Мы должны переживать мучительную череду «первых» событий: первый ужин без любимого человека, первая ночь после совершенного над нами насилия, наш первый взгляд в зеркало после того, что изменило ход нашей жизни. Эта бесконечная череда «первых» событий может длиться неделями и месяцами: наш первый поход в магазин без покупки любимых лакомств для жены или мужа, первое Рождество без родителей...
Глубина нашего отчаяния может превосходить глубину страдания людей, борющихся с тяжелейшей формой клинической депрессии.
Однако горе — это естественный психологический ответ на чрезвычайные обстоятельства. Какой бы тяжелой боль ни была вначале, со временем она почти всегда слабеет. Когда мы начинаем принимать реальность своей потери или травмы, страдания стихают, пусть и очень медленно. Но если вы чувствуете, что вам не по силам собрать осколки своей жизни и вас посещают мысли о том, чтобы причинить вред себе или кому-либо, настоятельно рекомендую вам незамедлительно обратиться к психологу.
Потери и травмы — неотъемлемая часть жизни, но это всегда тяжелейшее эмоциональное переживание. Они разрушают порядок и гармонию, царящие в нашей жизни, и могут исказить наше восприятие собственной личности.
Трагические события часто ставят под угрозу наше представление о мире и месте, которое мы в нем занимаем. Мы перестаем понимать смысл происходящего и теряем способность интегрировать его в свою систему ценностей и убеждений.
Многим из нас сложно и дальше поддерживать связь с людьми, которые раньше нам нравились, или заниматься любимой работой. Некоторым даже кажется, что возвращение к обычной жизни означает предательство по отношению к тем, кого они потеряли, или обессмысливание перенесенных страданий.
Облегчить страдания
Время — важнейший фактор нашего выздоровления. Острая боль и период адаптации обычно длятся не более 6 месяцев, хотя, конечно, их продолжительность зависит от характера потери.
В самые тяжелые минуты нужно помнить,что нынешний шок и оцепенение не будет длиться вечно. Но если время идет, а страдания не уменьшаются, трагическое событие может полностью нас поглотить. Уникальные черты нашей личности могут быть утрачены, так что мы даже перестанем их видеть. Грусть, боль и сожаление о прошлом рискуют затмить все, что раньше имело для нас смысл.
Мы должны вернуть «кости» своей психики в прежнее положение — собрать части своей жизни в хорошо организованное и правильно функционирующее целое.
Да, есть шок и посттравматический синдром, но есть и другое явление — оно называется посттравматический рост. Мы должны наделить свою жизнь новым смыслом.
Во многих случаях пережитые потери или травмы требуют от нас по-новому взглянуть на собственную личность. Возможно, кто-то воспринимали себя в первую очередь как партнера, но лишился спутника жизни, или был (как один из моих пациентов, оставшийся после аварии без ног) спортсменом, или, наконец, жил ради детей, которых с нами нет.
В каждой из этих ситуаций нам нужно время, чтобы понять, кто мы, чтобы отыскать вещи, которые имеют для нас значение, и извлечь на свет божий аспекты своей личности, которые были похоронены под лавиной печали. Все это нужно сделать, когда утихнет острая боль.
Выговорить, выплакать или промолчать
Один мой пациент был погребен под небоскребами 11 сентября, некоторые потеряли близких друзей или членов семьи. И хотя часть пациентов открыто обсуждала свои утраты и травмы на психотерапевтических сеансах, другие — как правило, пострадавшие больше всего — решили воздержаться от подобных бесед. И те и другие поступили правильно.
Многие полагают, что обсуждение травмирующих событий после того, как они произошли, совершенно необходимо для профилактики психологических осложнений, но это не так. Например, метод под названием «дебрифинг стресса критических инцидентов» используется как военными, так и Федеральным агентством по чрезвычайным ситуациям США. Он требует от людей, переживших травмирующие события, их подробного обсуждения — чем раньше, тем лучше. В его основе лежит представление о том, что рассказ о происшествии и выражение связанных с ним эмоций минимизируют риск развития посттравматического стрессового расстройства. Но для некоторых это может лишь сильнее зафиксировать травматические события в памяти во всех их подробностях.
Сегодня большинство экспертов сходятся во мнении, что не существует единственно правильного способа борьбы с последствиями потерь и травм.
Каждому из нас следует вести себя так, как диктуют особенности нашей личности, черты характера и мировоззрение.
Если вам хочется поговорить, найдите собеседника, который вас выслушает.
Если вы предпочитаете не делиться своими мыслями и чувствами, не насилуйте себя. Следы террористических атак оставались на улицах Манхэттена на протяжении многих месяцев: руины зданий, смрад тлеющих материалов, фотографии погибших и пропавших без вести, развешенные на стенах и остановках. Один из моих пациентов изо всех сил старался избегать этих напоминаний, уткнувшись носом в журнал, когда ехал в метро, и сообщил на работе, что не следует обсуждать эту тему в его присутствии. Он поступил совершенно правильно: мы всегда должны говорить людям, которые нас окружают, хотим ли беседовать на подобные темы. Так мы помогаем им выбирать оптимальную линию поведения.
