Ситуация, в которой мы сейчас оказались, вызывает в памяти много аллюзий, метафор, историй. На мой взгляд, это четкое попадание в картину «Слепой ведет незрячего» авторства Питера Брейгеля Старшего.
Сейчас мы чувствуем себя так, будто у нас вдруг действительно пропало зрение и теперь нужно ориентироваться на другие ощущения, перенастраивать собственные анализаторы.
Вроде бы мы только что шли по твердой почве — и вдруг оказались то ли в пещере, то ли в тоннеле. Мы не знаем, что будет дальше, что ждет за поворотом. Конечно, такое состояние вызывает большую тревогу. И мне эта тревога очень знакома.
Осознать бессилие, чтобы начать двигаться
Однажды я застрял в трубе. Мне было 10 лет, мы играли с друзьями в войнушку на стройке — совершенно классное место! Надо было спрятаться, и я залез в трубу. Диаметр ее очевидно был больше моего тела. Мне казалось, она невероятно длинная — метров десять. И на середине пути я застрял.
Я выбрал трубу так удачно, что меня никто в ней не нашел. Видимо, мои друзья ушли ужинать, а возможно, они думали, что я сам убежал домой. Неважно. Факт в том, что я остался в трубе и уже начинало темнеть. Я не мог двинуться ни вперед, ни назад. Было немыслимо страшно! Вся жизнь пронеслась перед глазами. Думал: «Где же папа и мама? Где все остальные? Почему я здесь?»
Не знаю, сколько времени я там провел. Может, секунду, а может, два часа. Время перестало существовать, пока я был в панике. А когда понял, что ничего не могу сделать и, наверное, умру в этой трубе, ощутил тотальное бессилие… И успокоился.
Потом я начал дышать. Назад ползти было невозможно, и я начал очень медленно двигаться вперед. Потихонечку, как червяк, раскачиваясь из стороны в сторону, буквально по пять сантиметров, я оттуда выполз. Для меня это стало уроком на всю жизнь. И сегодня, размышляя со своими клиентами о бессилии, я привожу эту историю в качестве метафоры. Ведь ровным счетом то же самое сейчас, в эпоху коронавируса, происходит со многими из нас.
В свободном полете
Мой мастер по режиссуре на высших курсах сценаристов и режиссеров говорил: «В вашем сценарии обязательно должен быть «бздыч». Детство его пришлось на 60-е годы прошлого века, и прошло оно на московских голубятнях. Там этим словом обозначали голубя, который ведет себя не так, как остальные птицы. Такой голубь взлетает очень высоко — и камнем падает вниз. Его поведение непредсказуемо. Совершенно непонятно, когда он это начнет делать.
Чем больше таких «бздычей» в сценарии, тем интереснее фильм. Ты не знаешь, что будет с героем, как изменятся обстоятельства, что произойдет через секунду. Такой сюжет держит в напряжении, за ним интересно наблюдать со стороны. Но сейчас мы сами будто оказались внутри фильма, сценарий которого наполнен «бздычами», и нам, понятное дело, страшно.
В масштабах отдельной человеческой жизни то, что с нами сейчас происходит, — это ужас и кошмар. Но с точки зрения человечества в целом подобные процессы не хороши и не плохи, они вполне естественны и закономерны. И если бы у нас была возможность посмотреть на происходящее со стороны, мы оценили бы его совсем по-другому.
Сама человеческая жизнь — это череда изменений. Иногда мы сопротивляемся переменам, но позже все равно их принимаем. Пока мы не осознаем собственное бессилие, мы думаем так: «Куда смотрят врачи, куда смотрит правительство?!», или «Разве можно было продлевать ограничительные меры?!», или «Почему карантин не продлили?».
Нам, людям, подарили возможность размышлять. С одной стороны, это дар, с другой — бич божий. Потому что теперь нужно с помощью этой опции что-то себе объяснить, нарисовать план, понять, почему это все с нами происходит. Так и появляются теории заговора: «Происходящее кому-то выгодно, кто-то за этим стоит…» Единственное объяснение подобному образу мыслей — то, что все мы живые люди.
Но так или иначе, это все — мысли про трубу. И у нас есть два варианта действий. Можно начать бороться с трубой. А можно осознать собственное бессилие — и очень тихо, очень медленно, сохраняя ресурсы, начать из этой трубы выползать. Потому что, если быстро ползти, наверняка опять застрянешь.
Точка невозврата
Бессилие — своего рода точка невозврата. У пилотов и моряков это понятие обозначает место, миновав которое ты уже не можешь вернуться обратно: запасов горючего не хватит. Когда мы понимаем, что точка невозврата пройдена, то перестаем тревожиться. А какой смысл волноваться, если уже понятно, что назад пути нет? Теперь мы можем все силы направить на движение вперед.
Осознание бессилия — это, как ни парадоксально, невероятная точка силы и роста. Ведь принять бессилие — не значит капитулировать, совсем наоборот. Сделав это, мы обретаем осознанность, получаем возможность отделить продукцию собственного мозга от реальности.
Ведь большинство событий, которые происходят с нами, мы оцениваем рационально (или нам так кажется). Эта оценка обусловлена нашими собственными фильтрами, оптикой, которую мы приобрели в течение жизни. Потому многое из того, что с нами случается, мы оцениваем совсем не так, как это сделал бы сторонний наблюдатель, который смотрит кино про нашу жизнь.
Если же мы сумеем хотя бы немножко отстраниться и посмотреть на происходящее как бы извне, то увидим границы наших возможностей. Взгляд со стороны помогает понять: «В этом направлении идти совершенно бессмысленно, потому что здесь стена». Ведь чем больше мы будем бодаться со стеной, тем больше увечий себе нанесем.
Вместо этого лучше внимательно оглядеть трубу, в которой мы оказались, — или изучить мир внизу, если наша жизнь обернулась «свободным полетом бздыча». Это позволит увидеть новые возможности: «Ага, вот здесь я могу что-то сделать — а значит, в этом направлении есть смысл двигаться».
Так и получается, что осознание бессилия — это дно, но это и трамплин, дающий возможность изменяться. Осознавая это состояние, мы переводим фокус с обстоятельств внешнего мира на себя. И когда это происходит, мы начинаем адаптироваться. Внимательно смотрим, что вокруг, двигаемся медленно и спокойно. Мы начинаем видеть координатную сетку даже в самой узкой и длинной трубе.
Об авторе
Владимир Дашевский — психотерапевт, кандидат психологических наук. Подробнее —