Нездоровые отношения: как нарушаются связи с телом — 4 причины селфхарма

Помните, как в детстве «шутили» наши старшие сестры и братья — брали нашу руку и заставляли нас бить ею себя самих, приговаривая: «Зачем ты себя бьешь? Зачем ты это делаешь?» Отщепление — это когда мы делаем что-то подобное со своим телом, воспринимая происходящее как некий диалог, как некие отношения.

Когда «я не есть мое тело, а есть отдельно я — и отдельно тело», мы получаем возможность выражать различные чувства по отношению к нему. Отщепление тела — довольно серьезное нарушение, для которого нужно то, что называется «двойная травма». Двойная травма — это когда «нагрешили» и мама, и папа.

Кто я в твоих глазах, мама?

Материнская травма — ранняя травма, которую мать наносит ребенку в то время, когда она для него максимально важна. В первую очередь речь про депривацию — лишение ребенка чего-то, что для него критически важно. Мать или физически отсутствует, или неспособна выполнять какие-то эмоциональные функции по отношению к ребенку.

Зеркало ребенка

Психоаналитики считают, что главная задача мамы маленького ребенка — быть для него своеобразным «зеркалом». Когда ребенок рождается — он не знает, кто он, что он чувствует, что такое мир и что с ним вообще происходит. Вы видели, как разговаривают матери со своими детьми? Они говорят: «Вот идет дядя», «Вот ты смотришь», «Вот ты проголодался», «Вот у тебя болит живот», «Вот ты смеешься», «Ай, как ты улыбаешься!», «А вот твои пальчики», «А покажи мне свои ушки!» То есть мамы как бы отражают ребенку его самого.

Мамы знакомят детей с тем, что они из себя представляют. Даже в 35 лет мы можем прийти к маме и сказать: «Мама, а что ты об этом думаешь?» И это совершенно естественно, если между нами здоровые отношения. Мы спрашиваем: «Как тебе моя стрижка?», «Как тебе моя лекция?», «Как тебе мой выбор?», «Как думаешь, я смешная?», «Как тебе кажется, можно ли меня полюбить?» — это все про зеркало, про «отразить мне меня самого».

Диффузная идентичность

1. Если мать в полной мере берет на себя эту функцию, когда ребенок совсем маленький, то все хорошо. Но бывает, что она мало времени проводит с ним, эмоционально не включена, страдает депрессией или не ладит с партнером. Тогда ей не хватает сил на то, чтобы в достаточной степени быть «зеркалом». И тогда велика опасность, что у ребенка сформируется так называемая диффузная, или размытая, идентичность.

Если я сегодня считаю себя добрым человеком — я строю отношения с миром исходя из этого. А завтра я чувствую себя плохим, никчемным — это меняет абсолютно все: мои отношения с работой, с возлюбленным, с самой собой, с едой, с деньгами.

Такие изменения происходят вне моей воли, и между этими состояниями я переключаюсь достаточно быстро. И главная задача во время терапии пограничной личности — учиться длительное время сохранять стабильное представление о себе. Это основная причина, по которой личность обретает пограничную организацию.

Пограчничность

Пограничность — это средний уровень между обычным, относительно здоровым существованием и психозом, то есть нарушением контакта с реальностью. Самоповреждения любого рода говорят, что перед нами человек, у которого не обязательно ярко выраженное пограничное расстройство, но пограничные черты есть точно.

Здоровые способы справляться с собой, с жизнью, с миром требуют достаточно много сил. Например, обратиться к самоподдержке, сказать себе — «Ты в порядке, все будет хорошо, смотри, как много ты вчера всего успел» — это сложный психический навык, хотя кажется очень простым. Он требует огромного количества энергии и большой стабильности.

Для «пограничника» проще нанести себе повреждения, это требует от него меньших энергетических затрат. Нанести себе увечье — значит выполнить меньшую работу, чем если бы он попытался поддержать себя сам.

Все о моем отце

Итак, ребенок не обнаруживает в матери того, что ему нужно. Чем отстраненнее и недоступнее мать — тем больше у ребенка желание обратиться к отцу с тем, чтобы удовлетворить потребности в любви, внимании, близости. И если отец готов это давать — то все хорошо, он может «сгладить» остроту переживаний ребенка.

Но, к сожалению, бывает так, что он наносит вторую травму. «Отцовская травма» — название скорее символическое, нежели конкретное. Это может быть не только папа, но и брат, племянник, друг семьи — любой близкий и значимый мужчина. Не найдя у матери того, чего мы ищем, мы обращаемся к миру мужчин, но находим там насилие — физическое или даже сексуальное.

И именно тогда, когда травма тем или иным образом затрагивает наше тело, мы становимся способны «отделяться» от него. У тех, кто пережил стихийное бедствие, может развиться ПТСР, но они вряд ли будут наносить себе повреждения. А вот после сексуального насилия это вполне может случиться, потому что здесь с и так неблагополучным ребенком происходит что-то совсем невыносимое.

Как это происходит? При прогнозируемом избиении, к примеру. Это когда папа после работы задерживается, и все знают, что он напился. Он сейчас придет и устроит дебош. И вот уже можно начинать к этому готовиться. Если меня избивают, то в какой-то момент, чтобы не испытывать эту боль, я «отделюсь» от тела.

