Групповые процессы вместо культа индивидуализма: почему сейчас «я» меняется на «мы»

«Я» и «МЫ»

Первое, что знаменует перемены в общественном сознании, — риторика. Если внимательно прислушиваться к посторонним разговорам вокруг и улавливать популярные формулировки в СМИ, можно отследить не для всех очевидные, но важные «маячки». Те самые, которые негромко говорят о смене трендов и неких важных тенденциях в обществе.

Вместо «я у себя один» все чаще слышно «вместе справимся», вместо «ищи опору в себе» — «давайте поможем», вместо «мне никто не нужен» — «добавить в друзья». Это — лицевая сторона медали.

Но наряду с этими изменениями в вербальном пространстве идут и другие, связанные: соцсети, еще недавно бывшие местом поиска и нахождения «своих по интересам», вдруг стали полем битвы группировок «своих» и «чужих», порой даже в дворовом формате «стенка на стенку». И даже функции простого «лайка» расширяются — он становится буквально присягой и приобретает функции подписи под коллективным письмом.

И это обратная сторона медали.

В этом, как в капле воды, отражены глобальные процессы, идущие во всем мире: сначала объединение частных личностей в группу единомышленников, а затем противопоставление своей группы чужой (другой). По сути, сейчас, прямо на наших глазах идут чрезвычайно интересные с точки зрения психологии процессы смены ориентиров: с индивидуалистической модели — на коллективистскую. Но почему это происходит? И почему именно сейчас?

Соло и хор

Для начала давайте разберемся с терминологией. Обе эти противоположные модели существуют веками, то сменяя друг друга, то сосуществуя в разных пропорциях.

Коллективистская культура

Это культура слияния по общим интересам, культура единения и единства, культура преобладания общего над частным, культура экстраверта (порой даже в духе «не можешь — научим, не хочешь — заставим»).

Она консервативна и базируется, как правило, на традиционных ценностях и правилах общежития, подразумевает сокращение дистанции между людьми и высокий уровень связей.

Существование в ее рамках, по ее законам дает ощущение зоны комфорта: ты находишься в некой команде, приобщен ко всем нужным кодам, окружен поддержкой, снабжен всеми необходимыми и факультативными горизонтальными связями, можешь уверенно опираться на других, защищен, подчинен коллективной динамике и включен в общие процессы.

Индивидуалистическая культура

Это культура интроверта, культура обособленности, сосредоточения на конкретной личности, ее запросах, потребностях и особенностях, культура преобладания частного над личным.

Индивидуалистическая культура предлагает скорее комфорт отшельника — ее носителю достаточно себя и своего мира, он наслаждается уединением, сосредоточен на себе самом, ему хорошо в собственной внутренней среде при минимальных контактах с внешней.

Это осознанно выбранное одиночество, поиск поддержки и опоры в себе самом, выстраивание диалога с собой и роста в его рамках, система собственных уникальных критериев, выраженная потребность в личном (весьма обширном) пространстве и соблюдении его границ извне.

Ячейка общества

Человек оказывается в поле той или иной культуры из-за многих факторов. Например, попросту потому, что в ней родился — если это произошло, скажем, в России, Италии, Южной Корее или Узбекистане, существующих в традициях коллективистских культур, — или, соответственно, в индивидуалистических культурах скандинавских стран или Америки.

Отцы и дети

Для индивидуалистической культуры, например, чрезвычайно важна сепарация от родителей, причем своевременная. А вот для коллективистской — теснейшая связь с ними.

И на наших глазах происходит очередная связанная с этим смена трендов. Еще недавно мейнстримом в «цивилизованном» мире было проживание отдельно от родителей, и этому сопутствовало осознанное разрушение родовых межпоколенческих связей, распад крепких клановых семейных систем.

