Psychologies: Как описывал старение Юнг?
Лев Хегай: Он не занимался целенаправленно процессами старения и возрастной психологией. Не потому, что они его не интересовали, а потому, что он был в первую очередь практиком. Он работал с клиентами и на основе опыта формулировал теоретические воззрения. А в те времена психоанализ был уделом людей скорее среднего возраста. Старые люди на консультации не ходили, да и продолжительность жизни была ниже, чем сегодня. По этой же причине, кстати, и геронтопсихология, изучающая психику пожилых людей, начала формироваться только во второй половине XX века. Впрочем, сам Юнг прожил до 86 лет и обладал отличным здоровьем.
Вивиан Тибодье: Мне вообще не нравится термин «старение», в нем слышится нечто негативное. Юнг представлял себе этот процесс совсем по-другому. Его философия заключается в наблюдении за тем, что происходит внутри нашего существа, нашей оболочки. Чем мы старше, тем сильнее эта оболочка разрушается, тем больше мы вступаем в отношения с внутренней частью самих себя и тем больше это внутреннее вступает в свои права, обретает ценность, приходит в действие и позволяет нам состояться как уникальной личности. Для описания жизненного цикла Юнг использует метафору солнца, которое восходит утром, затем постепенно поднимается в зенит, где сияет во всем своем блеске, пока не начинает клониться к закату, а затем уходит за горизонт. Есть момент, когда растет энергия, ширится и усиливается сияние, затем другой момент, когда все это снова снижается. Сияние слабеет, пока не становится тусклее, не превращается во что-то очевидно более сумрачное. Это и есть жизнь: мы следуем «путем солнца», в согласии с его фазами и его ритмом.
Хорошо, тогда поставим вопрос иначе: как Юнг представлял себе вторую половину жизни человека?
Л. Х.: Да, это более удачная формулировка. Юнг действительно говорил о двух половинах жизни. На протяжении первого этапа мы сосредоточены на решении проблем социальной адаптации. Мы вписываемся в общество, пытаемся соответствовать требованиям, которые предъявляет к нам жизнь, иными словами, «хотим быть как все».
Значит ли это, что в первой половине жизни мы формируем архетип персоны — то есть ту структуру нашей личности, которая, по мнению Юнга, отвечает за то, что мы демонстрируем своему окружению?
Л. Х.: Отчасти да, но не совсем. Персону Юнг понимал скорее в защитном смысле, считая, что она возникает как средство защиты, маска, за которой человек прячется, чувствуя опасность. Собственно, и само слово «персона» означает именно маску, которую использовали актеры в древнегреческом театре. И сказать, что всю первую половину жизни человек занимается только тем, что прячется, было бы, конечно, неверно. В эти годы мы стремимся обрести профессию, создать семью, реализоваться в роли родителей. Словом, достичь всего, что включает в себя понятие «состояться в жизни». И во взаимодействии с окружающим миром, с задачами, которые он перед нами ставит, мы развиваем не только персону, но и свое «Я».
«Юнг считал, что образ мудрого старца воплощает идеал гармоничной второй половины жизни»
Тогда что меняется во второй половине жизни?
Л. Х.: Задачи социального порядка отходят на второй план. Все уже достигнуто или хотя бы испробовано, приоритеты начинают смещаться к глобальным вопросам. Во всяком случае, в идеале это так. Человек пытается постичь, что такое разум, что такое жизнь, в чем ее смысл. Причем это постижение происходит не интеллектуально, а через опыт собственной жизни. В нем мы и ищем ответы на эти вопросы — и если повезет, то находим. Но уже в процессе поиска приближаемся к самим себе, к своей внутренней сущности. Этот процесс Юнг называл процессом индивидуации.
