Многие сейчас живут с ощущением, что жизнь стремительно теряет оттенки, становясь черно-белой. Или свой — или враг, или герой — или подлец. Откуда в нас эта безапелляционность, жажда однозначности, жесткого разделения?
Елена Соколова, клинический психолог: Источников много. Черно-белое восприятие, о котором вы говорите, психологи называют когнитивной простотой. И возникает оно в том числе и с младенчества. Первоначально материнское отношение к ребенку очень простое: ну вот она я; я пришла; все в порядке, что плакать-то? Такие ясные, простые отношения (я заплакал — мама пришла) ребенок автоматически распространяет на весь мир.
Сложность приходит не сразу, а обретается благодаря отношениям с другими людьми, которые и себя, и реальность представляют определенным образом и по-разному
Но сложность можно и не обрести — особенно когда к тому нет предпосылок и запроса. Общество может ставить разные задачи. И для решения многих из этих задач нужно, чтобы люди представляли мир простым. Ведь управлять такими людьми, подчинять их себе — тоже просто. Весь вопрос в социальных задачах, которые ставит общество. Это социальный заказ — и на простоту, и на сложность. Многие люди включаются, подстраиваются, принимают условия игры. Ведь живя в этом обществе, мы усваиваем и принимаем его законы. Ну или принимаем не все — тут каждый сам решает.
Но разве можно в угоду обществу увидеть, условно говоря, черное белым?
Конечно, можно, и совсем не условно говоря. Вспомните классические эксперименты психолога Валерии Мухиной: ребенку показывают белую и черную пирамидки. И спрашивают: какого они цвета? А он смотрит на черную и говорит: «белая». Почему? Да потому что перед ним три ребенка, заранее подготовленных экспериментаторами, так уже сказали!
А возможны и другие источники когнитивной простоты. Я много занималась нестабильностью «Я» — когда человек переходит от одной нереалистической крайности к другой. От «я ничего не могу, ничего не достоин, и даже встать с кровати мне трудно» — до «я все могу, и мне весь мир подчиняется».
Это явные крайности, и выход из них — только в усложнении картины, в ее детализации, нюансах, в изменении «оптики»
В том, что «не все я не могу, а кое-что не могу; а что-то не мог тогда, но смогу потом; а кое-что могу даже и сейчас и что-нибудь, пожалуй, смогу завтра». Но когда такого нарастания сложности нет, нестабильность превращается в хаос, и это приводит к утрате собственного «Я». И тогда легче отказаться от любой сложности и принять «черно-белость» и роботообразность.
Наконец, простота может быть еще и формой психологической защиты — мы начинаем проще смотреть на мир, когда не справляемся с его сложностью. Когда, например, в какой-то момент уже так устаешь, что нет больше сил на сложность, идешь в кино на простую комедию. И вновь веришь в то, что и вправду человек рожден для счастья, как птица для полета.
Похоже, вы когнитивную простоту не очень-то жалуете?
Я как клинический психолог считаю, что когнитивная простота, черно-белое восприятие себя, других людей, обстоятельств — скорее отклонение. И в конце концов то, что простота — хуже воровства, это народ еще задолго до появления психологов подмечал, так что в этом смысле невелика наша наука.
Но разве упрощение картины мира не помогает яснее видеть цели — и добиваться их?
Еще как помогает! В этом-то и проблема. Когнитивная простота лежит в основе манипуляции. Немало социальных психологов уверены в том, что манипуляция — чуть ли не венец творения, метакогнитивная способность, свидетельство развитости социального интеллекта. Обоснование очень простое: умение манипулировать другими — критерий успешности, власти, влиятельности, так называемой харизмы. У тех, кто это умеет, есть вполне очевидные и часто блестящие достижения.
В конце концов, слово «манипуляция» этимологически означает «ловкость рук». И когда обезьяна, например, приспосабливает какую-то веточку, чтобы достать банан, она в этом смысле учится манипулировать, использовать некие дополнительные средства, выделяющие ее в иерархии стаи.