И, скажем, американская модель подразумевала едва ли не насильственное «выталкивание из гнезда». Уехавший в колледж ребенок уже не возвращался в родительский дом, его комната превращалась в гостевую, а следующим этапом его жизни становилась покупка собственного жилья. Впрочем, впоследствии эта схема повторялась уже на другом уровне, и постаревшие родители проводили последние годы в домах престарелых.

А сегодня мы видим построение отчетливо обратной тенденции — крен к проживанию с родителями. Причем, например, в традиционной итальянской культуре это в последние годы даже стало поводом бить тревогу: в этой чадолюбивой стране взрослые дети инфантилизируются до предела и живут с родителями в зрелом возрасте уже не по принципу клановой совместности, а по принципу полного иждивения.

«Холодно-горячо»

В любом случае для южных стран консервативная — семейная, родовая — культура характерна в большей степени и представлена там по сей день, будь то Европа или Азия. А вот для Америки или северных стран характерна скорее идея своевременного отделения и закрытого существования, и фокус смещен с точки «как быть своим в семье» на точку «как посвятить жизнь себе». Напрашивается даже примитивная аналогия: «теплые» регионы — тепло семейной близости без внутренних границ, «холодные» — прохлада дистанционных отношений.

В коллективистской консервативной культуре ребенок, по сути, существует в коконе, на привязи, за жесткими границами его пространства следят и семья, и общество. Его права на собственные выборы минимальны, зато максимальна обязанность подстроиться под культуру. Так он растает и так встраивается в систему тесных семейных связей, своего главного коллектива.

Эгоцентризм и дауншифтинг

А вот еще недавно чрезвычайно популярные темы в духе «полюби себя», «не работай, а живи на дауншифтинге себе в удовольствие», «позаботься о себе», «думай прежде всего о своих желаниях и потребностях» — черты культуры индивидуалистической. Теневая ее сторона — различные девиации и общая повышенная тревожность, неизбежные при таком уровне и качестве сосредоточенности на себе.

Поиски компенсации

К слову, любопытно, что внутри каждой из этих культур, по всей видимости, ощущается нехватка «иного» и предпринимаются попытки его возместить или хотя бы имитировать.

И в США или Японии в результате рождается и с переменным успехом осваивается корпоративная модель, когда отношениям в рабочей команде пытаются придать статус семейных, искусственно насыщая их именно традиционными семейными функциями — верностью, взаимной поддержкой, бескорыстной помощью, особой лояльностью, жертвенностью, нематериальными поощрениями…

«Ищу своих»

А иногда культуры сменяют друг друга вместе с актуальной повесткой, с какими-то мощными объединяющими событиями и явлениями. И индивидуалистическая культура времен «сытой мирной жизни» замещается коллективистской культурой трудных периодов, когда единение становится в буквальном смысле залогом выживания, защиты и самосохранения.

Сейчас мы наблюдаем (и не со стороны, а из точки полной включенности) именно такой процесс. Потому что стали свидетелями и участниками так называемой эпохи турбулентности.

Хрупкость и непостижимость мира

Из еще недавно актуального и уже порядком тревожившего VUCA-мира (VUCA — аббревиатура, которая расшифровывается так: volatility (нестабильность), uncertainty (неопределенность), complexity (сложность) и ambiguity (неоднозначность)) на полном ходу влетели в BANI-мир (этот акроним, предложенный футурологом Жаме Касио, соединил, соответственно, brittle (хрупкость), anxious (беспокойство), nonlinear (нелинейность), incomprehensible (непостижимость)).

О старом добром SPOD-мире (соответственно, устойчивость, предсказуемость, простота и определенность) остается только мечтать и ностальгировать.

На нашу долю выпало прочувствовать все прелести зоны турбулентности — кризисы и стрессоры, геополитические изменения и проблемы экологии, ревизию прошлого, информационные войны, политические битвы, экономические потрясения, технологические прорывы, «горячие» конфликты, социальные революции, катастрофы, лавинообразные перемены… И перспективы не слишком обнадеживают — явно прослеживается тенденция к повышению уровня турбулентности до критически высокого.

