«Я вижу в клиенте ребенка, застрявшего в прошлом»

В своем — интегративном — подходе я всегда смотрю, каков возраст клиента, который застрял где-то в прошлом на одном из этапов развития. Когда он был травмирован или отвергнут и оставлен.

Этот метод базируется на взаимоотношениях. Поэтому мы постоянно работаем над качеством контакта между терапевтом и клиентом.

С чем к вам приходят чаще всего?

Мы с коллегами 20 лет назад провели исследование в Институте интегративной терапии в Нью-Йорке и пришли к выводу, что, по сути, все восходит к восьми базовым потребностям в отношениях и, соответственно, к неудовлетворению их.

Я не чувствую себя в безопасности. Я не чувствую, что меня признают. Меня не принимают таким, каков я есть. Я не могу на тебя положиться и почерпнуть от тебя силу и мудрость. Ты не начинаешь контакт со мной, ты ко мне не приходишь. Ты не позволяешь мне протестовать и влиять на тебя. Если я выражаю свою привязанность и любовь, то тебя просто нет, ты отсутствуешь. И наконец, ты не со мной, не сопровождаешь меня, ты на другой волне, не настроен на меня.

Так бывает, когда мама садится играть с ребенком, но в этот момент она не с ним — она в телефоне, в мыслях, в телевизоре. Кроме родителей очень сильное влияние на нас оказывают братья и сестры, учителя, школьные друзья.

Есть возраст, когда это влияние ослабляется? Или мы «на коротком поводке» всю жизнь?

На меня очень сильное влияние оказывал процесс старения мамы, то, как она с ним справлялась, как управляла здоровьем, как поддерживала в себе силу духа, как она шла к людям. Она дожила до 87 лет и 2 дней. И к ней на ее последний день рождения пришли 28 человек, и самому старшему из гостей было 60 лет, а другим еще меньше — по 40 и 30.

Это прекрасная модель старения: общаться с молодыми друзьями, чтобы оставаться полной энтузиазма. И на самом деле я смотрю туда, в будущее, как на новое приключение.

Я думаю, нам нужны родители на всем протяжении жизни. Но когда мы идем в садик, нам интересны другие дети в садике. И нужны другие взрослые. Хороший учитель может починить очень многое из того, что было повреждено дома. Или хороший дом может исправить последствия того вреда, который наносит педагог.

Те дети, которым больно и дома, и при общении с учителем, — в беде. Тогда они обращаются, например, к дяде или бабушке, очень важно иметь такого другого взрослого.

И конечно, нельзя приуменьшать влияние подросткового периода. В этом возрасте, скажем, для девочки жестокий язык ровесниц бывает страшнее кулака мальчика. Синяки вылечиваются быстрее, чем боль от слов «ты уродина». А первая любовь? Это счастливая история или было обидно?

Все эти уровни развития и возраста важны. Эрик Эриксон писал, что ребенок и общество проходят «лестницу» из 8 стадий развития. Если какую-то ступеньку съели термиты, то мы неизбежно будем «спотыкаться» на ней. Кризисы моих клиентов заставляют их возвращаться в детский возраст.

Кажется, все вокруг — и мы сами — так травмированы, что умелая терапия у каждого вызовет слезы.

Да, травмированных людей немало. Вот почему алкогольный бизнес — самый доходный во всем мире. Это наиболее распространенный способ, которым пытаются «лечить» травму. Второй способ — споры и противоречия с теми людьми, которые нам ближе остальных.

Третий — уход: в себя, в компьютер, телевизор, где мы прячемся. Часто душевные травмы пытаются заглушить транквилизаторами и болеутоляющими. В Америке это национальная эпидемия. Да, они снимают боль, но и меняют личность. И вызывают зависимость.

Как уберечь от этого наших детей?

Если детям 17-18, не пытайтесь говорить им, что делать, — они постараются пойти наперекор. Дайте им свободу. Но если попытаться резко растянуть пуповину или даже отрезать, они будут реагировать очень негативно. Наверное, лучший совет — терпеливо оставаться доступными. Быть с ними и для них, когда они попадают в кризис. А когда нет кризиса, просто будьте с ними, слушайте их.

Этот подход работает не только с 18-летними, но и с восьмилетками. Ничто так не важно для маленького ребенка, как время идти в постель. Что родители и ребенок делают вместе в течение получаса, когда он укладывается? Можно читать истории на ночь, но можно и ничего не делать, просто быть рядом с ним. Спросите тихонько сына или дочку: как прошел твой день? Что было самого хорошего? Что плохого случилось? Как учительница с тобой обращалась? Как вели себя те парни, которые раньше с тобой не разговаривали? Чего ты ждешь от завтрашнего дня? О чем ты волнуешься?

За полчаса вы, естественно, не успеете спросить все. Но возьмите за правило задавать один-два вопроса каждый вечер. Это очень интимное время. Если бы я как родитель мог совершить что-то заново, я бы сделал это время еще более насыщенным, чем раньше. Я работал допоздна, и моя младшая дочка не могла уснуть, пока я не приду домой. Ей очень нужно было, чтобы я сидел рядом, обнимал, говорил с ней.

В России много «недообнятых» в детстве взрослых. Насколько ребенку важен тактильный контакт?

Очень важен! Одно из самых плохих поветрий 50-60-х годов ХХ века среди психологов и педиатров — теория известного вам доктора Бенджамина Спока, наделавшая много бед с несколькими поколениями.

Ее последователи утверждали, что надо уложить ребенка в постель, выключить свет, закрыть дверь и, сколько бы он ни плакал, хоть до утра, не входить. Я знаю, что русские читали его книги. Вы, конечно, многое берете от Америки. Но не используйте наши плохие практики и методы!

Чем отличаются клиенты с постсоветского пространства от американских и европейских?

Они прячут уязвимость и надевают маску «все в порядке» — как будто по-прежнему не знают, кому можно доверять, кто их завтра предаст, в какой момент их сошлют в Сибирь. Это хорошо описано в русских романах, особенно у Солженицына.

В России есть отдельное направление «Православная психотерапия». Как религия влияет на терапию?

Изначально религия и есть самая первая психотерапия. Прежде чем стать догмой, она была нацелена на оказание психологической помощи. Возьмем, например, те же 10 заповедей — они как раз про то, как справляться с трудностями, как выстраивать отношения с собой, с миром, с другими людьми: не лги, не укради, не заводи романов с чужими женами.

В вашей православной церкви есть исповедь. Если она становится формальной, жесткой, ригидной, то теряет свою исцеляющую силу. Хорошая психотерапия чем-то похожа на исповедь: многие клиенты признаются мне в том, что сделали с другими людьми. Но также правда и другое: когда психотерапия, как и религия, становится догмой, набором правил и инструментов, она тут же теряет восприимчивость к истинному значению своей веры.

Позвольте, я вам сейчас «исповедуюсь»: я очень часто молюсь прямо во время терапевтических сессий, когда я не знаю, куда идти, что делать. Я прошу указать мне путь и довольно часто бываю удивлен результатом.