И действительно, эволюционный подход долгое время рассматривал манипуляцию как проявление высокого уровня развития социальной адаптации, компетентности
На эту тему очень много книг — и людей, которые и сейчас учат этой социальной компетентности, подразумевая под ней именно ловкость рук, как в буквальном смысле, так и в переносном: умение достичь своей цели, да еще и внушив остальным, что они и сами этого хотели, только, может, не понимали до конца. Манипуляция основана на идее безраздельной власти над Другим. И в этом смысле она противоположна отношениям, предполагающим сотрудничество, доверие и признание автономии.
Примерно по этой логике в Иосифе Сталине можно увидеть эффективного менеджера?
Именно. Но дальше встает вопрос: какими людьми считать тех, кто выделяет в другом человеке только то, что им полезно и удобно? И игнорирует черты, которые относятся к этической, нравственной сфере, не замечает, что думают и чувствуют другие люди в тех обстоятельствах, в которые этот «эффективный менеджер» поставил их ради достижения своих целей…
В современной психологии есть понятие «ментализация». Эта способность представлять психические состояния самого себя и других людей включает не только рефлексивный (рациональный) компонент, но и аффективный (чувственный) — эмпатию. Это другое выражение классической идеи — идеи о том, что сознание человека обязательно включает позицию Другого.
Что это значит?
Это вопрос того, как работает наше сознание. Если оно стремится к некоторой адекватности картины мира, то обязательно включает и умение представлять позицию Другого.
Этот Другой — на самом деле разные «другие». Это представление вообще о человечестве, частью которого мы являемся
А вот у «эффективного менеджера» этого представления может и не быть. Оно ему не нужно: это лишняя душевная работа. «Зачем тратить свои нервы и силы, представляя, как другой будет что-то там переживать? Да плевать мне на это! Не хочу я об этом думать, я никого в расчет не принимаю». Главное — движение к своей прагматической цели.
Знаете, один мой пациент сказал мне: «Ну откуда же я могу знать, о чем моя жена думает? Как я ей в голову залезу — топором, что ли, разрублю?» Некоторые из нас вообще не догадываются, что есть воображение, посредством которого мы вживаемся в представления Другого, порой кожей чувствуем его состояние.
Как возникает склонность манипулировать другими? Неужели еще в младенчестве?
Да. Во всяком случае, есть такие психологические концепции. Попытаемся представить, как все выглядит с точки зрения младенца. Он заброшен в этот мир не по своей воле. Там, откуда он пришел, ему было неплохо. Все было привычно, была одна и та же среда, и она питала. А тут появляются свет, звук, питание отключено. Это же полный ужас. И любые процессы, которые внутри него самого происходят, ему тоже непонятны.
Все, что он чувствует, очень остро и очень болезненно. Получается, что самые первые впечатления младенца о мире исполнены ужаса
А как же выжить? И он начинает кричать — так кричать, что к нему бросаются со всех ног. В этот момент мать действительно может ощущать то же, что и он. Отсюда и послеродовые депрессии, и панические страхи. Можно предполагать, что таким образом мать берет на себя часть экзистенциального бремени ребенка. Но для нас важно, что ребенок заставляет ее испытывать то, что испытывает он сам. Как бы делегируя эти свои переживания, сбрасывая их — «пусть она страдает, а мне полегчает». Это, конечно, происходит не рационально. Но служит выживанию. И да, это простительно: если младенец не будет так кричать, он просто погибнет.
Так возникает нормальный симбиоз с матерью. Это необходимая стадия развития, потому что это очень важно: чувствовать, что кто-то разделяет наши переживания. Иначе мы не только никогда не научимся понимать людей, без этого даже и полноценный оргазм нельзя почувствовать: он ведь тоже требует полного эмоционального совпадения.
Но почему одни из нас так и остаются манипуляторами, а другие преодолевают эту стадию психического развития, начинают чувствовать уважение, эмпатию?
Это выглядит примерно вот как. Любящие, заботливые взрослые признают биологическую и психологическую беспомощность младенца: что он может плакать, требовать и быть накормленным, согретым и ухоженным. Он знает, что к нему придут на помощь, что все будет хорошо.
