Похоже, сегодня для нас наступает эпоха самых желанных детей. Со-временная наука и медицина также всецело на стороне тех, кто старается и планирует завести ребенка: даже Нобелевская премия в этом году была присуждена британскому ученому Роберту Эдвардсу (Robert Edwards) за разработку технологии экстракорпорального оплодотворения. Но если человек появился на свет желанным — действительно ли это означает, что ему в жизни повезло? Сам этот вопрос может показаться неуместным и даже обидеть тех, кто родился «не вовремя» и страдал от этого. И все же ответ на него для многих оказывается вовсе не таким однозначным. Как и желание самих родителей будущего ребенка. «Их мотивы могут быть самыми разнообразными, и их отнюдь не всегда легко осознать», — говорит возрастной психолог Юрий Фролов. «Бывает, что родители очень хотят ребенка сознательно, и гораздо меньше — на бессознательном уровне, — соглашается психоаналитик Симона Корфф Сос (Simone Korff Sausse). — Ведь появление ребенка символически приближает нас к смерти: отныне мы — уже не самое молодое поколение в семье, и принять это непросто. Бывает, напротив, что зачатие происходит случайно, но, когда ребенок рождается, родители вкладывают в него очень много заботы, душевного тепла и сил. То есть хотя ребенка сознательно они и не планировали, но бессознательно желали очень сильно».
Вправе жить
В детстве или позже, в подростковом возрасте, мы все ощущаем потребность узнать обстоятельства нашего прихода в этот мир и удостовериться в том, что они были благоприятны. Расспрашивая родителей, мы словно испытываем на прочность их любовь, которая нам необходима. «Подтверждение того, что наше рождение не случайно, укрепляет наше базовое доверие к миру, — говорит детский психолог Елена Захарова. — Часто такие расспросы оказываются одним из способов вновь обрести уверенность, когда ребенок чувствует нехватку любви — например, после развода родителей, появления младшего брата или сестры или же при обострении отношений в семье в подростковый период».
«Мои родители расстались, когда мне исполнилось два года, — делится 27-летняя Оксана. — И когда я чуть подросла, я часто просила маму рассказать мне о том, как именно они с отцом решили, чтобы я у них родилась. Мне как будто нужно было ощутить, что я появилась на свет с полным на это правом. Кстати, меня всегда раздражало вульгарное словечко «залететь»… словно беременность — это несчастный случай».
ДА, ЕГО ЖЕЛАЛИ — НО ДЛЯ ЧЕГО? ЧТОБЫ НЕЧТО ВОСПОЛНИТЬ В ЖИЗНИ ЕГО РОДИТЕЛЕЙ ИЛИ УТОЛИТЬ ИХ САМОЛЮБИЕ?
Однако, задавая родителям такие вопросы, мы рискуем узнать об их интимной жизни больше, нежели хотели бы. «Когда я лет в одиннадцать узнала, что между рождением моей старшей сестры и моим собственным мама сделала аборт, я испытала настоящий шок, — вспоминает 39-летняя Инга. — Ведь на месте этого неродившегося ребенка могла оказаться и я… Почему мне повезло, а ему нет?» «Такие дети, появившись на свет желанными, могут чувствовать себя виноватыми в том, что живут, в то время как их неродившиеся сестры или братья так и не увидели свет, — говорит Симона Корфф Сос. — Это чувство вины сродни тому, что ощущает человек, выживший в катастрофе. В свою очередь становясь матерями, такие женщины нередко гораздо меньше планируют, предоставляя в первую очередь действовать природе, и проще, нежели их матери, реагируют на предстоящую беременность».
Боязнь разочаровать
Желанный ребенок — это тот, чьи отец и мать решили, что ему самое время появиться на свет. Но это его «везение» нередко имеет и оборотную сторону: такой ребенок чувствует, что обязан всегда быть на высоте, как можно лучше занимать место, уготованное ему родителями в их «сценарии». «Мой сын будет программистом и будет увлекаться фэнтези — а как иначе?» — говорит 33-летний Андрей, счастливый отец двухмесячного Егора. «Сегодня рождение детей стало более планируемым, чем это было в предыдущих поколениях, — размышляет детский психоаналитик Анна Скавитина. — Поскольку многие родители понимают, что у них будет только один ребенок, давление возрастает до максимума. Это уже не желанный, а сверхжеланный ребенок, и ни в коем случае нельзя допустить, чтобы что-то пошло не так! На него возлагают слишком много ожиданий, с которыми ребенок может просто не справиться, и тогда все детство, а иногда и жизнь превратится для него в отчаянную попытку «соответствовать» и ни в коем случае не разочаровать». (См. также наше «Досье»)
Обремененный грузом родительских надежд, он чувствует за собой обязанность предъявить результаты. «Получается так, словно в реальной жизни ему велят оставаться тем идеальным ребенком, каким он был в родительских мечтах, еще не родившись, — продолжает Анна Скавитина. — В таких условиях ему оказывается трудно хоть в чем-то пойти против родителей: он хочет, чтоб они были довольны, стремится быть «тем, кого они так ждали».
«Я помню, как всегда переживала перед контрольными в школе, — вспоминает 36-летняя Ксения. — Меня пугало не то, что я получу плохую оценку, а то, как скажу о ней родителям. Мне казалось, лучше умереть, чем их расстроить. Хотя они на меня особенно и не давили. Наверное, я думала, что за двойку или тройку они меня навсегда разлюбят. Я и сегодня отдаю себе отчет в том, что на работе невольно воспроизвожу такую систему отношений: для меня непереносима даже мысль о том, что я могу в чем-то разочаровать своего шефа, который когда-то выбрал меня на эту должность».
