Ранее мы опубликовали пролог, первую, вторую, третью и четвертую части этой истории. Теперь же представляем пятую главу.
Дневные бдения, или Порезалась случайно
Беременность и третьи роды были очень тяжелы физически, потому что я была морально истощена уходом за двумя детьми, скудным питанием. Я снова была с грудным ребенком на руках, я снова не понимала, чем кормить старших, я снова была в ловушке и думала, что все в своей жизни я сделала не так. Это убивало меня.
Мои дети — моя ответственность, мои проблемы. И я не знаю, как купить фруктов и мяса, но они хорошо ели в детском саду, это главное. Дома вечером ждали жареный хлеб, посыпанный сахаром, утром — каша. Молоко получали на молочной кухне, этим и питались.
Я была совершенно без сил, а от питания одной лишь кашей набрала лишний вес, который усугублял мое физическое состояние. У меня адски болела спина, было больно все: стоять, ходить, сидеть, лежать и без конца кормить ребенка, носить его, мыть.
Безнадега длилась уже примерно полтора года. Я постоянно плакала. Потому что снова была в западне: с грудным ребенком, без возможности выйти на работу, чтобы кормить троих детей. Муж тогда и сам не зарабатывал ничего. Не могу объяснить, почему не получалось, но я никогда ничего не требовала от него. Мое больное сознание говорило только: «твои дети — твои проблемы».
Я шла по улице и смотрела на асфальт, и думала, вот если я лягу сейчас, то сразу усну. Но нельзя — машины рядом, дети разбегутся и попадут под машину. И переставляла ноги, и почему-то ноги шли. Дома я боялась посмотреть в зеркало, там была не я, а какая-то странная старая женщина, там был кусок мяса, который почему-то ходит. У меня, кажется, с трудом закрывался рот, потому что не было сил держать его закрытым, я очень медленно говорила, и наверняка многие думали, что я пьяна.
Я не спала от боли в спине и гиперответственности за моих детей много дней, недель, месяцев кормлений по ночам и дневных бдений, это длилось и длилось. Пытка болью в спине и отсутствием сна. Я не могла днем даже закрыть глаза, ведь что-то могло случиться с детьми, пока я сплю.
Я часто плакала и понимала, что очень больна психически и физически. И прекрасно понимала, что жить с больным человеком очень тяжело
Я понимала, что рано или поздно он не выдержит и уйдет, потому что это не жизнь — дети, гам, суета, кормить их нечем, в квартире бардак, потому что он сильнее моих усилий его изжить. И эта некрасивая больная женщина — их мать — постоянно плачет, ей плохо…
Однажды он швырнул ключи на стол, сказал, что уходит. Я отреагировала спокойно, ведь так жить нельзя, понимаю, никто бы не выдержал. Я ожидала такого исхода и приняла, как есть: вот он и уходит, что ж, надо закрыть дверь. Но он остановился посреди коридора… медленно повернулся и сказал самым своим загадочным голосом:
— А знаешь? (театральная пауза) Я никогда тебя не любил. Я жил с тобой только ради сына.
— Как же не любил, ведь говорил, что любишь?
— А я врал! (безумная улыбка) Это была маска, а теперь я ее снял.
— И когда поженились, не любил? Зачем же говорил, что любишь?
— Это была маска. Я никогда тебя не любил. А теперь ее снял, — кажется, он повторил это несколько раз. Или это у меня в голове звенело.
Не любил. Зачем же тогда все это, я же только потому и живу, что не имею права не жить, ведь думала, что он любит. Да и как меня можно любить? Я больна, не могу полноценно заботиться о нем, о детях, не могу зарабатывать, чтобы всех кормить, не могу улыбаться и развлекать всех — постоянно плачу, мне больно и плохо.
Я была очень спокойна в этот момент, не плакала, никакого отчаяния или разочарования, только новые входящие данные для обработки — не любил, оказывается, вот значит… С облегчением я поняла, что ведь тогда меня ничего не держит, раз меня не любит он, раз не любил никогда. Тогда я могу идти…
Это было так, словно птицу выпустили из клетки — можно! Ничто не держит, я могу это сделать. Наконец-то можно! И я пошла. Вместо меня сейчас будет другая — здоровая (!), веселая, которая все может, которая всем нужна, у детей будет здоровая веселая мама, у мужа будет прекрасная здоровая (!) жена.
Как можно себя убить? А что обычно делают? Нож, резать вены. Тупо следуя шаблону, абсолютно безэмоционально пошла на кухню, спокойная и умиротворенная, готовая наконец отключиться от всего, что давило на психику столько времени. Взяла нож, провела по левой руке — не получилось. Рассердилась — ну же! Провела еще раз с усилием. И стало очень-очень больно. Уронила нож, полилась кровь, а я будто протрезвела.
Я была крайне удивлена, а в голове по очереди крутились только две мысли: «Это не работает! Больно! Не работает! Как больно!»