Люди, которые, наоборот, испытывают потребность в разговоре, таким образом тоже адаптируются к реальности потери или травмы, только по-своему.
Многие религиозные ритуалы оплакивания проводятся именно с этой целью. Они облекают наше горе в слова и дают выход тем слезам, которые должны быть пролиты.
Когда социальной поддержки не хватает, мы можем выражать свои эмоции в письменной форме или составлять письма людям, которых мы потеряли. Выражение мыслей и чувств, которыми мы не смогли, не успели поделиться с усопшим при жизни, способно даровать нам утешение. При этом нет необходимости беседовать с кем-то еще. Независимо от того, как мы решим облегчить свою эмоциональную боль, причиненную потерей или травмой, помните, лучшее лекарство, доступное всем без исключения, — это время. Вы пройдете этот путь.
Можно ли найти смысл в трагедии
Одна из самых сильных человеческих потребностей заключается в осмыслении всего происходящего. У каждого из нас имеется своя картина мира (даже если мы сами этого не осознаем), через фильтр которой мы пропускаем бо́льшую часть своего опыта. Наши убеждения и представления о мире руководят нашими действиями и решениями, наделяя смыслом все, что нас окружает.
Один человек думает, что все происходит по воле Божьей, другой все время повторяет: «Что посеешь, то и пожнешь», а третий верит в то, что на все есть своя причина или, наоборот, что жизнь — это череда случайностей. Одни считают мир справедливым, а другие убеждены в обратном. Кто-то называет жизнь предсказуемой, тогда как их оппоненты настаивают на отсутствии всяких закономерностей.
Но, как бы мы ни воспринимали происходящее, потери и травмы могут поставить под сомнение нашу картину мира, что заставит нас страдать еще больше. Попытки осмыслить то, что с нами случилось, зачастую лишь усиливают первичный шок. Подобные «кризисы веры» — очень распространенное явление. Нас терзают вопросы и сомнения, и мы отправляемся на поиски ответов.
Сильная потребность в осмыслении порой заставляет нас без конца думать о том, что произошло, почему так случилось и что могло этому помешать. Мы можем анализировать каждое из тысячи малейших решений и аспектов ситуации, изменение которых могло избавить нас от боли.
Еще один тип навязчивых мыслей, которые посещают нас в течение некоторого времени после трагического события, — это фантазии об альтернативных исходах. «Что, если бы человек, погибший в аварии, поехал по другой дороге?», «Что, если бы преступник выбрал другую жертву?» Некоторым может показаться, будто такие мысли лишь убеждают нас в случайном характере происшедшего, что только усложняет его принятие. Но исследования говорят об обратном. Мой многолетний опыт показал, что если задать пациенту вопрос «Могло ли все сложиться еще хуже? Каким образом?», он может скорее примириться с тем, что случилось.
Суметь отпустить
«Я скучаю о нем… очень! Я по-прежнему каждый день с ним разговариваю: когда прихожу домой с работы и когда просыпаюсь по утрам. Я знаю, это покажется вам безумием, но я продолжаю готовить его любимое блюдо. Раз в неделю. Это дает мне утешение и позволяет чувствовать себя менее одинокой».
Многие из нас реагируют на тяжелую утрату тем, что замыкаются в себе и зацикливаются на умершем человеке: мысленно беседуют с ним и представляют, как бы он отреагировал на ту или иную ситуацию. Однако эта стадия обычно длится не очень долго. Со временем мы начинаем отпускать умершего человека и двигаемся дальше, восстанавливая связь с людьми и возвращаясь к тем видам деятельности, которые были частью нашей жизни до трагедии. Но некоторые из нас продолжают рисовать в своем воображении образ покойного, постоянно вспоминая о нем и направляя свои эмоциональные ресурсы на то, чего, увы, уже нет.
Бывает и по-другому. Многие из нас избегают людей, мест и занятий, которые напоминают об ушедшем человеке или травмирующем переживании, в течение нескольких недель или даже месяцев. Если такое избегание длится дольше, оно превращается в проблему, забирая у нас то, что мы ценили больше всего.
Моя пациентка Максина после гибели мужа отдалилась от людей и забыла про занятия, которые определяли ее индивидуальность, а значит, утратила связь с важной частью себя. Отказ от такого большого количества важных ролей и отношений изменил восприятие ею собственной личности.
Она ничем не восполнила эту потерю: не нашла новых интересов, не завела новых друзей. Пробоина в ее жизни, оставленная смертью мужа, за десять лет не уменьшилась практически ни на йоту. Многие люди сталкиваются с аналогичной проблемой. Даже спустя годы после трагических событий их не покидает ощущение пустоты.
Помощь людям, оказавшимся в такой же ситуации; память о тех, кого мы потеряли; продолжение их дела; забота о тех, кто остался. Каждый из моих пациентов находил свой смысл, чтобы спустя нелегкие месяцы и даже годы тяжелое событие заняло подобающее место в их жизни, после чего они могли двигаться дальше.
Подробнее см. Г. Винч «Первая психологическая помощь» (Попурри, 2014).