Клиенты, склонные к самоповреждениям, вспоминают такие истории: «Уже становится понятно, что старший брат сейчас придет из школы, и я лежу и смотрю на обои. И там цветочки — и все, я в розовом саду уже! Мое тело здесь лежит, и вот начинаются побои — но я уже не там, не в своем теле. Я в розовом саду».

Отделение от тела в моменты таких тяжелых переживаний и страданий действительно помогает выжить, потому что переживать это все попросту невозможно. Но мы понимаем, что «выжить» — не значит жить, не значит реагировать на окружающий мир и справляться с его трудностями здоровыми способами.

Функции расщепленного тела

Какие функции может выполнять тело при нарушенных отношениях? Психоаналитик Матиас Хирш в книге «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» указывает следующие его «задачи».

1. Тело берет на себя роль жертвы насилия

Тем, кто пострадал от жестокого обращения, важно вернуть себе ощущение власти. Одно из самых разрушительных, травматичных чувств жертвы абьюза — бессилие: «Со мной сделали что-то, чего я не выбирал, чему не мог противостоять». И это непереносимое чувство требует того, чтобы его куда-то выместили, как-то выразили.И хочется возвратить себе силу, занять активную позицию.

Появляется какой-то объект, жертва насилия — «Но это уже не я! И тогда я могу вернуть себе власть и контроль». И при помощи такого болезненного и опасного действия можно почувствовать себя не жертвой насилия, а человеком, который обладает властью и контролем.

2. Тело становится переходным объектом и суррогатом матери

В младенчестве и раннем детстве мы хотим полной власти над матерью. И наше развитие развеивает иллюзию того, что мы ей действительно обладаем. Идея сменяется реалистичными и довольно разочаровывающими убеждениями в том, что это не так.

В этот момент у детей часто появляется так называемый переходный объект. Мягкая игрушка, теплое одеяльце, соска. То есть это какой-то предмет, который напоминает маму. Это всегда что-то мягкое, теплое — или что-то, что можно сосать, жевать. И этот предмет находится в полной нашей власти.

Тогда мы «мыслим» так: «Я не могу обладать маминой грудью, но я могу обладать этой конкретной соской. И на нее я направляю все чувства, которые вообще-то я направил бы к матери, — но она мне не принадлежит, и я этого сделать не могу».

Тем меньше нам на самом деле нужен переходный объект, к которому мы можем выражать и любовь, и ненависть. Но именно такова его главная функция — чтобы его могли любить и ненавидеть и чтобы он был в полной власти.

В здоровом варианте переходный объект — игрушка или одеяло, в нездоровом — собственное тело. И мы действительно нуждаемся в переходных объектах, но ненормально, если тело становится таковым. Если не можем выражать любовь и ненависть к матери, то будем выражать их к собственному телу.

3. Тело возвращает нам границы

Напряжение, которое испытывает человек со склонностью к селфхарму, может быть совершенно экстремальным по накалу. И клиенты часто говорят о том, что оно становилось непереносимым перед эпизодами, связанными с самоповреждением. Также они сообщают о том, что будто бы находились в трансе — а это особое психическое состояние.

Будучи в трансе, мы не знаем, кто мы и где мы, теряем ощущение себя. Мы плывем, вокруг хаос. Это напряжение настолько интенсивно, настолько мы не понимаем, что с ним делать, искренне боимся, что сейчас распадемся и психически, и физически.

Это дает нам ощущение, что мы не нуждаемся ни в ком, кроме себя, чтобы прямо сейчас успокоиться. Нам не надо с этим идти к кому-то, потому что это трудно, другие могут отказать, отвергнуть. Это колоссальное ощущение облегчения: я могу сам о себе позаботиться. Но, конечно, это крайне нездоровый, экстремальный способ вернуться в реальность самому и вернуть себе границы.

4. Тело помогает выразить боль

Нанесение самоповреждений — еще и своеобразное заявление, которое помогает «вывести» внутреннюю боль наружу, сделать ее видимой. Это посыл: «Мне ужасно больно, но я никому не могу об этом рассказать». С точки зрения психоанализа мы ошибемся, если будем считать, что главная цель при самоповреждении — пережить боль и страдание.

Связывать внутреннюю динамику со страданием, любовью к страданиям, желанием сделать себе больно в таких случаях неправомерно. Ведь если все это исключительно ради боли, то получается, что мы делаем то, от чего бежим, — и опять становимся страдающим ребенком. А мы этого ребенка вообще знать не хотим.

Мы делаем себе больно, чтобы не чувствовать боли, — и в этом расщепление, в этом противоречивость ситуации. Так мы перестаем чувствовать себя жертвами и становимся насильниками — теми, кто управляет происходящим.

Жить в ладу со своим телом

Как мы можем помочь себе, если наши отношения с телом нарушены? К сожалению, усилием воли справиться с собой почти никто не может — и лучше обратиться за помощью к специалисту. И нужно быть готовым к тому, что психотерапия будет длительной. Вам предстоит непростая и длительная — минимум два-три года — работа с травмой.

И, скорее всего, терапия станет частью жизни, а не чем-то разовым. Сначала встречи с терапевтом будут интенсивными, потом уйдут в фон. Мы встречаемся тогда, когда нужна поддержка, раз в две недели или в месяц. Это точно не вопрос десяти встреч. Зато так мы можем научиться жить более эффективно, освоить новые способы обращения с собой — и, конечно, с телом.