Для того чтобы ребенок вырос душевно здоровым и не прибегал в будущем ни к каким уловкам, ему нужно спокойно пройти этот этап. Никто не знает, сколько он длится. Но тут — говорят психоаналитики — существенно, чтобы мама не только чувствовала ребенка, но и умела находить подходящие слова.
Мама должна не только сопереживать младенцу и удручаться его болью, но и уметь эмоционально справляться с ней — а это тяжело
Если она будет говорить: «Не волнуйся, я — твоя мама, Анна Иванова, — с тобой», то я не думаю, что это поможет ему. Она должна находить слова, которыми, как бы вживаясь во внутренний мир ребенка, она определяет происходящее. Потому что дальше ребенку придется уже утешать себя самому, переводя свои ощущения в слова — в те самые, которым научила мама. В этом ее терапевтическая роль, и хорошо, конечно, если мама это понимает, а не действует только интуитивно.
То есть ребенку нужно не только, чтобы взрослые прочувствовали его переживания, но и чтобы они создали ему словарь, который поможет дальше справляться с болью и жизненными трудностями самостоятельно.
Вот именно! Причем словарь этот не формальный, не трафаретный, а прочувствованный. Жизнь меняется. Стадия нормального симбиоза проходит. Другой — то есть мать в данном случае — начинает понемногу отдаляться.
Но взамен себя оставляет кроме слов еще объекты — одеяльца, подушки, игрушки. И они помогают, даже если мамы нет
В каком-то смысле так происходит и с психотерапией. После ее окончания пациент может уже задать себе вопрос: «А вот что сказал бы в этой ситуации мой терапевт?» И даже почти услышать ответ, который на некоторое время поможет.
Можно неуклюже назвать все эти слова, предметы и образы «костылями». Но эти костыли — мамины, папины, психотерапевта, — помогают нам идти по жизни. Встать твердо на ноги. И если они есть, то мы успешно преодолеваем желание манипулировать другими людьми. А вот если нас ими не снабдили…
Мы продолжаем громко кричать? Требовать внимания, пищи — и находить другие способы действовать, не считаясь с окружающими?
Да. И это очень опасно. Безразличие к тому, что другой человек испытывает эмоции, — это в психологии преступника, закоренелого насильника, например. Именно поэтому я трактую манипуляцию как психологическое насилие и не согласна считать ее достижением эволюции. Манипуляция взращивает насильника в душе самой жертвы — и это очень важно. В какой момент этот насильник обнаружит себя, никто не знает. Но это возможно, потому что пренебрежение к чувствам и желаниям Другого уже заявлено, утверждено. Разумеется, физическое насилие — крайний вариант. Но ведь и безразличие к чужому мнению и чужим чувствам — тоже форма насилия, уже психологического.
Но ведь простота и правда более эффективна? Растолкал локтями остальных — добился своего. А начал «входить в положение» — и застрял. Разве с эволюционной точки зрения эффективность не выглядит предпочтительней?
Это абсолютно правильная постановка вопроса, и упоминание эволюции — ключевое. Потому что одно качество служит выживанию индивида, а другое — выживанию всего рода человеческого.
Растолкав всех локтями и пройдя по головам, мы, конечно, выживем. Но с кем мы останемся? Это будет пиррова победа
В этом смысле хороший пример — экология. Если вам холодно, вы можете сегодня порубить на дрова все леса, развести огромный костер и согреться. Но завтра вы умрете, потому что будет нечем дышать — не останется деревьев, которые производят кислород. Значит, приходится либо пренебрегать экологическими и нравственными ценностями, добиваясь краткосрочных целей, либо признать, что мы должны отказаться от этого примитивного и деструктивного поведения. Потому что в перспективе это губительно.
Все системы обладают, с одной стороны, механизмами адаптации, а с другой — механизмами преодоления. То есть одни помогают встроиться, а другие — преодолеть сложившиеся обстоятельства. Вероятно, этим законам подчиняется и психика человека. И судьба человека — пытаться объединить одно с другим. Заботиться о других по крайней мере не меньше, чем о себе.
Клинический психолог, доктор психологических наук, профессор МГУ имени М. В. Ломоносова