В заложниках у семейной истории
РОДИТЕЛЬСКАЯ ЛЮБОВЬ ДОЛЖНА ОБОДРЯТЬ, ПОДДЕРЖИВАТЬ, НО НЕ СКОВЫВАТЬ РЕБЕНКА: ЕМУ ПРЕДСТОИТ САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ.
Желанному ребенку завидуют все нежеланные дети, у него нет права жаловаться или страдать. Однако на такого ребенка порой ложится нелегкая задача: он призван восполнить что-то в жизни своих родителей, утолить страдания их самолюбия. «Я видела молодых женщин в возрасте 37–38 лет, которые очень хотели родить ребенка, чтобы не стареть в одиночестве и придать своей жизни какой-то смысл, — говорит Симона Корфф Сос. — Некоторым парам ребенок нужен, чтобы поддерживать адекватные отношения с братьями и сестрами или же с собственными родителями. Таким образом, их дети оказываются жертвами братско-сестринского эдипова соперничества: их негласная задача — занять свое место рядом с двоюродными братьями и сестрами и стать «самыми лучшими» внуками для бабушки с дедушкой, чьей любви их родителям, возможно, когда-то не хватило».
«К 40 годам я вдруг обнаружила, что все еще живу с мамой, — с горечью рассказывает 47-летняя Марианна. — После смерти отца она растила меня одна: хотела доказать бабушке, что справится со всем, что сможет быть хорошей матерью. И она действительно всегда была со мной очень заботливой, любящей, дала мне прекрасное образование. Только однажды, когда я призналась ей, что встретила мужчину, с которым хотела бы жить, она мне с горечью ответила: «А я-то думала, что родила себе друга». Я так и не смогла оставить ее одну».
Что сказал бы об этом Фрейд
Для Амалии, моей матери, я был «золотце Зиги». Думаю, если кто-то является любимцем матери, ему уже дано честолюбие и качества завоевателя, которые притягивают успех. Мой отец Якоб был слабым человеком. Однажды какой-то антисемит сорвал с него шляпу и бросил на землю, обозвав «жидом», а он молча поднял шляпу, весь дрожа. Вот тогда-то я усвоил, что мне надо стать большим человеком, чтобы вырваться из мира маленьких людей. Под влиянием матери, которая предрекала мне необычайную судьбу, я стал «господином доктором Фрейдом». До самой моей смерти я бился за дипломы и признание. Но за всеми этими почестями, за всеми этими годами работы скрывается невидимая железная рука Амалии, ради которой я всегда хотел превзойти самого себя. Я освободился от этого бремени лишь после ее смерти. Тогда я испытал подлинное облегчение. Мне в то время было 75 лет».
Вернуться к своим желаниям
Трудности в учебе, безрассудные, связанные с риском поступки — так некоторые дети и подростки бессознательно пытаются взбунтоваться против чрезмерных — и чрезмерно их обязывающих — родительских чувств. «Столько любви во взгляде отца и матери — это одновременно и пьянит, и искажает представления о мире, — говорит Анна Скавитина . — Ребенок, открыто проявляющий свой протест, возможно, пытается освободиться. Но родителям, которые во всем стремятся быть «хорошими», часто бывает очень непросто установить границы дозволенного». Наказывая ребенка, они боятся потерять его любовь, при том что, напоминает психоаналитик, «эти вспышки протеста переходного периода позволяют ему выстраивать и утверждать свою личность. Ребенок не должен чувствовать себя обязанным делать все возможное, только чтобы нравиться своим родителям. А их собственная миссия не состоит лишь в том, чтобы делать своему ребенку приятное».
Желанному ребенку, в которого так много вложено, требуется пройти долгий путь, чтобы вернуться к ощущению собственных желаний, стать творцом своей жизни. «Нужно, чтобы он вновь научился говорить жизни «да», — объясняет Симона Корфф Сос. — Коль скоро он появился на свет, значит, его родители были готовы его принять, но это также означает, что и он сам этого желал». В свое время крупнейший французский психоаналитик Франсуаза Дольто (Françoise Dolto) говорила, что для появления ребенка на свет необходимо желание троих: отца, матери и самого ребенка.
Единственным в семье сыну или дочери зачастую еще труднее освободиться от груза родительских ожиданий. «Тот, у кого есть братья и сестры, не так тесно связан со своими родителями: ему есть с кем поделиться своим мнением о них, он может опереться на пример более старших», — уточняет Анна Скавитина. Перед родителями всегда стоит одна задача — дать своим детям возможность встать на ноги и выйти в самостоятельную жизнь: их любовь должна поддерживать, ободрять, но не сковывать ребенка. Даже самые желанные дети появляются на свет, чтобы в один прекрасный день уйти из-под родительской опеки, удивить отца и мать, стать кем-то отличным от них. Эта жизнь дана им самим, и они вольны сделать из нее то, что захотят сами.
Об этом
- Джон Боулби «Привязанность», Гардарики, 2003.
- Жан-Мишель Кинодо «Приручение одиночества», Когито-Центр, 2008.
- Лаура Эшнер, Митч Майерсон «Когда родители любят слишком сильно», Добрая книга, 2002.
- «Современный ребенок. Энциклопедия взаимопонимания», Под редакцией А. Я. Варги, ОГИ, Фонд научных исследований «Прагматика культуры», 2006.
