Родители всегда виноваты?

«Я не знаю ни одного взрослого, у которого бы не было претензий к своим родителям», — утверждает семейный психотерапевт Эрик Траппенье (Éric Trappeniers). Мы с детства храним воспоминания о несправедливостях, больших и малых, и мимолетных обидах и эпизодах отчаяния и тоски. Летнее общение с родственниками на даче или на отдыхе возвращает нас к этому болезненному опыту и порой бередит старые раны.

Наша горечь напоминает нам о соотношении между идеалом и реальностью, между тем, чего мы ожидали, и тем, что получили. «До определенного возраста дети видят в своих родителях всемогущих богов, — объясняет транзактный аналитик Екатерина Игнатова. — А раз так, они должны быть идеальны. Поэтому взрослые все плохое, что у них было в детстве, обычно связывают с родителями: ведь боги могут все, и если они что-то не сделали для нас, — значит, не хотели». Что, конечно, несправедливо: наши родители были такими же, как и любой из нас: слишком неопытными, слишком молодыми или слишком усталыми. Как и мы, они были поглощены работой или любовными историями, страдали от забот и комплексов… А кто-то сам был побит жизнью, болен, отсутствовал в жизни детей или плохо с ними обращался. Упреки неизбежны потому, что история детско-родительских отношений, будь она конфликтной или счастливой, — это всегда история «невстречи», «так и не обретенной полноты», напоминает психоаналитик Мариз Вайан (Maryse Vaillant) в своей классической книге¹.

«Когда мы сами становимся родителями, — отмечает Екатерина Игнатова, — мы осознаем, насколько эта задача сложна. Тогда многие из нас начинают проявлять снисхождение к своим родителям. Признавая, насколько незрелой была наша склонность обвинять их во всех наших неудачах. Хотя у некоторых из нас, наоборот, претензий становится больше. Ведь если я могу быть нежной с ребенком — почему этого не могла моя мама?»

Перестать чувствовать себя жертвой

Если доля старой обиды продолжает жить у нас в душе, значит, мы все еще сводим счеты. Когда перед лицом наших родителей — живы они или уже умерли — мы по-прежнему чувствуем себя, в той иной степени, непонятыми или непризнанными, раздраженными или переполненными ненавистью, нужно суметь разглядеть, что именно они сделали или продолжают делать такого, что нас задевает и ранит. «Почувствовать и опознать свой гнев — этот этап открывает дверь принятию и возможности простить родителей», — утверждает Эрик Траппенье. Нам нужно признать, что мы в чем-то были жертвами их действий. А следующий этап — выйти из положения жертвы, чтобы нас больше не сковывали те части личности, которые были травмированы в детстве, чтобы мы обрели способность свободно любить, делать собственный выбор, строить свою жизнь.

Но иногда упреки даются нам с трудом. Ведь признать свою обиду на родителей — значит прикоснуться к той части нас, которая остается в детстве и которой мы стыдимся. Нам стыдно, когда по телефону или во время семейных обедов мы слышим их требования и критические замечания, реплики. Стыдно, что мы все еще иногда боимся или готовы разрыдаться, неспособны возразить или ответить. Стыдно, что «мы это не переросли», «в нашем-то возрасте». И вместо того, чтобы прислушаться к своим страданиям, мы с презрением их заглушаем, не замечая, что у нас есть способ их облегчить — разобраться, откуда они взялись.

Отказаться от идеализации

Впрочем, есть и счастливые исключения, отмечает Екатерина Игнатова: те, кто понимает, что родители не были идеальны, но не имеет к ним претензий. Впрочем, претензий может не быть и у тех, кто считает, что родители вне критики, — объясняет транзактный аналитик. Они как «безупречные герои комиксов», и, конечно, их невозможно упрекать.

Психоаналитик Алис Миллер (Alice Miller) писала о том, насколько трудно увидеть «тихое насилие», которое совершают взрослые, желая детям добра, из чувства огромной любви к ним². Эти проявления насилия менее заметны, чем злоупотребления или пренебрежение. Они выражаются в недостатке внимания и общения, отрицании чувств ребенка и эмоциональном шантаже, в требовании быть послушным и быть лучшим. В итоге они ломают волю ребенка, чтобы сделать из него покорное существо, соответствующее мечтам родителей. Но нам-то кажется, что наши родители вели себя так ради нашего блага, желая дать нам то, чего не получили сами. И, критикуя их, мы чувствуем себя неблагодарными. Непросто установить верную дистанцию, которая позволит увидеть, что при всей своей любви они покинули нас в наших желаниях, обесценили наши чувства и заставили отвернуться от самих себя. Слишком быстро прощая их, стараясь доказать их правоту, успокоить их, что они поступали правильно, мы рискуем так и остаться в эмоциональной зависимости.

«Здесь важно устранить любой риск демагогической снисходительности, которая заставит нас принять во внимание их добрые чувства и даровать прощение из слепого благодушия, из страха конфликта или слез, — предупреждает Мариз Вайан. — Прощение — это серьезный поступок, который предполагает размышление и зрелость». Речь идет не только о том, чтобы перестать идеализировать или демонизировать наших родителей, увидеть и хорошие, и плохие их стороны, но еще и, как рекомендует Эрик Траппенье, «дать место пережитому: разрешить себе почувствовать грусть, обиду, гнев, вину, стыд, которые говорят нам о наших ранах и могут позволить нашим родителям также признать их». Тогда мы сможем, достигнув ясности в результате долгой работы, прийти к примирению с ними и с собой.

Позволить себе простить

В некоторых случаях то, в чем мы обвиняем родителей, настолько ужасно, что прощение кажется невозможным. Ребенку жизненно важно, чтобы родители дорожили им и защищали его, поэтому их отвержение, их садизм для нас бесконечно более неприемлемы, чем подобные действия других людей. И тогда мы остаемся в тисках страха, ненависти или жажды мести. Как прощение может принести нам облегчение? Почему надо прощать, если виновник не проявляет ни малейшего раскаяния? Возможно ли простить того, кто не сожалеет о содеянном? Но в том-то и дело, подчеркивает Екатерина Игнатова, что прощение — это наше решение, наш разговор с самим собой. Родители принимают в нем пассивное участие, лишь как образы, существующие в нашем сознании. Философ Жак Деррида вообще считал, что прощение имеет смысл, только если есть вещи непростительные. Прощение — бескорыстный дар, когда мы прощаем то, что простить нельзя. Присвоить себе право прощать — значит распрямиться и утвердить свою свободу жить дальше. Пусть наше «Досье» покажет вам пути, где вы сможете залечить свои раны и идти вперед.