Давид Cерван-Шрейбер прощается с нами

Psychologies: Как, по-твоему, будут реагировать миллионы читателей и все те, кто изменил свой образ жизни благодаря книге «Антирак», когда узнают о рецидиве твоей болезни?

Давид Серван-Шрейбер: Я думаю, что многие испытают разочарование. Они, вероятно, подумают: если уж у самого Серван-Шрейбера, который живет по принципам своей книги, рецидив, значит, эта система все-таки не работает. Им я хочу сказать: это означает лишь то, что мой частный случай не показателен, не равноценен результатам научных исследований. Нельзя брать один-единственный пример и делать из него глобальные выводы в отношении методики лечения.

Почему ты убежден, что все эти принципы, которые ты сформулировал, остаются в силе?

Д. С.-Ш.: Нет ни одной схемы традиционного лечения, которая давала бы абсолютную гарантию от рака и его рецидивов. Если пациент проходит химиотерапию, а потом у него случается рецидив, нельзя же говорить, что химиотерапия вообще не работает. Я никогда не утверждал, что методы, описанные в книге «Антирак», действенны на сто процентов. Никакой режим питания, ни один способ борьбы со стрессом не могут полностью исключить возможности рецидива. Но зато каждый может максимально усилить естественную защиту своего организма, заботясь о своем общем состоянии — физическом и душевном. Например, достоверно установлено, что физические упражнения помогают гораздо легче переносить химиотерапию, а применение методов борьбы со стрессом уменьшает тошноту.

Что удалось тебе лучше всего в твоей борьбе за интегративную медицину?

Д. С.-Ш.: Я не хотел бы приписывать все удачи себе, ведь на самом деле нас очень много — тех, кто отстаивает такой подход к здоровью. Мы добились очень значительных успехов. К числу самых важных относится внедрение в современную медицину методики ДПДГ*, которой смогли воспользоваться тысячи людей.

А что еще тебе удалось?

Д. С.-Ш.: «Антирак» помог укрепить представление о том, что пациент может в какой-то форме вернуть себе контроль над своей жизнью, быть действующим лицом в борьбе за свое здоровье. Это жизненно важно. Но такого успеха, который завоевала эта книга у читателей, я действительно не ожидал.

Чем ты это объясняешь?

Д. С.-Ш.: Я думаю, существует такая степень страдания, которую невозможно даже себе представить, — это касается тяжелых заболеваний и в особенности рака. Это самая частая из хронических болезней и самая смертоносная.

Что еще ты хотел бы сказать всем тем, кому подарил столько надежды?

Д. С.-Ш.: Мне хочется им сказать: конечно, печально, что у меня рецидив, но главное — не позволяйте себе впадать из-за этого в уныние. Просто возникло непредвиденное осложнение. Кроме того, я должен признаться, что в последнее время соблюдал далеко не все принципы образа жизни, описанные в «Антираке». Дело ведь не только в брокколи и зеленом чае, хотя и это важно. То, что упустил лично я, — это душевный покой, ясность, спокойствие. В своей книге я прямо говорю о том, как важно устроить все так, чтобы наш внутренний мир и, если возможно, ближайшее окружение — семья, люди, с которыми мы работаем, — были безмятежны, свободны от конфликтов.

У тебя было чувство, что ты упустил равновесие, забыл о себе ради своего дела?

Д. С.-Ш.: Именно так. Из-за дальних поездок я недостаточно бережно обращался со своими биоритмами: «Антирак» стал бестселлером не только во всех европейских странах, но и в Израиле, Бразилии... Мы столько сил потратили на выпуск этой книги, что мне было трудно отказаться участвовать в ее презентации читателям разных стран.

В своей книге ты пишешь о рассказах пациентов, перенесших клиническую смерть. Что ты думаешь сегодня о загробной жизни?

Д. С.-Ш.: На меня произвели большое впечатление эти рассказы: ощущение, что ты умер, туннель, свет, глубокое чувство любви, доброты, красоты, связь с бесчисленным множеством душ. Эти пациенты были так очарованы происходящим, что им хотелось остаться там, ни в коем случае не возвращаться обратно в больницу. Как и все неврологи и нейропсихиатры, я спрашивал себя: может быть, это просто галлюцинация, которая возникает, когда в мозгу происходит значительное падение содержания кислорода? Весьма возможно, но на самом деле я не верю в такое объяснение. Эти истории существуют со времен Античности, их пересказывают во многих культурах, и они обнаруживаются во всех религиях. В любом случае этот опыт переживания близкой смерти приносит облегчение тем, у кого он был, и полностью меняет их отношение к смерти. Им больше не страшно. И многим людям вокруг них больше не страшно.

