Почему сами жертвы не всегда признают факт изнасилования

Случаев сексуального насилия, к сожалению, гораздо больше, чем нам кажется. Всемирная организация здравоохранения приводит такие цифры: «Каждая третья женщина (35%) в мире на протяжении своей жизни подвергается физическому или сексуальному насилию со стороны интимного партнера, либо сексуальному насилию со стороны другого лица*».

Адвокат и автор книги «Как читать людей» Венди Патрик пишет, что ее судебная практика показала — многие жертвы изнасилования не готовы обращаться за помощью и подавать заявление в полицию. Почему? Есть очевидные причины, которые не раз обсуждались в контексте проблем сексуального насилия: стыд, чувство вины, смущение, страх «опозориться» или тесные (в том числе родственные) отношения с преступником.

Но кроме того, одна из частых причин, по которой жертвы насилия и домогательств сохраняют молчание о произошедшем, в том, что они заставляют себя поверить, что это не было изнасилованием.

«Недопонимание»

Исследователи Лора Уилсон, Кейтрин Миллер и их коллеги, занимавшиеся изучением этого вопроса, назвали такие случаи «непризнанными изнасилованиями». Их последствия и влияние на психику женщин недостаточно изучены. Определенное количество пострадавших, как обнаружили ученые, предпочитало считать насилие «плохим сексом» или «недопониманием».

«Это было очень давно, лет 20 назад, — рассказывает 36-летняя Ольга (имя изменено). — Мне было всего 16, и я была влюблена во взрослого мужчину (тогда я считала так), он был постарше лет на 7. Мы встретились у меня, когда родители были на даче. Целоваться с ним было приятно, но насчет продолжения я не была уверена, у меня раньше ни с кем не было секса. А он начал меня раздевать…

Я сопротивлялась, но почему-то было стыдно прямо вот кричать или звать на помощь (да и кого?), а он просто переводил мои слова в шутку. А у меня в голове была мысль — я же сама пригласила и начала целоваться, а он мужчина, они не умеют останавливаться, такова природа. Сама же его и оправдала, выходит. В общем, я решила считать, что это был неудачный секс».

Называя это «психологической адаптацией выживших», Лора Уилсон и ее коллеги ссылаются на аналитическое исследование и пишут, что такой взгляд на ситуацию насилия выбирают около 60% выживших женщин.

Основные причины

Что влияет на такой выбор? Два основных фактора: достаточно близкое знакомство между жертвой и агрессором и степень физической силы, которая применялась при совершении преступления.

«Дело было на студенческой вечеринке. Мы все тогда весело гуляли и выпивали. В этот раз тусили дома у подруги, я после экзамена не выспалась, поэтому быстро опьянела и ушла спать. Проснулась от того, что на меня навалился один из парней — мы были уже полуголые. Я закричала, но музыка орала так, что никто не услышал. Он сказал: сейчас все придут, и он расскажет, что я сама хотела, все увидят меня голую. Я как будто потеряла силы на сопротивление и просто отвернулась, чтобы он не прикасался к лицу… А потом он меня начал убеждать, что я сама хотела. Ни синяков, ничего такого на мне не было…» — делится Евгения, 30 лет.

Ученые отмечают, что убеждения о традиционной гендерной роли часто влияют на то, что женщины смиряются с насилием и не считают его авторов преступниками. «Муж как-то не особо спрашивал меня, хочу — не хочу. А я и не думала, что это плохо, нас так воспитывали, раз женаты — значит, имеет право, — вспоминает 72-летняя Валентина Иосифовна. — Внучка-то сейчас уже по-другому к этому будет относиться, и правильно. А на покойного мужа я зла не держу — не думаю, что он по злобе, просто не задумывался, что я могу и не хотеть даже».

Немаловажную роль играют сексизм и виктимблейминг (от англ. victim — жертва; blame — винить), причем нередко они идут из семьи, близкого окружения жертвы. Зачастую именно виктимблейминг препятствует тому, чтобы женщина поделилась случившимся, получила поддержку и смогла осознать драматизм и противозаконность того, что с ней произошло.

«Когда я была маленькая, не раз слышала, как мать с соседкой обсуждали какие-то случаи, типа «она сама виновата, зачем через пустырь шла, зачем в короткой юбке, зачем хвостом вертела» и типа того, — вспоминает 45-летняя Татьяна. — Поэтому, когда ко мне летом в деревне домогался троюродный брат, даже не стала делиться дома. Вообще никому не рассказывала долго. Почему-то стыдно было, как будто сама виновата. И ведь причина-то вообще не в том, какая на мне была одежда!»

«Жертва не должна решать эту проблему в одиночку»

Анастасия Гурнева, психолог

«Говорить о пережитом насилии важно и нужно. Но если посмотреть внимательней, то кому и зачем? Конечно, это нужно самой пострадавшей, чтобы восстановить ощущение безопасности, получить поддержку и таким образом исцелить боль от произошедшего. Для этого в разговоре должны быть соблюдены несколько условий:

• доверие со стороны того, кто слышит и готов оказать эту поддержку, — доверие к словам и пережитому опыту;
• готовность сохранять фокус внимания на переживаниях пострадавшей, а не своих по этому поводу мнениях, советах, обвинениях;
• важно четко различать зоны ответственности, быть уверенным, что за насилие отвечает его автор, а не жертва;
• не сомневаться в ее словах и не говорить, что она все придумала.

А где такое отношение можно получить? С близкими людьми — редко, иногда с психологом, если он обладает компетентностью в области помощи жертвам насилия (то есть не страдает виктимблеймингом и не предлагает бурное отреагирование травматического опыта).

Но вообще-то сложно найти того, кто соответствует всем этим условиям, и иногда проще молчать. Не лучше, но проще, потому что, если жертва услышит обвинение, недоверие к ее словам, может возникнуть вторичная травматизация, рана поверх раны.

Само насилие — это опыт беспомощности, уязвимости и стыда, но и рассказ неподходящему собеседнику вызывает подобные переживания. И, выбирая, говорить или молчать, пострадавшая часто выбирает молчать, потому что это на самом деле лучший из ее способов позаботиться о себе. Вот и выходит, что боль не движется к поверхности, в контакт с другими людьми, к исцелению, а уходит вглубь, иногда даже отчасти стирается из памяти, вспоминается как сон: то ли было, то ли нет.

Ведь у этой истории нет свидетеля, как нет оплакивания и горевания, злости, восстановления справедливости и безопасности. Случившееся продолжает влиять на поведение и жизнь, определять, жесткими или, наоборот, размытыми будут границы с другими людьми, насколько легко будет расслабляться в присутствии мужчин, как будет складываться личная жизнь.

Но так как история насилия не прожита, то часто бывает непонятно, почему все складывается не так, как хотелось бы. Она требует завершения и интеграции, но в молчании и одиночестве эту работу сделать трудно.

Мне кажется, решение — говорить о пережитом насилии или нет — не может быть проблемой, которую жертва должна решать в одиночку. Это вопрос к каждому из нас: о собственном мировоззрении, борьбе с предрассудками, отказе от роли судьи, готовности слышать без осуждения и оказывать поддержку пострадавшим, тогда разговор о насилии будет иметь потенциал исцелять, а не травмировать».