Жестокое преступление в Октябрьском: почему подросткового насилия стало больше?

Факты и статистика

8 июля 2023 года возле поселка Октябрьский Пермского края машинист заметил лежащую без сознания девушку. Она была почти без одежды, на теле — многочисленные ожоги. Пострадавшую доставили в местную больницу, через два дня — в Пермскую. Но спасти 16-летнюю школьницу не удалось, она умерла 18 июля, успев назвать имя (или имена) своих мучителей.

Задержан ее одноклассник, вскоре ему могут быть предъявлены обвинения. Жители Октябрьского подписали петицию, в которой требуют провести тщательное расследование и наказать всех виновных — предположительно, одноклассник погибшей действовал не в одиночку.

Месяцем раньше, 5 июня 2023 года, в Южном Бутово 14-летний подросток поджег своего приятеля. Тот умер в реанимации 26 июня. Поджигатель содержится под стражей, ему предъявлено обвинение по статье «убийство с особой жестокостью».

Весной, в апреле 2023 года председатель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин сообщил о росте детской преступности в России. Статистика пугающая: по сравнению с 2022 годом увеличилось число совершенных несовершеннолетними тяжких и особо тяжких преступлений. Это 9295, как выражаются в СК, преступных посягательств. И к этому стоит добавить еще около 3 000, совершенных теми, кто по возрасту пока не может быть привлечен к уголовной ответственности.

Почему происходит рост насилия, совершенного детьми и подростками? Как нормальный с виду ребенок оказывается способным на чудовищное зверство? И можно ли вычислить потенциальных убийц в кругу общения? С этими вопросами мы обратились к нашему эксперту, детскому психологу Анне Уткиной.

Поджог — тренд нашего времени?

«Я бы не назвала это трендом исключительно нашего времени. Живьем людей сжигали в разные времена: княжна Ольга в отместку за мужа, инквизиторы, нацисты, армия США во Вьетнаме. Но это были ситуации, в которых взрослые люди, действовавшие с особой жестокостью, были уверены, что они останутся безнаказанными — социально-исторический контекст как бы легализовывал их поступки.

Думаю, пока рано судить, является ли жутким трендом то, что сейчас подростки все чаще поджигают других людей. Мы сможем судить об этом только ретроспективно. Но можно провести аналогию со стрельбой в учебных заведениях.

Сначала это вызвало шок и сильный общественный резонанс. Потом повторилось в другом штате, в другой стране, на другом континенте. Сегодня, увы, психологи МЧС РФ говорят, что в России это уже явление, которое будет регулярно и непредсказуемо возникать в разных городах страны.

А подростки, к сожалению, оправдывают действия шутеров. Говорят, что они понимают их и сами часто представляли, как хотели бы сделать так же. Потому что, когда кто-то уже перешел черту некоего, хотя и негласного, общественного запрета на определенные жестокие действия, то она будто бы «стирается», теряет свою силу и схожие ситуации возникают все чаще.

Можно ли считать психопатом того, кто способен на такое продуманное злодейство?

Поджог — это действие, которое особых продумываний не требует. В играх с бензином опасность в том, что не обязательно кого-то поджигать намеренно. Достаточно одной капли на одежде, паров вокруг ребенка, чтобы он воспламенился от зажженной рядом спички. То есть такое может произойти даже случайно. Хотя, по всей вероятности, это не относится к описанным ситуациям. 

Но в законе о таких преступлениях все четко прописано: в ч. 4, ст. 111 УК РФ «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего» говорится, что «таковым признается действие или бездействие, объективно повлекшее за собой смерть другого человека, но совершенное не умышленно, а в результате неосторожности, то есть когда виновный не предвидел, хотя мог и должен был предвидеть, что его деяние приведет или может привести к смерти другого человека (преступная небрежность); либо же предвидел, но безосновательно предполагал, что этого не произойдёт, либо рассчитывал этого избежать (преступное легкомыслие)».

Если же подросток просто стоял и смотрел, как человек рядом с ним горит, и ничего не предпринимал, то здесь вполне можно заподозрить психопатические черты личности.

Однако моя квалификация психолога не позволяет ставить никакие диагнозы. И в каждом таком случае работает целая комиссия по психиатрическому освидетельствованию состояния человека, совершившего преступление. Поэтому я бы не стала, не видя этих подростков, выносить какие-либо заключения.