Если такие рассказы способны помочь больным, то как помочь их близким, которые часто оказываются безоружными перед лицом этого испытания?

Д. С.-Ш.: Прежде всего надо все понимать для самого себя. Иначе как помочь кому-то другому? Для меня все началось с книги Ирвина Ялома «Экзистенциальная психотерапия»**. В главе о смерти он говорит одну вещь, которая может показаться тривиальной, но имеет мощнейшее влияние на нас, если мы усвоим ее до конца: все люди когда-то умрут. Поняв это по-настоящему, человек будет совершенно иначе день за днем проживать свою жизнь. Эта мысль принесла мне большое облегчение. Мне было 32 года, и я только узнал о том, что у меня опухоль мозга. В принципе у меня не было никаких шансов выкарабкаться, так что я просто хотел собрать информацию: какие существуют идеи, концепции, контакты, структуры, которые помогли бы найти какую-то опору, сделать себе в некотором роде прививку от страха смерти. Литературы на эту тему существует много — Лев Толстой, например, много об этом писал.

Ты мог бы сказать, что свыкся с мыслью о смерти?

Д. С.-Ш.: Да, скоро будет двадцать лет, как я живу с этой мыслью, так что я уже немного к ней привык. В конце концов, траектория жизни ведет к смерти, и мне, как и многим философам, нравится думать, что жизнь есть долгая подготовка к этому мгновению. Когда человек отказывается от борьбы с болезнью, у него остается еще одна битва — за то, чтобы умереть как следует: хорошо попрощаться, простить, получить прощение.

В твоей последней книге совершенно не ощущается чувства сожаления…

Д. С.-Ш.: Нет, я особо и не сожалею. В мои 50 лет у меня нет впечатления, что я упустил свою жизнь. Мне повезло пережить очень впечатляющий опыт, в том числе — опыт рака.

Какие удовольствия ты можешь себе позволить сегодня?

Д. С.-Ш.: Я слушаю музыку, смотрю фильмы, вижусь с людьми, которых я люблю. Очень важно каждый день находить что-то, что обогатит нашу жизнь. Жить в режиме выживания довольно просто, но я не думаю, что это здоровое занятие. Так что каждый вечер я думаю обо всем том, что в течение дня доставило мне удовольствие, и взращиваю в себе чувство благодарности.

Американский психолог Элизабет Кюблер-Росс называла тяжело больных людей нашими учителями. В том, что ты переживаешь, ты больше сосредоточен на себе, или тобою движет желание поделиться опытом?

Д. С.-Ш.: Такая возможность очень меня привлекает, но я решил быть с этим осторожнее. Потому что надо жить тем, что мы переживаем, а не исключительно ради того, чтобы передать свой опыт.

А что ты думаешь о своих детях — о старшем (15 лет) и двоих малышах (2 года и 7 месяцев)?

Д. С.-Ш.: Я испытываю большую нежность. И печаль тоже — при мысли, что меня не будет рядом с ними, когда они будут взрослеть, что я не смогу их оберегать. Но я думаю, что они справятся. Я оставлю для каждого из них письмо и видеозапись, чтобы они знали, как важна для меня наша связь и еще, что я в них верю. Когда знаешь, что умрешь в ближайшие несколько недель, максимум месяцев, то многое нужно организовать, особенно когда у тебя есть жена и дети.

Что ты уже сделал?

Д. С.-Ш.: Я составил завещание, что потребовало большой работы. Сложно произвести раздел между людьми, которые станут сравнивать себя друг с другом… Еще я думаю обо всем том, что может облегчить прощание. Приходит момент, когда этим надо заняться. Это непросто. Надо повидаться с людьми, с каждым в отдельности. Это надо сделать — но так, чтобы не надрывать друг другу сердце.

Что ты хочешь этим сказать?

Д. С.-Ш.: Есть такой способ попрощаться, когда говорят: «Ну вот, все кончено. Вот что это значило для меня. А что это значило для тебя? Ну что ж, спасибо. А теперь прощай». Это слишком резко, очень поспешно, я думаю, что это может лишь причинить боль обоим. Я предпочитаю сказать «до свидания» и знать, что говорить друг другу «до свидания» можно много раз.