Где армии, там и бордели
Генералы британской армии 1880-х годов прекрасно знали о прочной связи между проституцией и колониальным проектом. Огромные количества мужчин в британских гарнизонах Индии должны были обязательно снабжаться проститутками, но властям не нужна была эпидемия венерических болезней. Поэтому были организованы системы закупок. Поэтому генерал-квартирмейстер в 1886 году издал циркуляр, согласно которому «нужно обеспечить необходимое количество женщин [и] позаботиться, чтобы они были достаточно привлекательными».
За этими женщинами — которые описывались в циркуляре под рубрикой «удобства» — британские чиновники отправлялись в индийские деревни, размахивая государственными заказами на проституток. «Бедняки боятся отказываться или сопротивляться, их дочерей увозят», — докладывал один из военных врачей. Эти девушки — многие из которых были моложе возраста согласия Британии того времени — покупались по три рупии за штуку и вывозились в армейские бордели, которые по факту были для них тюрьмой.
Смотрительницы забирали всю их одежду по прибытии, оставляя им только прозрачную сорочку, что значительно осложняло побег, потому что такой наряд сразу вызвал бы вопросы на улице. Еще одним способом контроля было экономическое давление, ведь их заставляли вносить ежедневную плату за ночлег. Эта плата специально была установлена выше крохотных сумм, которые давали клиенты, в силу чего проститутка постепенно накапливала все больший долг, пока «работала», и поэтому оказывалась навсегда привязанной к борделю.
Детали бедственного положения этих давно умерших женщин мы знаем только благодаря усилиям Жозефин Батлер, английской общественной деятельницы, которую, глядя назад, можно назвать «феминисткой», хотя тогда это слово не использовалось.
Батлер отказалась признавать мужскую потребность в «удобствах». С ее точки зрения, эти индийские проститутки были «женщинами покоренной расы, которых угнетают завоеватели», и ей удалось вместе с другими общественными деятелями добиться отмены этого институционализированного сексуального рабства в армии Великобритании.
Большинство либеральных феминисток двадцать первого века не слишком тепло вспоминают Батлер. Элисон Фиппс, профессорка гендерных исследований университета Сассекса, описывает деятельность Батлер серией устрашающих цитат. Сегодняшние реакционные феминистки ведут свою родословную от «борцов с пороком» девятнадцатого века, от христианских моралистов, от противников смешения рас, от фордистских буржуазных женщин, призванных «улучшить» рабочий класс, от руководства реформаториев для «заблудших» чернокожих девочек, которое издевалось над ними «ради их же собственного блага».
И это наследие не только идеологическое. Ирландские прачечные Магдалины, построенные в восемнадцатом веке для содержания «падших женщин», сегодня стали «Рухамой», некоммерческой организацией социальной помощи проституткам. Прообразом кампаний против торговли людьми была паника по поводу «белого рабства», питаемая строгими нравами, характерным для девятнадцатого века.
К словам «заблудшие», «улучшать», «борцы с пороком», «падшие женщины» и «белое рабство» можно добавить еще «спасать», «добродетельный» и «греховная жизнь». Все эти слова были в ходу у общественных деятелей девятнадцатого века. И все они отвергаются новым поколением феминисток, которые совершенно иначе смотрят на проституцию и которых отталкивает не только жестокость некоторых викторианцев, но и все викторианское мировоззрение.
В частности, для сегодняшнего феминизма, уверенного в своей секулярности, совершенно неприемлем религиозный тон викторианской морали
А Жозефин Батлер была христианкой и часто действовала, исходя именно из своей веры.
Но не только эта сторона ее личности была осуждена. Так, несмотря на ее поддержку отмены рабства и предоставления женщинам избирательных прав — две позиции, которые помещают ее на «правильную сторону истории», — сегодня ей выдвигают все новые обвинения.
Один историк, например, настаивает, что кампания Батлер против армейских борделей строилась «на образе беспомощной индийской женственности» и записывает Батлер в сообщники «имперского идеологического аппарата». Читая современных критиков Батлер, вы ни за что не догадаетесь, что она боролась против изнасилований индийских девочек британскими мужчинами.
Я не собираюсь осуждать Батлер и цепляться за слова, которыми она сама и ее сторонники описывали свою работу. Да, она обращалась к Библии в своих попытках помочь женщинам выбраться из проституции и цитировала Евангелие, сидя на полу и помогая людям, заточенным в рабочих домах, подбирать обрезки.
И нет, ей не удалось разбить Британскую империю. Она не сумела даже полностью отойти от имперской парадигмы. Но она брала к себе домой обездоленных женщин и девочек, умирающих от венерических заболеваний, которыми они заразились из-за проституции, и заботилась о них. Многие ли сегодняшние феминистки могут похвастаться такими делами?