Потребность в общности

На этом фоне одиночество, вполне комфортно переносимое и даже востребованное в спокойное стабильное время, ощущается уже как покинутость. Не предоставленность самому себе, а именно оставленность.

Пассажиры попавшего в зону турбулентности самолета неслучайно хватаются за руки соседей-незнакомцев. Люди, ставшие заложниками природных (или рукотворных) катастроф, неслучайно стремительно знакомятся, сближаются и буквально сбиваются в команду.

В VUCA-, а тем более в BANI-мире резко повышается потребность в безопасности, мы быстрее выгораем, теряем ощущение связей и поддержки, остро чувствуем уязвимость. И наш организм неосознанно пытается выбрать, освоить и присвоить более комфортную модель, закрепиться в ней. И движется к базовым понятным законам на биологическом уровне.

Это на подкорке. Это в генах. Плотно вплетенная в общий узор ниточка — не чета обрывку нитки, безвольно и беспомощно носимому ветром.

«Ты чьих будешь?»

Психология формирования группы — чрезвычайно интересная тема. В конце концов, мы учимся по принципу подобия, эта потребность и это свойство заложены в нас с рождения.

Нас вводят в этот мир как в группу со своими правилами — обучают, снабжают навыками первичной социализации, воспитывают. Мы смотрим на все через зеркальные нейроны, подражая другим и «снимая» модели поведения и реакций.

Простой пример: вы разучиваете танец, глядя на другого человека напротив, — и вот вам энергия совместного движения, мотивирующая синхронность, радость единения, дополнительный ресурс, ощущение близости и щедрости (со мной делятся!). Жить по этому принципу легче, спокойнее и надежней: скрипт понятен, пример нагляден, обучение идет быстрее, а отсюда следует и ощущение больших возможностей.

Противопоставление «иным»

Но есть и обратная сторона: когда формируется любая группа, неосознанно возникает в какой-то момент и противопоставление «мы»-«они».

Зачем-то нам, людям, нужно коллективное слияние не просто как таковое, а именно в борьбе с другим коллективным слиянием. И это прослеживается как на примере маленьких локальных социальных групп, так и на примере стран, народов и даже континентов. Получается, что объединение происходит за счет общих интересов, а общие интересы образуются в конфликте… с другими общими интересами.

«Мы» считаем, что семья — это главное, и ей нужно посвящать и подчинять все свое время, а «они» — нет. «У нас» так не принято. Вы только посмотрите, как «у них» все странно. В конечном итоге «мы» всегда правы, а «они» — нет.

Все дело в чувстве «своего». И в ощущении себя как своего в своем кругу. Принадлежность к группе — один из столпов стабильности. Мы вообще внутренне более уверены, когда знаем правила, как стать и что значит стать «своим». Не зря в мире опубликовано множество исследований, как, будучи белой вороной, адаптироваться и встроиться, вписаться, влиться.

Закономерное чередование

А поскольку мы слишком долго учились и старались этого добиться, то теперь, достигнув нужного статуса и уровня допуска, подсознательно ощущаем любую попытку заменить какую-то привычную «свою» мелочь интересной «чужой» диковинкой как угрозу всей несущей конструкции, а желание попробовать «по-их» — как предательство «наших».

И на этом этапе защита «своих» объединяет еще больше, буквально цементирует группу до состояния монолита…

…И до тех пор, когда мы дойдем до крайней точке «стайности» в духе «Кто там шагает правой? Левой, левой, левой» и «кто не с нами — тот против нас». И кажущаяся нерушимой стена начнет неумолимо разрушаться, потому что отдельные кирпичики захотят вырваться и ощутить себя не частью целого, а отдельными независимыми субъектами.

Это закон развития общества, по сути — еще один закон природы, версия чередования центростремительных и центробежных сил. Вот в какой-то момент целое, ставшее слишком давящим и унифицирующим, распалось на множество отдельных частичек, а вот они, ощутив уязвимость и беззащитность, вновь совпали, сложились в пазл из разрозненных кусочков.

