«Моя мать — добрый и внимательный человек, но только для других»: история читателя

«Таланту мама прощала все, а я был недостаточно одаренным»

Олег, 31 год 

С детства я жил с пониманием того, что моя мать — звезда, что ею все восторгаются. Она была известным художественным критиком. С отцом развелась, когда мне было пять лет и, сколько себя помню, называла его слабым, безвольным, но добрым человеком. Последнее, думаю, она добавляла лишь потому, что не могла признать, что когда-то жестоко ошиблась в выборе. Ошибаться она не любила, ей важно было во всем чувствовать себя победительницей. 

«Смотри на своего отца и учись быть другим. Вот тебе пример, каким мужчина быть не должен», — с улыбкой говорила мне она. Эти слова оглушали, мне и сейчас хочется их забыть. Отец при этом называл ее невероятно талантливой и самой красивой женщиной, которую знал. Мне нравилось просто бродить с ним по улицам. Или рисовать дома, пока он работал — отец был редактором в издательстве. Меня увлекала рыцарская эпоха, я посвящал этой теме рисунки, и он подбирал мне книги, находил гравюры, много рассказывал об этом времени. Я любил наши с ним вечера. 

Когда мне исполнилось четырнадцать, мама снова вышла замуж. Отчим был человеком ее мира, скульптором, и сразу перешел со мной на тон снисходительной насмешливости. Над моими художественными экспериментами мог откровенно смеяться. Я молчал. Мать не вмешивалась. 

По мере того как я взрослел, ситуация не менялась. Скажу честно, я не очень успешно учился в обычной школе, любил художественную. Однако отчим считал, что у меня и здесь нет таланта, и не стеснялся мне об этом говорить. Когда я заканчивал школу, у него уже портились отношения с матерью. Он стал поздно приходить домой, мать взрывалась, плакала. Между ними были бесконечные ссоры.

Я собирался поступать в художественное училище и однажды услышал: «Твой бездарь сам никуда не пробьется. Он полный ноль». Тогда мать крикнула, чтобы он не смел меня оскорблять. Но сказала она это, конечно же, не для того, чтобы меня защитить, а просто в пылу ссоры.

Она, как казалось, впервые всерьез интересовалась тем, что я делаю. Прежде фокус ее внимания был обращен на отчима, которого она считала прекрасным скульптором, и я всегда понимал — то, что он делает, занимает ее гораздо больше.

Помню наши вечера, когда мы часами говорили об искусстве, ее встречах и открытиях, разбирали мои работы. Я поступил в художественное училище, делился с ней своими планами и, кажется, впервые за долгое время чувствовал профессиональный интерес, смешанный с ее материнским ко мне отношением. По крайней мере, мне хотелось так думать. И хотя внешне я продолжал держать с матерью некоторую дистанцию, в тот период испытывал внутреннюю близость с ней.

В один день я попробовал рассказать ей, как мне тяжело было общаться с отчимом, выдерживать его давление и унизительные разговоры. «И тем не менее он талантливый человек, простим его», — заключила мать. От этих слов мне опять стало не по себе. Словно бы таланту она прощает все, и я, недостаточно, по ее мнению, одаренный, не имею права говорить о нем. Я вспомнил, с каким равнодушием она отзывалась об отце: «Ничего особенного не достиг. Никак себя не проявил. Ничем не интересен». В такие моменты казалось, что это тенью падает и на меня. А вскоре у нее появился новый фаворит.

И со свойственным ей азартом она включилась. Работы ей понравились, однако, как я уже хорошо понимал, интересовал мою мать скорее процесс, чем результат. Каждый вечер я слышал разговоры по телефону, смех, шутки — мама была в ударе. Я легко мог себе представить, как на другом конце провода ее слушали с восхищением: «Конечно, Алена будет выставляться, я вам это обещаю. Да, она получит стипендию, она достойна». 

В следующие несколько недель подающая надежды Алена уже сидела со своими работами у нас дома. Наши с мамой общие вечера постепенно вытеснились ее новым увлечением. И таких, как эта Алена, в нашей жизни было немало. Что при этом получал от своей матери я, ее сын? Да и имею ли я право задаваться таким вопросом? Это мучает меня и сейчас, по прошествии многих лет.

Я сам всегда хотел идти своим путем, чтобы никто не ассоциировал меня с именем матери. И тем не менее столько лет наблюдать демонстративное желание помочь посторонним и игнорирование близких, прежде всего меня, было тяжело. Как бы я ни пытался убедить себя в обратном. 

«Не сепарировавшись от матери, трудно реализоваться в жизни»

Дарья Петровская, гештальт-терапевт

В истории Олега даже сквозь буквы прослеживается грусть по отношениям с матерью и отцом. Сложно конкурировать с такой важной фигурой, как мать. И поскольку фигура отца была отодвинута на второй план как «слабая личность», то у человека с детства не было опыта конкуренции. Мама всегда права, мама самая умная и самая красивая. Поэтому и сам герой, вероятно, выбрав для себя творческий путь, будто бы заранее ищет одобрения матери. Не допускает того, что ее профессиональное мнение — это всего лишь частная точка зрения.

С психологической точки зрения герой не прошел этап сепарации с матерью и, конечно же, реализоваться в жизни — как профессиональной, так и личной — ему крайне трудно. В такой ситуации часто помогает доля здоровой злости. 

Он ждет от нее признания, а она отдает предпочтение другим, отчего герой страдает. Его собственные критерии оценки сформированы слабо. Отчасти здесь играет роль и исключенная фигура отца, ведь его задачи — это как раз помощь в самореализации ребенка, воспитание в нем волевых качеств. Но в этой истории на его фигуру опереться сложно. 

Трудно выйти из этой ситуации без терапевтической поддержки. И тем не менее прежде всего важно учиться больше доверять своему взгляду на жизнь, который не лучше и не хуже других, особенно в творческой сфере. Критика в этой области во многом субъективна и не может быть абсолютом. Вероятно, во многом именно профессиональный опыт может помочь герою различать свои достоинства и недостатки без опоры на внешнюю фигуру.