В. Т.: Лучше всего он отражен в образе Христа, распятого между двух разбойников. В этой картине Иисус символизирует наше «Я», раздираемое между двумя негативными фигурами, которые Юнг называет Тенью. Тень — это граница между нашей обычной личностью («Я») и сознанием того, что в глубине мы представляем собой нечто большее — самость. Эта метафора говорит нам, что наше внутреннее преображение невозможно без принесения в жертву нашего «Я» и признания в нас того иного, что от него отличается и с ним не совпадает. Преображение не бывает комфортным, поскольку любое противостояние переживается нашей сознательной личностью как угроза. Поэтому сознательной личности нужно умереть, чтобы возродиться на новом уровне, и тогда мы сможем перейти от «Я» к самости, которая, согласно Юнгу, является истинным центром нашей психики. Эта внутренняя трансформация и есть главная история второй половины жизни. Это прорыв внутрь себя, к целостности и автономии. Часто эта трансформация происходит как раз в периоды экзистенциальных кризисов, когда «солнце начинает клониться к закату». Именно в этот момент мы склонны вглядываться в себя, задавать себе настоящие вопросы: мы вырастили прекрасных детей, но что мы сделали со своими талантами? Мы привели к удачному завершению свою карьеру, но как сложилась наша эмоциональная и духовная жизнь? В эти периоды мы чувствуем себя распятыми перед лицом того, с чем сталкиваемся; это как нож, пронзивший наше сердце. Мы спрашиваем себя, что с нами происходит. Мы падаем, мы уже не знаем, куда бежать, пока не сможем, если повезет, найти верный путь. А когда мы его найдем, нам предстоит еще смириться с тем, что это необязательно «нормальный», «стандартный» путь, и тогда только стать теми, кто мы есть в самой глубине себя.
Вы говорите об обретении себя как о свершении, прорыве. Но старость у нас принято связывать скорее с дряхлением и увяданием, чем с прорывами и внутренним ростом...
В. Т.: Конечно, если мы в 70 лет хотим продолжать делать то же, что и в 30, мы сталкиваемся с огромным разочарованием. Но если мы уже не можем совершать, например, такие же долгие пробежки, как раньше, то либо скажем себе, что все пропало, либо, напротив, спросим себя, что мы могли бы делать взамен, чтобы по-прежнему чувствовать себя в гармонии со своим телом. Это подходящий момент, чтобы узнать себя на новом уровне, более глубоком. Когда мы страдаем, наша внутренняя суть таким образом проявляет себя и посылает нам сообщение. И тогда перед нами открываются две возможности. Либо мы не замечаем этого сообщения, сосредотачиваемся на боли и замыкаемся в себе. Либо мы воспринимаем это послание и стараемся придать смысл тому, что происходит с нами. Это два радикально разных подхода к тому, как мы меняемся с возрастом, к поискам смысла этих перемен и ответа на вопрос: «Что это сообщает мне о моей жизненной ситуации? Что это говорит обо мне сегодняшнем?». Тот факт, что мы постарели, ни в коей мере не оправдывает нас, когда мы не находим смысл в том, что мы делаем и кто мы есть.
«Чем мы старше, тем больше внутреннее вступает в свои права, обретает ценность и позволяет нам состояться как уникальной личности»
Л. Х.: Как я уже говорил, сам Юнг отличался завидным здоровьем, а потому физическое дряхление его не слишком беспокоило. Но в целом можно говорить о том, что расцвет духовных возможностей человека часто совпадает с оскудением возможностей физических — именно совпадает, а не является следствием. Однако по-настоящему мудрого человека это оскудение уже не так заботит. Пожалуй, физическая слабость поощряет к приобретению духовной силы. Юнг утверждал, что именно образ мудрого старца воплощает идеал гармоничной второй половины жизни.
Как можно приблизиться к своей сущности?
Л. Х.: Здесь вряд ли есть универсальные рецепты. Способы осознания жизненного опыта во многом этим опытом и определяются. Но можно уверенно сказать, что одним из способов познания себя — а значит, и обретения мудрости — Юнг считал психоанализ.