Где же, мама, был мой инстинкт самосохранения? Его пробили в 5 лет, когда я готова была получить смертельный удар от матери, глядя ей в глаза, его еще раз пробили, когда я лежала в лихорадке на грани бреда и потери сознания, а мать кричала, что ей придется убирать за мной, и я ушла в забытье с улыбкой, счастливая от того, что сейчас наконец меня не станет и всем будет от этого хорошо. Его еще много раз пробивали, и много раз я получала подтверждения того, что мир не принимает меня, что мне нет здесь места.
Я убивала себя с облегчением, а бред окончательно блокировал последние попытки разума сопротивляться убийству себя. Бред: вместо меня будет другая — здоровая, сильная, веселая, у нее не будет болеть спина, она не будет плакать… Это была безусловная радость, упоение свободой — я могу идти, наконец меня ничего не держит, он не любил, это была маска, можно уходить. Вместо меня другая, здоровая…
И кстати, супруг, кажется, был рядом и, кажется, видел, что я делаю. То ли шел следом, то ли стоял и наблюдал. Помню, что он где-то был, что не ушел. Это был какой-то театр, какой-то безумный танец на грани суицида и любопытства, бреда и невероятных ощущений свободы и разочарования, ведь это не работает. Другая суперженщина не появляется, а я не исчезаю, мне только стало больно, очень больно. Не работает!
Зачем ты это говорил? Сам не знаешь. Интересно было смотреть? Отличное кино, когда ты не в главных ролях. Надо было мне помочь раньше, когда я просила о помощи, когда я говорила, что не справляюсь, что контролировать себя больше не могу, что я не могу ничего поделать с собой, что мне очень плохо.
Если бы существовал невидимый диктофон, который фиксировал бы все наши высказывания, можно было бы перемотать назад и посчитать, сколько раз я прямо взывала о помощи, я понимала, что мне нужен врач, и уже точно психиатр.
Я долго, очень долго была больна. И боролась. Но, кажется, мы все глубоко больны. Каждый должен помочь себе сам
Когда приехала скорая, я сразу сказала, что сама порезала руку. Тогда врач сказал, что должен отвезти меня в психиатрическую больницу. Я объяснила, что мне туда нельзя, ведь у меня дети. И кто будет кормить молоком младшего? А старшие? Тогда я отвезу вас в хирургию кисти, но вы должны везде говорить, что порезались случайно. Как только вы скажете, что сами, вас сразу отправят в психиатрию, а детей отберут.
Кстати, я не знаю, правда ли то, что говорил врач. Но его слова подействовали еще более отрезвляюще, чем адская боль в руке. Я никогда в жизни не врала так искусно! Я выглядела непринужденно, рассказывала, какая я растяпа, как я мыла стекло, а оно такое на гранях острое, и оно поехало у меня по руке и меня порезало. Ах, какая я криворукая, ну надо же, хорошо, что муж был дома. На меня смотрели искоса… все… и подозревали…
Меня вызывали к главврачу, но я играла главную роль блестяще, я раньше и не думала, что так могу. У меня не было выбора. Или я порезалась совершенно случайно и гну эту сюжетную линию до победного конца, или у меня забирают детей! Все все понимали, но мое повествование было безупречно.
Меня спрашивали, почему такой ровный порез, и внимательно пристально смотрели. Так стекло же прямое! Оно такое вжик и прям проехалось мне по руке. Как я так умудрилась, надо же… «Со слов больной, случайно порезалась стеклом», так и записали.
Да, другой суперменя не появилось. И дети по-прежнему только моя ответственность
Мне наложили гипс, был поврежден срединный нерв, его чудом сшили, и сейчас чувствительность кисти в целом неплохая. Только когда беру предмет — не знаю, взяла или нет. А когда кладу предмет — не знаю, отпустила его рука или нет, надо посмотреть.
Но я могу играть на пианино, как раньше, — потому что там нажатие на клавиши происходит за счет веса руки и памяти — мозг дает команду, пальцы бегают, на них можно не смотреть и не чувствовать. Есть какая-то инерция, мозг помнит, как пальцы должны двигаться, и они это сами делают, хотя не чувствуют поверхности.
Кстати, рука всегда немного болит, ноет, но ко всему привыкаешь. Это плата за бредовую модель, за ошибку в просчетах, если это можно так назвать. Что вообще может просчитывать больное сознание! Убить себя и этим решить все проблемы почему-то не получилось. Я помню, что это больно и что это не работает. Уверена, больше я так не поступлю, я сделала выводы, много выводов.
Бред подавляет инстинкт, болезнь реальна, она сильнее логики и всего, что вы думали о себе, о своей разумности, адекватности, осознанности, способности «бороться и искать, найти и не сдаваться». Как ловко мозг подставил эти ложные умозаключения, как ловко обошел инстинкт сохранения жизни.
Я считаю себя неглупой, сильной, рассудительной, но все эти качества ничто, когда болезнь захватывает мозг. Это не мой естественный ход мыслей, здесь уже нет правил и закономерностей, это только поиски выхода. Escape! Out of here!
Продолжение через неделю, 13 августа.