Схожим вопросом задавались врач-психиатр, доктор Дуглас Келли и психолог Густав Гилберт, которые исследовали психиатрические особенности нацистов, проходивших по Нюрнбергскому процессу. Позже они написали об этом книги «22 камеры» и «Нюрнбергский дневник». Выводы потрясли экспертов: в верхушке Рейха были высокоинтеллектуальные люди, в большинстве своем не имевшие психических отклонений. Некоторые из них даже были примерными семьянинами.

Если говорить про подростков, то может быть несколько факторов или их сочетания. Во-первых, физиологические — либо врожденные нарушения, либо повреждения мозга в процессе жизни, связанные с травмами головы или с перенесенными заболеваниями. В том числе медицинское сообщество сейчас исследует, как сказывается перенесенное заболевание COVID-19 на состоянии мозга и нервной системы.

Во-вторых, психологические — дети могут стать такими, если с ними плохо обращались, особенно в возрасте до 5 лет, когда происходит закладка личности и жизненных установок. Причем иногда семья внешне может производить впечатление благополучной. Но что при этом происходит с ребенком за дверями квартиры, когда он остается один на один с родителями, — может не догадываться никто. А он будет молчать, потому что раскрывать семейную тайну стыдно либо страшно. 

Либо ребенку не причиняли вреда, но воспитание было не оптимальным (попустительским, гиперопекающим), и он не чувствует границ (ни своих, ни чужих).
Так может проявляться и ПТСР, если ребенок находился в непереносимых для него обстоятельствах — длительная разлука со значимыми фигурами привязанности или их утрата, медицинское вмешательство, экстремальные ситуации, связанные с риском для жизни. Когда психика уже не может больше адаптироваться и происходит гиперкомпенсация. Переводя на обывательский язык: «Мне было непереносимо плохо, поэтому, чтобы выйти из состояния жертвы, я стану агрессором и верну чувство, что я управляю событиями, чувствами (своими не могу, так хоть чужими».

Будущие преступники?

Я придерживаюсь такого мнения: «Пока человек жив, для него еще ничто не окончательно и не безвозвратно». Надежда есть, но, конечно, процент вероятности, что такой подросток вырастет адекватным, безопасным для общества — невелик. И сильно зависит от причин, из-за которых ребенок таким стал. Если повреждение органические, то, к сожалению, это уже необратимый процесс. 

Если же причины психологические, то шанс исправить ситуацию и отношение ребенка к миру есть. Правда, работа это длительная, сложная, и главное условие — чтобы он сам был настроен что-то менять. Практические примеры того, что это возможно, есть, к примеру у доктора философии, канадского психолога Гордона Ньюфелда, автора концепции развития на основе привязанности. Он несколько лет работал в колонии для несовершеннолетних правонарушителей, совершивших насильственные преступления.

Но если в России после такого преступления ребенок окажется в исправительном учреждении, то можно говорить, что его уже вряд ли возможно вернуть в нормальное состояние, чтобы он был безопасным для других детей. Потому что в таких заведениях у осужденного возникает еще большее чувство небезопасности, включается больше психологических защит и, следовательно, невозможность  почувствовать боль другого — «эмпатическая глухота».

Как распознать в своем окружении потенциального преступника

Из моего личного детского опыта могу сказать, что такие преступления подростки совершают не внезапно. Сигналы об опасности появляются намного раньше. Но их, как правило, игнорируют — школа, сверстники, соседи, даже члены семьи. 

У меня самой в классе был мальчик, склонный к агрессивному поведению и даже жестокому обращению. Но чаще всего конфликтные ситуации заканчивались вызовом родителей к завучу и строгой беседой. Однако уже через год после окончания школы он совершил изнасилование и жестокое убийство несовершеннолетней девочки, сестры его друга.

Чем раньше окружающие заметят, что с ребенком что-то не так, тем выше шансы ему помочь и предотвратить трагедию. Пока же у нас очень сильно размыты границы нормального и ненормального поведения. Много путаницы, как ни странно, вносит тренд на толерантность и инклюзивное образование. В детском сообществе, в образовательной среде часто встречаю тактику: «Меня это не касается». Люди предпочитают закрыть на что-то глаза: «Меня же это сейчас не задевает. Не мое дело». 

И даже если ребенок попал на учет в ПДН, он по-прежнему остается в социуме и градус его жестокости год от года увеличивается, ведь никаких существенных последствий не последовало, как и помощи в его эмоционально-нестабильном состоянии он не получил. А за любыми действиями, даже такими шокирующими, стоит потребность. Если никто не видит ее, не понимает, то подросток будет «кричать» о ней своими поступками».