Если мы хотим понять устройство секс-торговли в ее историческом контексте, мы должны обратиться к самой Жозефин Батлер, прежде чем читать ее критиков. Иначе мы поддадимся снобизму более позднего времени, что будет фатальной ошибкой.
Проституция никогда не была делом личного выбора. И она не была способом расширения женских прав и возможностей. Напротив, роли «покупателя» и «продавца» всегда были предопределены полом, расой, национальностью и — прежде всего — классом.
Древнее решение
Одним из наиболее важных отличий полов является то, что психология мужчин намного более «социосексуальна» — они хотят сексуального разнообразия. Это значит, что в среднем мужчины намного более склонны к случайному сексу.
Этот разрыв в сексуальности порождает дисбаланс мужского и женского сексуальных желаний на уровне популяции. Гетеросексуальных мужчин, готовых к случайному сексу, намного больше, чем таких же гетеросексуальных женщин. Поэтому многие из них остаются без партнерши и пребывают в состоянии неудовлетворенности.
Как мы видим, в эпоху победившей сексуальной революции решением этого дисбаланса стал призыв к женщинам (в первую очередь молодым и привлекательным) преодолеть свою сдержанность и начать заниматься сексом «по-мужски», массово подражая мужской сексуальности.
Тезис моей книги в том, что это решение ошибочно выдается за сексуальное освобождение женщин, хотя на самом деле оно играет на руку вовсе не женщинам, а мужчинам. При этом я старалась подчеркивать, что, хотя наша сегодняшняя сексуальная культура отмечена целым рядом серьезных проблем, культурные ситуации прошлого тоже не были идеальными. Каждое общество сталкивается с этой проблемой разрыва в сексуальности, и ее решения могут совершенно по-разному угнетать женщин.
Наше современное решение призывает всех женщин, из каждого класса, заняться удовлетворением мужского спроса на случайный секс
Однако до изобретения надежной контрацепции общества, как правило, действовали иначе. Большинство женщин занимались сексом только в браке (моногамном или полигамном), в то время как определенному женскому меньшинству приходилось впитывать весь избыток мужского сексуального желания.
За исключением горстки элитных куртизанок и девушек по вызову — которые, как правило, тоже происходили из бедноты, — проституированный класс исторически состоял из женщин, у которых не было иного выбора. Нищие женщины, женщины, брошенные своими партнерами, наркои алкозависимые, женщины, захваченные в ходе военных действий и жертвы торговли людьми.
Проституция — древнее решение разрыва в сексуальности. Древнее, но не очень хорошее.
Тех, кто верит в современную либерально-феминистскую точку зрения на секс-индустрию, очень сложно убедить в бедственном положении проституированного класса. С какой стати женщины могут быть против продажи секса, если он ничем не отличается от других товаров и услуг? С какой стати индийским семьям «отказываться или сопротивляться», когда британская армия приходит за их дочерьми?
Либеральные феминистки пытаются объяснить это стигмой. Они указывают, что проституция стигматизирована. И это правда. Они заявляют, что стигматизация усложняет жизнь проституток и делает ее более опасной. Это тоже правда.
Но они не объясняют, в чем причины самой стигматизации, разве что в стиле секс-позитивного историка Кейт Листер, которая возлагает вину на «культуры, репрессирующие сексуальность», потому что «по ходу развития на Западе патриархального, пуританского отношения к сексу женская сексуальность стала предметом особого осуждения».
Некоторые либеральные феминистки идут еще дальше. Например, академическая статья 2014 года, озаглавленная «Каждый новый приемчик сексработника раздевает патриархат!», утверждает, что «Секс-работа непрерывно сотрясает патриархат, стереотипы и нормативное понимание женской сексуальности. Именно поэтому она провоцирует беспокойство и волнение тех, кто встает под знамя патриархата».
Но дело в том, что «патриархат» (если понимать под ним социальную систему, ставящую интересы мужчин выше интересов женщин) не обязательно требует постоянного осуждения женской сексуальности.
Мужчины могут не хотеть, чтобы их собственные жены и дочери занимались незаконным сексом, но они часто приветствуют это от жен и дочерей других мужчин
Следовательно, сохранение проституированного класса в целях мужского наслаждения вполне соответствует их интересам. Но тогда как «патриархальная, пуританская» идеология могла бы объяснить яркое межкультурное сопротивление женщин перспективе вхождения в этот класс?
Существует куда более убедительное объяснение интуитивного неприятия, которое испытывают женщины относительно проституции. Наша эволюционная история привела мужчин и женщин к разным репродуктивным стратегиям, вытекающим из разных репродуктивных ролей.
