Постоять за себя на работе

В комнате круглый стол и три стула, на каждом из которых (объясняет аналитик) мне предстоит сегодня посидеть и почувствовать в себе разные ипостаси собственной личности. А если понадобится — и малознакомых персонажей, которые самым хитроумным образом вписываются в мою жизнь.

«Да это вовсе не критик говорит во мне, а редактор, корректор, который помогает не совершать ошибок, — отнекиваюсь я. — Гораздо острее я ощущаю в себе толстовскую Наташу Ростову, которая чуть ли не целовала свое отражение в зеркале: «Что за прелесть эта Наташа!»

Ценить себя, хорошо к себе относиться — к этому склонна лишь одна часть вашей личности, настаивает Вадим Петровский. Другая — редактирует, цензурирует и постоянно критикует вас. И когда к этому внутреннему критику присоединяется внешний, возникает хор голосов, который вам не удается игнорировать. «Я хочу понять вашего внутреннего цензора. Что он вам говорит?» — требует психотерапевт.

Между ребенком и родителем: найти своего Взрослого

И тут для меня начинается самое неприятное, то, что я уже проходила на психологических тренингах, — я должна почувствовать себя так, словно я и есть мой внутренний цензор, и от его имени мне предстоит сейчас говорить. Наверное, во мне мало артистизма, и все, что я произнесу не за себя, а за героя, покажется мне неестественным, фальшивым.

Но все же я начинаю: «Настя, в каждой редакции, куда ты приходишь, поначалу ты ведешь себя как неуверенная школьница, которая подрабатывает курьером и боится даже стен этой конторы, не то что сотрудников. А освоившись, впадаешь в другую крайность — теряешь оглядку, осторожность, становишься слишком открытой со всеми, словно проработала здесь много лет. Дистанция между тобой и другими людьми чрезмерно сокращается».

«Недобор–перебор, дефицит–избыточность: вас слишком мало — и уже в следующее мгновение слишком много», — комментирует Вадим Петровский. И подводит меня к классической триаде транзактного анализа: Ребенок–Родитель–Взрослый.

Поясняет: «В вас то говорит послушный, обиженный Ребенок, а потом, сразу, — требовательный и самоуверенный Родитель. Между этими состояниями нет позиции Взрослого, который может воспринимать ситуацию такой, какая она есть, анализировать, сопоставлять и, главное, — не бояться совершать ошибки и не рассчитывать на то, что всякая его работа будет удачной. Выстраивая отношения на работе именно с этой позиции, мы объективны и можем осознать, насколько, например, соответствуем той должности, которую занимаем, ищем компромиссы, действуем самостоятельно».

Мне становится до боли обидно за эту Настю, которая будто и не живет жизнью взрослого человека, и я начинаю доказывать психотерапевту обратное: «Я прекрасно понимаю, что нельзя существовать между одними только работой и семьей. Недавно сказала себе: надо активно отдыхать от того и другого, купила себе абонемент в фитнес-клуб и теперь хожу в бассейн и в тренажерный зал, и мне это нравится».

«Даже когда вы говорите об удовольствии, вы употребляете слово «надо», — мгновенно подмечает Петровский. — Как будто раньше вам (точнее, Ребенку в вас) слишком многого не позволяли».

Конечно, думаю я про себя, не позволяли! В нашей семье нельзя было чего-то не прочесть, не посмотреть, не знать… Например, мне было лет пять, когда мой дед обнаружил, что я совершенно не знакома с творчеством Лермонтова, и стал читать «Песню про купца Калашникова».

Я постаралась улизнуть, потому что песнь-то довольно страшная, но он привязал меня к стулу полотенцем и заставил дослушать до конца.

«Была маленькая девочка Настя и семья, взрослые с их жесткими установками, что правильно и неправильно, — анализирует ситуацию Вадим Петровский. — Вы выросли, а контролирующий требовательный родительский голос стал звучать внутри вас. Как вы его ощущаете?»

«Приходится занимать родительскую позицию по отношению ко всем членам моей семьи, — признаюсь я. — Кроме того, я выступала и в качестве Родителя — главного редактора одного из интернет-проектов. Правда, это был позитивный опыт: я была креативным начальником, побуждающим подчиненных к творчеству, а также защищала их перед руководством компании».

