Немногие из нас знакомы с философией Канта, но всем известна знаменитая фраза о том, что две вещи вызывали у философа удивление: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. То есть наличие совести у каждого ему представлялось несомненным, удивляло только, каким образом это чисто человеческое свойство появляется едва ли уже не в новорожденном.
Мы говорим иногда «бессовестный человек». Или: «совсем совесть потерял», «нет у тебя ни стыда, ни совести». И, в свою очередь, удивляемся теперь уже отсутствию совести, а не чудесному возникновению ее в человеке. Можно на время заглушить в себе совесть, потерять, усыпить ее, но рано или поздно она найдется, проснется, думаем мы. В мире, где совестью наделен всякий человек без исключения, жить безопасней, согласитесь.
Инструментов и методик, которые помогли бы исследовать эту проблему, не существует. Доказательств ни у Канта, ни у его возможного оппонента нет. Ну разве что один приведет примеры очевидных злодеяний и грехов, а другой – многочисленные случаи раскаянья. Поэтому и возможна фраза (а в языке ничего случайного не бывает): «обращаюсь к твоей совести».
Я, разумеется, тоже не являюсь обладателем истины, но предполагаю, что у совести корни больше исторические, чем генетические и уж тем более не божественные. В древние времена, например, каннибализм был естественным явлением, не только бытовым, но и религиозно-мистическим. У многих племен и народов поедание различных частей тела убитых врагов, военнопленных, умерших сородичей было основано на убеждении, что сила и прочие свойства убитого переходили к поедающему. В ХХ веке редкие случаи каннибализма были чаще всего продиктованы голодом. Тут – да, человек испытывал угрызения совести и раскаяние, потому что совершал нечто, что противоречило общим представлениям.
То есть совесть работает в сфере существующих, воспринятых или воспитанных представлений. Ведь и сегодня солдат, убивающий противника в войне, которая признается справедливой, герой, а в несправедливой войне – жестокий убийца. Стоит ли говорить, что враждующими сторонами одна и та же война оценивается с противоположных позиций. Значит, вопрос о том, по совести человек поступает или против совести, решается исключительно убеждениями, которые существуют в обществе и впитаны воюющим. Тут, правда, патриотизм вступает в противоречие с евангельской заповедью «не убий». Поэтому совестливый человек, даже в ранге героя, все же испытывает некий нравственный дискомфорт. Знаменитая строчка Окуджавы: «Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал».
Но о совести мы ведь обычно говорим по поводам не столь грандиозным. Это во-первых. А во-вторых, если поведение человека противоречит как раз тем нормам, которые приняты в обществе? Ведь только в этом случае мы и прибегаем к эпитету «бессовестный».
Думаю, в этом случае человек смутно или ясно сознает, что идет против совести. Бросая больного без помощи. Оставляя без средств к существованию маленьких детей и стариков. Пуская ложный слух, разворачивая интригу с целью сломать карьеру коллеге.
Причиной тут может быть трусость, равнодушие, зависть, тщеславие, эгоизм. А оправданием – те же убеждения, на этот раз личные, выработанные согласно обстоятельствам. Тому-то или тому-то было все равно уже не помочь. Или: самому жить не на что. Или: он рвач и пройдоха и ничуть не умнее и не талантливее меня. А то и: я жертвую всем ради своего призвания.
Втайне такой человек сознает, что доводы у него кривые. Тут он действительно начинает заглушать или уговаривать совесть. Топит ее в вине, ожесточается в отстаивании своей правоты, совершая новые и новые поступки, уже намеренно и публично. Окружает себя компанией единомышленников. При этом действия и той, и другой стороны не бескорыстны: они равно нуждаются в оправдании того образа жизни, который у них случился. Иногда такой человек приходит к раскаянью. Однако, по моим наблюдениям, происходит это гораздо реже, чем демонстрируют нам образцы прежней литературы.
Но есть, конечно, и то, о чем говорил Кант. То есть человек мучается иногда от сущего пустяка: не сказанного вовремя слова поддержки, случайно нанесенной обиды. Да просто спешил и не помог перейти дорогу старушке. Никто его за это не осудит, да никто и не заметит, а он мучается, оставшись наедине со своей совестью.
Я сказал: «Есть, конечно». Надо добавить: «…или нет». Потому что присутствие или отсутствие такой совести зависит от способности любить, от того, развито или не развито в человеке моральное воображение, то есть уменье чувствовать состояние другого. Если да, то это рождает в нем потребность участия и вызывает угрызения совести, если он этого участия не проявил. Но надо признать, что даже люди не дурные и не корыстные, талантливые и умные, говорящие о духовности и милосердии, именно этим свойством часто обделены.