Как говорит эволюционный биолог Дэвид Басс, с самого момента зачатия, когда крошечный сперматозоид соединяется с богатой питательными веществами яйцеклеткой, женщина уже вкладывает больше, чем мужчина. И асимметрия этим не ограничивается.
Именно женщина взращивает оплодотворенную яйцеклетку в своем теле. Именно от женщины через плаценту растущему эмбриону поступают калории… Именно на ее плечах лежит бремя девяти месяцев беременности — удивительно долгосрочная инвестиция в сравнении с другими млекопитающими.
Можно ли удивляться, учитывая все это, женской избирательности в выборе партнера для секса? Ведь без надежной контрацепции последствия секса для женщины намного более весомые, чем для мужчины. Нежелательная беременность оставляет ей весьма мрачные варианты: попытка вырастить ребенка одной, аборт, убийство уже рожденного ребенка. На протяжении истории нашего вида у женщины никогда не было опции «хватай и беги».
Оральным контрацептивам всего 70 лет, виду homo sapiens — около 200 000. Мы эволюционировали в мире, где секс приводил к беременности, и психологические адаптации никуда не делись.
Конечно, до определенной степени природу можно преодолеть и покорить — наш современный образ жизни значительно отличается от жизни наших древних предков, — но очень сложно избавиться от адаптаций, которые глубоко проникли в наш разум.
Если не с точки зрения закона, то с точки зрения эмоций проституцию очень сложно отличить от изнасилования
Феминистская общественная деятельница Рэйчел Моран, которая занималась проституцией с 15 до 22 лет, говорит о том, что она вызывает у нее такие же эмоции, как сексуальное насилие над детьми: «Мой опыт проституции каждый раз вызывал те же самые панику и тошноту, что и в обычных случаях сексуального насилия. Неважно, выходил мужчина за рамки установленных сексуальных границ или нет… Когда мы осознаем, что секс, купленный в проституции, мало чем отличается от секса, украденного в изнасиловании, мы начинаем понимать женщин, которые проводят явные параллели между опытами этих ситуаций».
Весь смысл покупки секса в том, что за него платят. Он не является желанием обеих сторон — одна из сторон занимается этим не по своей воле, а в обмен на деньги, или, как иногда бывает, в обмен на другие товары, такие как наркотики, еда или ночлег.
Женщина, которой платят, должна закрыть глаза на свое нежелание секса, а иногда и на глубочайшее отвращение. Она должна полностью подавить свои защитные инстинкты ради чужого сексуального удовольствия. Именно поэтому в сексиндустрию обычно идут самые бедные и отчаявшиеся женщины, которые не могут себе позволить сопротивляться.
Проституция запрещает женщинам удовлетворять эволюционную потребность — потребность в возможности выбирать партнера. Вместо этого проституток вынуждают заниматься сексом с совершенно непривлекательными для них мужчинами.
Это зачастую приводило к нежелательным беременностям в эпоху до контрацепции, о чем свидетельствуют археологические открытия — например, раскопки в английском Бакингемшире, в ходе которых под римским борделем были найдены останки девяноста семи детей.
Даже сегодня в небогатых странах, где нет широкого доступа к контрацепции, шанс того, что занимающаяся проституцией женщина забеременеет, составляет 1 к 4 для отдельно взятого года.
Для клиентов секс может быть просто забавой, которой они не придают никакого значения, но для женщин он не является ни забавным, ни безобидным, равно как и для их детей.
Проституция — удел бедных?
Декриминализация и легализация секс-индустрии повышает спрос на коммерческий секс. В странах с такими правовыми моделями намного большая часть мужчин хотя бы раз покупали секс и более развита индустрия секс-туризма. И, так как лишь очень немногие женщины хотят добровольно заниматься секс-торговлей, приходится искать тех, которые не хотят, чтобы ответить на растущий спрос.
Если посмотреть на секс-индустрию глобально, то становится видно, что бедные страны предоставляют «товар», богатые — спрос. Некоторые были насильно проданы, остальных вынудила более или менее глубокая бедность.
Брук Маньянти, бывшая эскорт-работница, пишущая под псевдонимом Бель де Жур, сравнивает продажу секса с глубоководной рыбалкой — и то, и то опасно, конечно, но все равно это правомерные формы работы.
Доведя эту идею до логического конца, мы станем описывать бордели и переулки стерильным языком бизнеса. И действительно, в академических работах, пытающихся навязать эту точку зрения, сутенеры и содержательницы борделей становятся «секс-трудовыми менеджерами», изнасилование — «нарушением контракта», а насилие, беременность и болезнь — «производственными рисками».
Ужас происходящего специально смягчается, ведь мы не должны его чувствовать. Либеральная рассудительность требует подавить эти эмоции, ведь проституция ничем не отличается от глубоководной рыбалки, кроме разве что стигмы — этого пережитка менее просвещенных времен.