«Это действительно позитивный опыт, потому что в нем сошлись и сильный Родитель, и маленький Ребенок, спонтанный, творческий, веселый, — поясняет Вадим Петровский. — И на фоне этого слияния «включился» Взрослый, который всегда выслушает и постарается понять, будет стимулировать творчество и мобильность сотрудников, защищать их. Думаю, что работать с вами было комфортно».

«Я хочу быть собой!»

Я вновь пересаживаюсь. Вадим Петровский говорит: «Вот там сидит Настя, а здесь я, в качестве работодателя или вообще некоего более статусного лица. Она терпеливо ждет, когда же я закончу говорить. У нее отсутствующий взгляд. А я хочу, чтобы Настя активно слушала меня. То есть слушала безоценочно, не споря и ничего не советуя, но давая мне возможность высказать свою идею и быть услышанным».

Что ж, похоже, мне действительно пора изменить отношение к жизни и к окружающим. «Чего бы вы хотели на самом деле?» — спрашивает аналитик.

Формулировка получается у меня вымученной, но искренней. «Хочу быть внимательнее к себе. Окучивать свое эго…» — говорю я то, что не позволила бы себе в присутствии родных или друзей.

— Кто внутри вас хотел бы «окучивать» свое эго?

— «Импульс идет от Ребенка, у которого было слишком много долженствований. Понимание того, что мне необходимо вернуться к самой себе, — от Родителя, который постоянно контролирует и настаивает на своем. И ясность, наверное, от Взрослого, который объективно оценивает то, что сейчас со мной происходит, и готов принять взвешенное, адекватное решение.

Вадим Петровский вновь просит меня пересесть. Теперь я — воображаемая Настя-Ребенок, и психоаналитик спрашивает ее о заветных желаниях. Мой голос непроизвольно меняется, становится звонким и немного капризным. Но это уже более честное перевоплощение, я легко говорю о том, что мне отчетливо помнится из детства:

«Хочу, чтобы у меня была своя собственная собака или другое животное, только мое, чтобы я за него отвечала. И еще я хочу, чтобы от меня не требовали быть круче моего двоюродного брата, потому что он старше меня на три года, умнее и сильнее. Я хочу быть собой. Хочу расслабиться и учиться на четверки и пятерки. Может, и с двумя тройками — как уж выйдет. И не сидеть летом на даче, читая подшивки «Нового мира», а с друзьями бродить по пыльной Москве, общаться».

Вадим Петровский подхватывает: «Я хочу ходить туда, куда я хочу, и общаться с теми, с кем я хочу, делать то, что я хочу. И каждый день жить на полную катушку. И никаких «надо», только слово «хочу», точнее, «хотим» вместе — Настя-большая и Настя-маленькая».

Но в этот момент эти две особы вдруг перестают интересовать меня.

Их долженствования, обиды и претензии мне известны. Мы еще какое-то время обсуждаем с аналитиком конкретные действия, которые мне стоит предпринять, чтобы жить в ладу с собой. Но это проходит как-то по касательной, мимо моего сознания, потому что невольно возвращает меня в положение «ты должна сделать», от которого я так стремлюсь отделаться.

Меня немного смущает, что мне не удалось в течение одного сеанса преодолеть проблему, с которой я пришла к Вадиму Петровскому. Но он успокаивает меня: «Терапия с помощью транзактного анализа не должна быть слишком долгой, задача аналитика — освободить клиента от проблем как можно скорее. И все же консультирование не может ограничиться одной встречей. Обычный курс — это 4–6 двухчасовых сеансов».

Я выхожу от Вадима Петровского, и все мои мысли переключаются на этого загадочного Взрослого, о котором я задумалась только сегодня на встрече с психотерапевтом. И этот Взрослый мне крайне симпатичен.

Прежнее гнетущее чувство, что я проживаю чью-то чужую жизнь, в которой все только по гамбургскому счету, а значит, не может быть критики начальства, провалов и оплошностей, отпускает меня. Думаю, что «включать Взрослого» — это очень увлекательное занятие.