Владимир Зинченко: «Доброта существует ради себя самой»

Psychologies: Давайте начнем с самого трудного — что такое доброта?

Владимир Зинченко: Это не то что трудно — почти невозможно: определить словами одно из самых базовых явлений человеческой жизни. Но вот взглянуть на доброту с точки зрения слов, языка было бы очень правильно. Знаете, однажды мне предложили выступить с докладом о психологии доверия. Как человек науки, я решил для начала взглянуть, а как же трактуют «доверие» словари. И обнаружил, что в советских словарях такого слова нет. Заодно выяснил, что и «милосердие» тоже куда-то исчезло. А уж «духовность» если где-то и присутствовала, то скорее в отрицательном смысле. И с добротой произошло нечто похожее. Часто ли вы сегодня слышите такие слова, как «доброжелательность», «добросердечность»? Или, например, «добротолюбие» — не удивлюсь, если многие вообще никогда такого слова не слышали. Связь здесь самая прямая — слово исчезает из языка, когда понятие исчезает из жизни. Так что если посмотреть на нашу жизнь, в последнее уже почти столетие, удивляться придется не тому, что доброты мало, а тому, что она все-таки еще сохраняется. И что добрые люди встречаются, и, к счастью, не так уж редко.

Не только отдельные люди — сейчас в моде благотворительность, активно действует в миру православная церковь, объединяются те, кто хочет помочь бедным, одиноким, больным. Ситуация меняется к лучшему?

Мода есть, конечно. И показной доброты сейчас полно, только вряд ли общество от этого становится добрее. Потому что многие такие поступки совершаются опять-таки ради чего-то — будь то репутация, известность или даже уход от налогов. К сожалению,у нас вообще все существует не само по себе, а ради чего-то — это я повторяю очень давнюю мысль философа Густава Шпета. А когда все делается ради чего-то, уходит бескорыстие. (Еще одно очень редкое, исчезающее слово!) Так вот, главное в доброте — то, что она не ради чего-то, она ради самой себя. И с церковью, к сожалению, похожая ситуация. Она долго была частью триады «самодержавие — православие — народность», причем не на первом месте, а после государства. И сегодня происходит то же самое. А ведь это так просто: искусство ради искусства, милосердие ради милосердия, доброта ради самой доброты.

Но если отвлечься от общества, откуда в нас возникает доброта?

Есть категории явлений, которые философы называют безосновными («без основы»): мы не знаем, откуда они произошли. К ним, например, относится совесть. То же и с добротой. Доброта, сострадание, любовь, человечность — это то, что дано нам изначально, как представителям человеческого рода. Откуда, почему — не знаю. Но общество и воспитание во многом определяют, насколько мы сможем распорядиться этой данностью. Как можно зарыть в землю свой талант, так же можно закопать и самые высокие чувства, просто не дать им хода.

Допустим, мы хотим проявить эти чувства, хотим быть добры, отзывчивы. Почему иногда это так трудно? Просто потому, что так поступать непривычно, не принято?

Потому что мы привыкли смотреть на себя глазами других людей. Все-таки самость, «самостояние» — это очень трудно, до него надо дорасти. Тогда уже становятся безразличны чьи-то мнения и мы можем проявлять себя непосредственно — а именно это мы,в конце концов, больше всего и ценим в человеке.

Как вы считаете, можно научиться (или приучиться) быть добрым, просто сознательно совершая добрые поступки — день, месяц, год?

Проделать такое упражнение вполне можно. Вопрос в том, что из этого выйдет. Мне думается, такая привычка в лучшем случае сделает нас правильно поступающими людьми. А доброта — непосредственное чувство, незаученное.

Но ведь правильные привычки делают жизнь лучше?

Разумеется! Мы ведь страдаем именно от отсутствия таких привычек! Когда молодежь оттесняет стариков в автобусе, раздражается на них в магазине или в аптеке, а на дорогах царит хамство — тут ведь не о доброте речь, а об отсутствии воспитания. Мама не научила. Доброта тут вообще ни при чем. На бытовом уровне нам не доброта нужна, а элементарная вежливость, воспитанность.

Но если я уступаю место женщине в метро, я ведь совершаю добрый поступок?

Да нет же! Это не поступок вообще! Если речь не о привычке, не о воспитании, а именно о доброте, то это импульс. Такие вещи не могут рассматриваться как поступок, просто не должны. Потому что если это поступок, осмысленное действие, то, значит, я должен осознать его необходимость, совершить, а потом еще и оценить, то есть похвалить себя: «Вот какой я добрый!» А это все что угодно, но не доброта… Видите, мы снова возвращаемся к изначальности, непосредственности доброты. Она не может быть ради чего-то и не может ждать похвал. Она просто происходит — как невозможность чего-то не сделать, как естественная потребность, которая живет в нас. Должна жить.