаться с такими эмоциями очень сложно. Присутствует еще и бессознательное чувство вины — за несправедливую чеченскую войну, например, да и за сталинский террор, — и повальное неверие в перемены к лучшему.
Пусть государству мы не доверяем, но зато доверяем близким: именно с семьей во всех опросах связаны основные интересы, желания и зоны доверия. Может быть, в этом наше преимущество?
Нет, к сожалению. Особенность России в том, что базовое доверие к миру у нас не распространяется за пределы ближнего круга, а это значит, что во внешнем мире мы, с одной стороны, никому не доверяем, а с другой — считаем для себя позволительным любой обман.
Распространена семейная модель «сильная мать — слабый отец»: в советских условиях и в 90-е годы отец просто не мог предложить ребенку убедительного примера заслуженного профессионального успеха. Поэтому, несмотря на сравнительные благополучные и близкие отношения с родителями — особенно с матерями, — больше трети молодого поколения воспринимают их как неудачников.
Главные претензии к родителям: не сумели сохранить хорошие («человеческие») отношения друг с другом, не реализовались в жизни, не сделали карьеры, всю жизнь работали, но ничего не накопили. В итоге больше 40% молодых людей считают, что будут воспитывать своих детей иначе, чем воспитывали их.
В этом чувствуется, конечно, юношеский максимализм, но и сохранение норм поведения, сложившихся в застойные годы
Отрицание опыта старших и ориентация на навязанное извне в годы перестройки трансформировались в отношение к родителям как к «неудачникам», «лузерам» с «совковой» идеологией. Так что разрывы поколений сохраняются.
По-вашему, что ждет нас дальше?
Этого мы, конечно, не знаем. Но можно найти импульсы для развития гражданского общества, для толерантности и многообразия. Они сосредоточены в больших городах, в среднем классе и в молодежной среде. С другой стороны, две трети населения живут в селах и малых городах — а это консервативная, бедная, депрессивная среда. Там люди надеются на государство, поскольку больше им помощи ждать действительно неоткуда.
И все же 10–15% россиян разделяют либеральные ценности, добиваются хорошего образования, готовы интенсивно работать и отвечать не только за свой ближний круг… Это и наш потенциал развития. Я думаю, признав в себе черты советского человека, увидев, как они влияют на образ мыслей и жизни, мы сможем действовать более свободно и осознанно, вместо того чтобы воспроизводить усвоенные модели. Именно это дает надежду.
Социолог, доктор философских наук, бывший директор «Левада-Центра» (признан Минюстом России иноагентом), главный редактор журнала «Вестник общественного мнения», автор книг.