«Времена не выбирают»

Есть и еще один фактор смены коллективистской и индивидуалистических моделей. Это история поколений. И, соответственно, неизбежная смена векторов, потребностей и мнений, связанная именно с чертами каждого конкретного поколения. Эти процессы естественны и неизбежны, как сама жизнь, как смена времен года.

Давайте вспомним, как развивались события на последнем историческом витке.

История поколений

Вот сороковые годы ХХ века, во всем мире ставшие примером единения перед лицом беды и опасности, когда все нуждались именно в достоинствах и бонусах коллективистской культуры.

А вот пятидесятые — и первые робкие ростки личного, индивидуального начала в противовес. Это блестяще отражено, например, в фильме «Часы» (одна из героинь, идеальная домохозяйка из классического идиллического городка «одноэтажной Америки», неожиданно для всех бросает свою налаженную семейную жизнь и в буквальном смысле исчезает, сбегает в поисках своей собственной, отдельной судьбы) или в сериале «Безумцы» (целая череда героинь, стремящихся отвоевать свое право на личный выбор и уникальную судьбу).

А вот шестидесятые, причудливо сочетающие поиски себя (всевозможные духовные практики, путешествия, увлечение искусством) со стремлением встроиться в какую-то группу (будь то «физики» или «лирики», «барды» или «деревенщики», «хиппи» или «старлетки»).

А вот окрепшее стремление семидесятых к личным достижениям в полной мере реализуется в нарциссической индивидуалистской культуре восьмидесятых. И, скажем, женщины не просто стремительно раскрепощаются, но реализуют отвоеванную свободу на традиционно мужском карьерном поле. Да и вообще именно карьера становится полем предельного проявления личных потребностей.

Именно в это время окончательно оформился крах, как тогда казалось, традиционной семейной системы: модель «я — часть общего целого» вдруг перестала быть эффективной, сменившись моделью «я у себя один, я — главное, первое, единственно важное».

Что было дальше — мы все помним. Как в девяностые «яппи» казались уже невинными младенцами на фоне нового тотального «достигаторства». Как в двухтысячных устарели уже «достигаторы»-трудоголики с их предельным, на разрыв жил, самопожертвованием на алтарь успеха, а им на смену пришли ангелы гламура, мечтавшие о праздном празднике каждый день.

И как в десятых выковался тренд «счастье важнее успеха», правда, счастья при этом искали по-прежнему лично для себя, пытаясь найти собственную, личную формулу, и именно наследственное «достигаторство» по-прежнему вот так пыталось воплотить себя — просто объектом его спортивного азарта теперь стала любовь к себе.

Новый виток

Но вот жизнь сделала полный круг, как водится, сначала сменив краски задника с ярких на тусклые, со светлых на темные. И за нарциссическим, но в целом комфортным поколением в двадцатых последовало тревожное. С характерным обилием психологических сложностей, утратой опоры в жизни, депрессиями, внутренними конфликтами, тщательно пестуемыми девиациями и сложностями адаптации к миру.

Что из этого следует? Новая цепочка: дошедшему до предела одиночества индивидууму снова стало критически важно ощущать тепло поддержки «снаружи», пресловутое «чувство локтя» и надежность в окружении «своих». Звенья в этой цепочке — набирающие популярность в последнее время генетические тесты, позволяющие в буквальном смысле найти своих по крови во всем мире, построение генетического древа, поиски своих по фамилии…

И знаете, в сотрясаемом турбулентностью VUCA- и BANI-мире это более чем своевременно. В конце концов, группы формируются не только по принципу противостояния, но и по принципу коллективной помощи.

А еще нам вовсе не возбраняется, существуя в коллективистской модели, помнить о заветах индивидуалистической: сознавать, что группа состоит из личностей, и различать в коллективе составляющих его людей.